Вроде нет хвоста, бородки и рогов, но дела-то бесовские
3 октября ничем не выделялся, кроме второй годовщины трагических событий у Останкино и здания Верховного Совета. Барсуков, опасаясь за возможные выступления в эти дни трудящихся Москвы, отдаст распоряжение о переводе ФСБ на усиленный вариант службы. Но когда ехал на работу, то с утра поразило какое-то гнетущее предчувствие беды. Примерно, как на Камчатке, когда непосредственно перед землетрясением вначале ноет сердце от падающего давления, а затем состояние тревоги усиливают начинающие лаять собаки и мяукать кошки. Ещё вчера генерал Волох на совещании отдал незаконное распоряжение о введении дежурства руководящего состава отделов УБТ в выходные дни. Тогда попросив слова, рекомендовал ему это распоряжение облечь в форму приказа по УБТ, так как мои заместители, начальники направлений и сотрудники итак во время операций работают в круглосуточном режиме. Напоролся на злой взгляд Волоха, но не придал этому значения, а зря. Позвонил один из помощников начальника УБТ и передал его распоряжение прибыть на доклад. Зашёл в кабинет и, поздоровавшись, сел слева от генерала, обложившегося схемами структур управлений создаваемого АТЦ. Не глядя мне в глаза, Волох спросил меня о готовящихся реализациях дел, похвалив личный состав за предыдущие операции. Спокойно ему ответил, попытавшись доложить мнение о задачах нового управления ОРУ. Как вдруг, ни с того, ни с чего, генерал тихим голосом и вжавши голову в плечи, сказал: «Александр Михайлович. Вообще-то я Вас не вижу в составе создаваемого АТЦ». Вначале даже не поняв смысла его слов, я переспросил: «Чего и кого Вы не видите?». Тот чуть громче продолжил: «Ищите себе место в других управлениях контрразведки. Уходите по-хорошему. Иначе я найду тысячи способов, чтобы уволить Вас вообще без пенсии». Тут-то до меня дошёл смысл сказанного этим усатым и надменным начальником. Если бы он наорал на меня, то возможно и ответил спокойно и рассудительно. Но иезуитский и издевательски тихий голос генерала выбил меня из психического равновесия. Мгновенно прокрутилась в голове вся моя каторжная работа по созданию коллектива, способного сдерживать терроризм, втаскиваемый в Россию из-за рубежа при пособничестве пятой колонны в Кремле. Уходить – значит сбежать на более спокойное место. Что скажут подчинённые? И тут, как говорят в народе «сорвавшись с катушек», перейдя на «ты» и каюсь, иногда матерясь, я буквально прорычал ему: «А кто ты такой? Второй раз меня видишь, и даже не поинтересовавшись, толком работой подчинённых, награждённых за особо опасные операции боевыми орденами и медалями, предлагаешь их бросить посреди дороги? Нет уж дорогой! Всегда работал на свою Родину, а не для начальства!». При этих словах я встал, зашёл сзади Волоха, сидящего на кресле, который замер и, наклонившись, сказал: «Вот смотрю и вроде хвоста у тебя, нет. Да и рогов тоже. Но дела у тебя бесовские. Однако, если ты даже чёрт, то и с чёртом всё равно буду работать и никуда не уйду! Меня запугать и без хрена съесть не удастся, так как за правое дело воюю с террористами и бандитами». После этого, не попрощавшись, я выскочил из кабинета, со всей силы захлопнув входную дверь генерала. К сожалению, в приёмной сидели, ожидая очереди на доклад, начальник отдела кадров Овчиников, помощник Волоха и ещё пару начальников отделов, часть из которых подтвердят «громкий ор Платонова» на начальника. Вернувшись к себе, собрал хурал старейшин отдела, которым передал предложение Волоха искать себе должность на стороне. Уже спокойным голосом, но заявил, что за такую наглую бесцеремонность готов был разорвать новоназначенного начальника на части. Костяк из лучших сотрудников отдела приуныл, но, выразив мне поддержку, рекомендовали не спешить уходить из отдела. Все затем вышли и буквально минут через десять вновь зашли в кабинет. Взял слово мой заместитель полковник Родин, который сказал: «Мы посовещались и решили идти к Директору, чтобы замолвить слово за Вас. Думаю, он прислушается к мнению коллектива. Как считаете, не повредит ли это делу?». С грустью, посмотрев на подчинённых, я ответил: «Во-первых, если так решили, то и не надо было ко мне заходить советоваться. А так скажут, что, пользуясь своим положением, я принудил вас к такому поступку. Во-вторых, предполагаю, что вопрос обо мне решал не Волох, а сам Барсуков вкупе с Коржаковым, узнавших от Степашина о моём участии в событиях октября 93-го года. Наверное, это не изменит их принятого решения».
Террористы не смогли, а кадровый молох во главе с Волохом добили
Несмотря на просьбу супруги Нины приехать пораньше и помочь её маме в подготовке поминок второй годовщины гибели Геннадия Сергеева, только поздно вечером добрался домой. На следующий день звонит мой заместитель и сообщает: «Волох, примерно в 21.30 собрал всех ответственных руководителей от отделов, и спросил у меня: «Где Платонов? Я ему отдал распоряжение остаться на службе до 22.00». Ну, я и ответил: «Полковник Платонов всегда пунктуален в таких вопросах. Если бы ему так сказали, то он, конечно же, остался на работе». Далее Анатолий Александрович рассказал, что Волох под приказом заставил написать на его имя рапорт о том, когда убыл Платонов со службы. Извинившись, заместитель заявил: «Михалыч. Прости, но рапорт я начал со слов «согласно полученного от Вас приказа», иначе отказывался писать». Спокойно объяснил своему другу, что приказ о служебном расследовании проступков военнослужащих, если оно начато в законном порядке, оставляет право сотрудникам ФСБ не только не писать никаких заявлений или рапортов, но и вообще не давать пояснений по существу событий. Ведь я не совершал никаких уголовно наказуемых деяний. Родин тяжело вздохнул и ответил: «Михалыч. Знание приказов всегда было моим слабым местом». Во второй половине дня, будучи на митинге у здания Верховного Совета, подошёл к Илюхину, поделившись горестным для меня развитием событий. Однако Виктор Иванович неожиданно и с улыбкой заявил: «Александр Михайлович. Мы вообще с единомышленниками удивлялись, что тебе после октябрьских событий удастся проработать ещё пару лет на своей должности. Не сдавайся и постарайся остаться в ФСБ. Будем по-прежнему вместе бороться с этой коррумпированной камарильей в Кремле».
Закусившему удила обиженному генералу захотелось посадить Платонова
Встретился с генералом Трофимовым, который, услышав о намерении Волоха избавиться от меня, в своей категоричной манере выстрелил: «Александр Михайлович. Надо было послать этого выскочку на три буквы! Работай и не слушай его. Я переговорю с Директором ФСБ. Думаю, что отстоим тебя!». Окрылённый поддержкой, я, поучаствовав с майором Гусаком в очередной его операции, лишь поздно вечером вернулся на Лубянку. Смотрю, возле кабинета меня ожидает полковник Правдин по должности из ближайшего окружения генерала Волоха.[538] У нас сложились хорошие доверительные отношения на почве ненависти к режиму Ельцина и к коррумпированным сотрудникам у власти, к сожалению, появившимся и в ФСБ. Потащив меня за рукав в другой коридор, он тихо сказал: «Михалыч. Завтра генерал Волох собирает ОСГ в составе следователя и офицера собственной безопасности. Хотят тебя задержать и арестовать за незаконно хранящиеся в сейфе оружие, боеприпасы и взрывные устройства. Откуда они об этом узнали мне неизвестно, но данные у них стопроцентные». Поблагодарив, Правдина я пулей рванул в кабинет. Сразу позвонил своему куратору полковнику И. К. Мирову, которому дословно сказал: «Ваня. Извини, хоть уже и поздно, но не уезжай домой, пока не оформлю срочные задания по линии ОПУ и ОТУ». Тот успокоил, заявив, что и сам сегодня работает до поздней ночи. Пусть читатели не примут меня за преступника, но во втором огромном сейфе у меня действительно хранились изъятые в ходе последних операций несколько пистолетов, автоматы «Борз», пару гранат и штатных взрывных устройств.[539] О проведённых захватах террористов и бандитов, как и отобранном у них оружии были составлены справки и информационные записки, адресованные вплоть до президента. Оружие и взрывчатка направлялись на экспертизу, где блуждали больше месяца. После возвращения всего этого «железа» с актами, подтверждающими их боевую способность, сразу звонил следователям ФСБ в Лефортово, предлагая забрать эти вещественные доказательства себе для приобщения к ведущимся уголовным делам. В большинстве своём ответ был один: «Александр Михайлович. Наиболее важные «вещьдоки» у нас есть. Вышли нам лишь акты, а весь этот «металлолом» нам просто некуда девать. Кабинет забит под самый потолок так, что подследственного некуда для допроса посадить». По инструкции надо было сразу сесть и оформить кучу всевозможных актов и препроводительных записок на взятие на учёт оружия или на его уничтожение. Где взять уйму времени на это, только вернувшемуся из Чечни начальнику, на которого сразу свалилась масса других первоочерёдных задач, включая проведение тех самых операций? Поэтому, каюсь, но руки не доходили до бумажной работы. Всё откладывал это дело, тем более что сейф, как и кабинет, находились под сигнализацией. Вот и пришлось мне буквально в экстренном режиме оформлять с более десятка рапортов на имя начальника УБТ, чтобы он разрешил оприходовать или списать оружие. Где-то уже в 23.30 позвонил Миров и спросил: «Михалыч. Мне уже пора домой, когда занесёшь бланки?». Минут через пять был у него и протягивая на подпись два задания, сказал: «Ваня. Я тут немного закрутился с операциями и вовремя не оформил рапорта по изъятому оружию. Но лучше позже, чем никогда. Завизируй и передай завтра утром генералу Волоху. Вторые экземпляры тоже подпиши. Я их заберу себе». Прочитав и завизировав один из рапортов, Миров вдруг опомнился и спросил: «Саша. Так это же грубейшее нарушение инструкции? Тебя ведь могут наказать!». Потупив глаза, и со смирённым видом я ответил: «Ваня. Да бог с ним с этим оружием и взрывчаткой. Главное из него теперь никого не убьют, а выговор потом искуплю очередной успешной операцией». Утром следующего дня, когда Миров, которого Волох не посвятил в свой иезуитский план, занёс ему в числе других и мои рапорта, Лубянка, по-видимому, содрогнулась от громких ругательств начальника УБТ в адрес своего заместителя. Однако вечером как-то уж очень робко заглянул в кабинет Литвиненко. Он попросил зайти к нему в кабинет, где покаялся в том, что под давлением Волоха написал рапорт о допущенных мною угрозах в адрес начальника УБТ. В своё оправдание Александр Вальтерович заявил: «Мне ничего не оставалось делать, так как Волох показал мельком и пару рапортов от других, присутствующих при этом сотрудников. Ведь кто-то должен остаться из нас, чтобы бороться с этой мафией». Устало и с горечью ему ответил: «Саша. Тебя на мякине провели. Во-первых, я не говорил в присутствии сотрудников о своих намерениях застрелить Волоха, как ты сказал. «Готов был разорвать на части» и «застрелить» – это разные вещи. Во-вторых, показал Волох тебе именно мельком рапорт лишь Родина, о чём я знаю, но о другом случае. Поэтому пусть на твоей совести останется этот поступок. Особо не переживай. Себя в обиду не дам».
