Приведенные факты позволяют скорректировать многократное танковое превосходство наших мехкорпусов над немецкими. На 22 июня в шести корпусах имелось около 3894 танка, поднято по тревоге на 10 % меньше (около 3500), до позиций дошло 50 %. Поэтому непосредственно в сражение вступили порядка 1750 танков. Но и это число в ходе первых же боев продолжало таять на глазах из-за невозможности эвакуации и ремонта бронетехники. Поэтому количественное превосходство советских бронетанковых сил оказалось весьма эфемерным, а превосходством по другим показателям обладал противник. Немцы свои разбитые и потрепанные дивизии быстро восстанавливали резервными танками, мототехникой и подготовленными экипажами, тогда как наши мехкорпуса, не получая пополнений сворачивали свои дивизии в сводные отряды.
Другую группу причин наших неудач составляют недостатки в организации и управлении боевых действий. Подчинение мехкорпусов армиям исходило из устаревшей тактики использования танков как таранов «позиционной войны». Такой взгляд лишал танковые соединения оперативной самостоятельности. Штабы армий совершенно не были подготовлены к управлению крупными самостоятельными механизированными соединениями и использовали их в сугубо армейских интересах: для поддержки пехоты, для ликвидации десантов, для «затыкания дыр», бросали их в лобовые атаки на подготовленную оборону. Разведка в интересах танковых войск совершенно не велась. Возможности матчасти мехкорпусов и особенности их тактики не учитывались. Показателен пример с 41-й тд 22-го МК, которая 22 июня по мобплану ушла на Ковель с направления главного удара немцев, а затем была подчинена 15-му стрелковому корпусу и разбросана подразделениями по дивизиям и полкам для поддержки пехоты, охраны штабов и прочих не танковых задач.
Вместе с тем и само командование мехкорпусов не имело достаточного опыта в руководстве крупными и самостоятельными танковыми соединениями. В их составе находилось немало командиров с боевым опытом, но общевойсковым, а не танковым — последних было немного. Поэтому они, как и штабы, укомплектованные в основном общевойсковыми командирами, не служившими ранее в танковых частях, не владели в полной мере оперативно-тактическим кругозором, специфичным для танковых войск. Отсюда недочеты и промахи: лобовые атаки на сильные не расстроенные группировки вместо глубоких обходных ударов по их слабым местам, по коммуникациям и тылам. Стремление действовать немедленно и прямо преобладало над осмотрительным расчетом и шло в ущерб маневренности.
Сгоревший БТ-7 на обочине дороги. Из-за невозможности эвакуировать поврежденную технику нашим танкистам приходилось «самоуничтожать» ее, чтобы не отдавать врагу.
Отрицательно сказывалось и характерное для 1941 г. стремление многих командиров «воодушевлять личным примером». Вместо того, чтобы организовать твердое управление со своих КП, держать связь с соседями и штабами, командиры сами бросались в бой, в передовые части, давали указания, не зная, как складывается бой, действовали, как им казалось смело и решительно, и часто в ущерб себе и соседям. Вдобавок — такие порывы давали большое число потерь командного состава. Таким образом, получалось, что хотя мехкорпуса сражались смело и атаковали противника решительно, но их штабы были малооперативны, а командиры не имели связи между собой, и нередко наносили удары «вслепую».
Определенная доля ответственности за неудачи ложится на Ставку и командование фронта. Директива наркома № 3 от 22.6.41 г. о контрнаступлении на Люблин, принятая с согласия И. В. Сталина, была явно невыполнимой. Г. К. Жуков отмечает, что ставя эту задачу, ни Ставка, ни командование фронта не знали реальной обстановки и исходили из одного лишь стремления к активности без учета возможностей войск. Командование фронта при всей своей твердости и волевой настойчивости допустило ряд ошибок и просчетов в организации танкового контрудара. Поспешность в решениях при почти полном отсутствии информации об обстановке вела к частой перемене задач, обилию противоречивых приказов и ставило корпуса в трудное положение. Самым большим просчетом командования явилось отсутствие взаимодействия в масштабах фронта. Еще раз следует отметить из рук вон плохо организованную связь. 26–30 июня 8-й, 19-й мехкорпуса и 36-й стрелковый дважды и очень глубоко — на 30 км (а передовые отряды на 10–12 км) — врезались в оба фланга немецкого 48-го мотокорпуса. В то же время, наша 34-я тд из 8-го МК ворвалась в Дубно и, не зная о прорыве к Дубно 19-го и 36-го корпусов, сражалась там 5 суток, стянув на себя 6 немецких дивизий. Для немецкого командования удар и прорыв оказались неожиданным, их танки далеко оторвались от пехоты, и отсечение и окружение немецких «панцердивизий» было вполне возможно, но операция не была доведена до логического конца по сути дела из-за отсутствия связи. Слабая координация со стороны штаба фронта, взаимная неосведомленность приводили к изолированности действий советских мехкорпусов, к ударам без учета общей оперативной обстановки.
Ставка и командование Юго-Западного фронта в первые же часы столкнулись с неожиданно мощным по масштабам и концентрации ударом противника, но проявили выдержку и волю к активному противодействию. Определив направление главного удара немцев, советское командование нацелило наши войска на разгром, прежде всего, танко-моторизованной группировки противника, способной по своей маневренности и огневой мощи к быстрым прорывам и сокрушению обороны на большую глубину. Начальник Генштаба Г. К. Жуков, принимавший 23–26 июня участие в организации контрнаступления, считал, что «в сложившейся обстановке к исходу 22 июня единственно правильным могли быть только контрудары мехкорпусами против клиньев бронетанковых войск противника». У командования ЮЗФ не было единства мнений по вопросу оперативной целесообразности немедленного нанесения контрудара мех-корпусами. Возможно, план уклонения от немецкого удара и отвода наших войск на рубеж УРов старой границы, предлагаемый Пуркаевым мог оказаться более удачным вариантом. Вряд ли возможно теперь дать этому однозначную оценку. Столкнувшись на практике с немецкими подвижными соединениями, и с применяемой ими тактикой глубоких танковых прорывов, обходов и охватов, советское командование не смогло сразу найти им эффективные способы противодействия. Бросая в контрнаступление не успевшие закончить формирование и перевооружение мехкорпуса, советское командование, по-видимому, не вполне осознавало какими тяжкими потерями может обернуться для них контрудар. Развернувшаяся война явно не укладывалась в устаревшие представления о ней. Но так или иначе в результате именно этих контрударов вражеский план стремительного прорыва к Киеву был сорван.
Первое танковое сражение, несмотря на все ошибки и просчеты, имело огромное значение для всего начального периода войны. Хотя советскому командованию не удалось разгромить 1-ю танковую группу фон Клейста, но вражеский план был сорван. Окружить и уничтожить войска Юго-Западного и Южного фронтов на правобережной Украине, в установленные сроки немцам не удалось.
Немецкий генерал Бутлар так оценил действия Группы армий «Юг»: «Моторизованным немецким соединениям ни разу не удалось выйти на оперативный простор или обойти противника, не говоря уже об окружении сколько-нибудь значительных сил русских».
Группа армий «Юг» не смогла осуществить запланированный прорыв. Между группами армий «Юг» и «Центр», завязшими в июле в боях — первая под Киевом, вторая под Смоленском — образовался опасный разрыв, открывавший возможность ударов по их флангам. В «молниеносной» войне наступил первый кризис. Гитлер еще 4 июля заговорил о повороте основных ударных соединений из группы «Центр» на юг и временном отказе от наступления на Москву (главной военно-политической цели), заметив при этом, что «это будет самым трудным решением в эту войну».
Таким образом, первое танковое сражение Великой Отечественной войны, развернувшееся под Бродами — Дубно — Ровно оказало существенное влияние на всю стратегическую обстановку в центре и на южном крыле советско-германского фронта.
Атака Т-34 поддерживается расчетом 45-мм противотанковой пушки. Лето 1941 г.
Советский легкий танк Т-26 обр. 1938 г. Масса — 10 т, экипаж — 3 человека, вооружение — 45-мм пушка и 7,62-мм пулемет, бронирование — 18 мм, скорость — 30 км/ч, двигатель — 95 л.с., запас хода — 200 км
Советский легкий танк БТ-7 обр. 1937 г. Масса — 13,8 т, экипаж — 3 человека, вооружение — 45-мм пушка и 7,62-мм пулемет, бронирование — 22 мм, скорость — 52 км/ч, двигатель — 500 л.с., запас хода — 375 км
