Эсеры не участвовали в выборах и призывали бойкотировать Думу, чтобы не поддерживать «фикцию конституционного строя». Подходя к оценке Думы с субъективистской точки зрения, они считали, что раз она реакционна, то, стало быть, является «картонной» и «опереточной». Социалисты-революционеры никак не хотели понять, что реальность или фиктивность того или иного представительного учреждения определяется вовсе не его прогрессивностью или реакционностью, а тем, обладают или не обладают государственной властью представленные в нем классы. III Дума была вовсе не картонным, а настоящим мечом в руках самодержавия, так как ее решения соответствовали действительному распределению сил в условиях временной победы контрреволюции. Поэтому, как писал В. И. Ленин, тактика эсеров и ее обоснование являли собой «образец того крайнего недомыслия, того разгула пустой революционной фразы, которые давно уже стали отличительной чертой и основным свойством партии с.-р.»154.
Социалисты-революционеры встали на путь «отзовизма», признав возможными лишь «внепарламентские» средства борьбы. В то же время они заявляли о «скованности массовой народной энергии», об отсутствии революционного подъема. «…Сколько исторической правды, — писал по этому поводу В. И. Ленин, — было в наименовании эсеров революционными авантюристами! Разве это не авантюризм, когда ради хлесткого словечка говорят о сосредоточении на таких средствах борьбы, к которым сами же признают сейчас неспособною массу?»155. Словесный революционаризм эсеров, их стремление стать «левее всех», в том числе и большевиков, признававших необходимость использования легальных форм борьбы, выражали лишь неустойчивость мелкой буржуазии, ее неспособность к упорной, выдержанной, систематической массовой борьбе.
Критикуя «отзовизм» эсеров, большевики вместе с тем считали возможным вступать в избирательные соглашения в первую очередь с ними. III конференция РСДРП записала в своей резолюции: «При соглашениях с.-д. должна руководиться распределением несоциалистических партий по степени их демократизма в следующем порядке: 1) с.-р. 2) н.-с. 3) трудовики, 4) к.-д.»156. Учитывая политическую неустойчивость мелкой буржуазии, ее колебания «между кадетским лояльным убожеством и смелой, беспощадной революционной борьбой», большевики внимательно анализировали этот процесс с тем, чтобы «посильно влиять на него в пролетарском духе»157.
Что же предлагали эсеры в новых условиях? Тот же индивидуальный террор. На состоявшейся в 1908 г. в Лондоне конференции социалистов-революционеров говорилось об исторической необходимости политического террора. В резолюции конференции и постановлении IV Совета партии указывалось, что в сложившейся обстановке необходимо «относиться отрицательно, из тактических соображений, к проектам частичных массовых выступлений, в которых, по условиям настоящего момента, может происходить бесплодная растрата народной энергии». Эсеровские руководители призывали «настойчиво выступать за все те методы борьбы, которые, предполагая сговор, сами толкают массы к дальнейшей более широкой и прочной организации». К таким методам они отнесли и террористическую деятельность и предложили сосредоточить все силы на усилении политического террора. Предлагалось также не упускать из виду теоретическую и практическую боевую подготовку партийных масс и работу в войсках158.
Однако практически постановление об усилении террора осуществлено не было. Еще в начале 1908 г., после провала «летучего боевого отряда Северной области», готовившего покушение на великого князя Николая Николаевича, в партии эсеров стали усиленно циркулировать слухи об измене. Поскольку ЦК никак не реагировал на разговоры о предательстве, инициативу расследования этого вопроса взяла на себя «Парижская группа социалистов-революционеров», которая 16 марта образовала «Конспиративную комиссию». Представителям этой комиссии редактор журнала «Былое» В. В. Бурцев сообщил, что предателем является сам руководитель Боевой организации Е. Ф. Азеф.
В защиту Азефа выступил его ближайший помощник — Б. Савинков, который обвинил «Парижскую группу» в желании дискредитировать Центральный комитет. После Лондонской конференции ЦК эсеров создал третейский суд, который потребовал от Бурцева доказательств измены Азефа. Такие доказательства были получены. Бывший директор департамента полиции А. К. Лопухин, встретившись за границей с Бурцевым, подтвердил, что Азеф является полицейским агентом. Рассказ Бурцева о фактах, сообщенных Лопухиным, не удовлетворил ЦК и третейский суд, которые потребовали либо личной явки Лопухина, либо его письменных показаний.
В конце ноября 1908 г. к Лопухину явился представитель ЦК эсеров, которому он все подтвердил, добавив, что Азеф приходил к нему с просьбой не раскрывать его связь с полицией, и передал копию письма Азефа. Наконец, в декабре, когда Лопухин был в Лондоне, к нему обратились Савинков, Чернов и Аргунов и вновь потребовали доказательств измены Азефа. Только после возвращения делегатов из Лондона в Париж ЦК эсеров собрал всех находившихся там своих членов и членов Боевой организации и сообщил им о компрометирующих Азефа материалах. Но и здесь большинство высказалось за дальнейшее расследование и только четыре — за немедленный суд. Расследование дало новые доказательства провокаторской деятельности Азефа.
Выяснилось, что Азеф с 1893 г. был агентом царской полиции. В 1899 г. он вступил в «Заграничный союз социалистов-революционеров», а осенью, приехав из-за границы, познакомился с руководителями «Северного союза социалистов-революционеров» и был ими хорошо принят. Уже в 1901 г. он выдал полиции съезд эсеров в Харькове и подпольную типографию в Томске, после чего вновь выехал за границу для участия в переговорах об объединении эсеровских групп и кружков, причем, как писал впоследствии Аргунов, ему эсеры «вручили все, как умирающий на смертном одре».
В течение первых лет Азеф выступал лишь в роли осведомителя. Но после убийства Сипягина департамент полиции вызвал его из-за границы в Петербург. Здесь Азеф принял участие в организации Петербургского комитета эсеров, налаживании транспорта литературы и завоевал доверие руководящих деятелей партии. Познакомившись с Гершуни, он узнал о том, что тот организовал покушение на Сипягина, Оболенского, Клейгельса, но в департамент полиции об этом не донес, сообщая лишь в общих чертах о деятельности Гершуни.
Вскоре Азеф стал членом ЦК, а затем руководителем Боевой организации эсеров. На этот пост его рекомендовал Гершуни. Под руководством Азефа было организовано убийство Плеве и великого князя Сергея Александровича. После ряда удачных террористических актов он в глазах руководства партии стал человеком незаменимым. Пользуясь безграничным доверием руководства и полной бесконтрольностью, Азеф фактически поставил себя над партией и над ЦК. В 1905 г. он выдал почти весь состав Боевой организации (17 человек), предотвратил покушение на Дурново и Николая II, в 1908 г. вторично выдал Боевую организацию.
Когда обнаружились все эти факты, к Азефу отправились три делегата, в том числе Савинков. Не добившись от него признания, они ушли, предложив Азефу явиться на другой день для дачи показаний, т.е. фактически дали ему возможность бежать за границу, что он и сделал. Именно так расценивали этот факт современники. «И несмотря на всю позднейшую доказанность предательства Азефа, несмотря на всю выясненную статистику повешенных и сосланных из-за его предательства, — писал А. И. Спиридович, — главари партии социалистов-революционеров все-таки дали возможность Азефу безнаказанно скрыться»159. Только после этого, 26 декабря 1908 г., ЦК эсеров официально объявил, что Азеф был связан с полицией, а 7 января 1909 г. опубликовал извещение, в котором перечислялись подготовленные им террористические акты.
В связи с делом Азефа социал-демократы внесли в Думе запрос, в котором обвиняли правительство в том, что с ведома департамента полиции были убиты Богданович, Плеве, великий князь Сергей Александрович, что была развернута целая система провокаций с целью оправдания реакционной политики правящих кругов. Председатель Совета министров, отвечая на запрос, признал, что Азеф «некоторое время» был «сотрудником» розыскных органов и передавал сведения о деятельности эсеров.
Провокация таких масштабов, как дело Азефа, стала возможной только в результате сложившегося в партии эсеров отношения к террору. Крайнее преувеличение роли террора привело, с одной стороны, к созданию совершенно обособленной, надпартийной Боевой организации, ставшей покорным орудием в руках Азефа, а с другой — к образованию вокруг лиц, удачно практиковавших террор, атмосферы поклонения и безграничного доверия.
