После шести консульств Марий – понимая, что вероятность победить в седьмой раз мала, – взял самоотвод, выйдя в отставку. Рим не вел настоящих войн со времени взятия в плен Югурты, а Марий (как пишет Плутарх) «не имел склонности к мирной жизни в качестве простого гражданина».7
Однако настоящая война не заставила себя долго ждать. Италийские города на полуострове, все – римские подданные – много лет просили сделать их полноценными римскими гражданами с правом голоса. Но эту привилегию Сенат предоставлял весьма скупо. Общее ощущение, что простой люд Рима попирается ногами, выплеснулось наружу, и на окружающих итальянцев также. Они осознали, что мало внимания уделяется их постоянным просьбам: «Тиберий Гракх был настойчив при поддержке граждан, – заметит Цицерон позднее, – но отрицал права и договоренности с союзниками и латинянами».8 Теперь союзники и латиняне хотели участвовать в делах Рима[278] – и быть, по словам древнего историка Юстина, не просто гражданами, но партнерами в могуществе Рима. 9
Когда Сенат отказался поделиться своей властью, поднялась волна антиримских настроений. Сначала это приняло форму отрицания римских обычаев и латинского языка в пользу старых языков Италии; историк Э.Т. Салмон говорит, что надписи, найденные в италийских городах этого периода содержат необычное количество архаичных слов.10 За этим последовало объединение ряда италийских городов в новую ассоциацию, которую они назвали Италия. В 91 году возмущенные италийцы в городе Аскулум убили римского офицера, и борьба началась по-настоящему.
Эта так называемая «Союзническая война» была странным явлением – чем-то средним между гражданской войной и вторичным покорением местных племен. Рим медленно, силой и уговорами заставлял италийские города возвращаться в свой загон. Консул 90 года до н. э., член аристократического, но бедного клана Юлий Цезарь принял стратегию, которую успешно использовал Гао Цзу век тому назад: он предложил гражданство всем италийским союзникам, которые откажутся от мятежа. Римские армии выступили против городов, оставшихся враждебными. Марий, теперь уже почти семидесятилетний, вернулся из отставки, чтобы возглавить кампанию против северных городов, но его амбиции оказались крепче, чем его тело. Продвигался он медленно, его решения были нечеткими; в конце концов, говорит Плутарх, «он почувствовал, что совсем не способен продолжать воевать из-за плохого здоровья», и ушел в отставку вторично.11
Бывший помощник Мария, Луций Корнелий Сулла, лучше показал себя в Союзнической войне. Он возглавил кампанию на юге; двадцать лет в подчинении Мария сделали его способным выносить суровость лагерной жизни. Он одерживал победу за победой. «Сулла добился столь замечательных успехов, – говорит Плутарх, – что его сограждане стали считать его великим полководцем».12
К 88 году до н. э. Союзническая война окончилась. Рим снова стал хозяином полуострова, а италийские города завоевали полноправное римское гражданство. Сулла выдвинул себя в консулы и был избран на эту должность благодаря своей репутации великого военачальника. Он ожидал, что ему дадут лакомый кусочек военной работы на этот год, чтобы повести римские легионы в Малую Азию против создающего проблемы тамошнего царя, Евпатора Дионисия из Понта[279], северо-западного царства, которое угрожало поглотить дополнительные территории Малой Азии.
Победоносная война против Евпатора Дионисия, безусловно, стала бы тропой к славе, и Сулла был очевидным кандидатом для этой работы. По существу, он уже находился в сельской местности с тридцатью пятью тысячами солдат, готовя их к грядущей кампании. Но Марий все сильнее ревновал к своему старому помощнику. Хотя он и был теперь пожилым человеком, часто болел и располнел, однако попросил Сенат доверить кампанию против Евпатора Дионисия ему.
Многие римляне посчитали это решение странным. («Они предполагали, – говорит Плутарх, – что Марию, напротив, следует перебраться в теплые места и понежиться там, так как он уже утомлен летами и походами».13) Однако Марий не без пользы десятилетиями жил возле римских политиков. Он подкупил одного из трибунов, чтобы тот поддержал его притязания на место главнокомандующего. Трибун, некто Сульпиций, собрал группу вооруженных людей, которых он называл «противниками Сената», и смог, слегка угрожая мечами, добыть для Мария нужное назначение. Он послал также двух трибунов, чтобы те взяли на себя командование армией Суллы и отвели ее к Марию.
Когда трибуны прибыли к войскам, армия их забила до смерти камнями.
«В течение многих лет под поверхностью Рима существовал гнойник, – говорит Плутарх, – и сложившаяся ситуация прорвала его».14 Разразилась полномасштабная гражданская война. Внутри Рима Марий и Сульпиций со своими вооруженными головорезами «начали убивать друзей Суллы». Сенаторы, испугавшись за свои жизни, дополнительно отправили Сулле нерешительный приказ сдать командование. Вместо этого тот собрал легионы и предложил им пойти на Рим.
Это было грубое нарушение римской конституции: ни один консул, которому доверили военные силы, не имел права использовать их в помериуме – пространстве, отделяющем римские стены от внешнего мира. Внутри город целиком был сферой деятельности Сената. Но раз дело касалось Суллы, Марий нарушил это ограничение и задействовал людей Сульпиция. Ему тоже пришлось нарушить конституцию, чтобы обороняться.
Некоторые офицеры Суллы отказались вторгаться в помериум. Сулла, зная, на какое серьезное нарушение закона он собирается идти, даже не уговаривал их; он просто ушел без них. Когда он подступил к городу, Сенат попросил его остановиться вне стен, чтобы дать им время разобраться в сложившейся ситуации. Полководец отказался, ворвался сквозь ворота с факелом в руке, крича, чтобы его люди поджигали дома его врагов. «В пылу воодушевления моментом он позволил гневу диктовать свои поступк», – говорит Плутарх. – Все, кого он видел, были врагами, а он… использовал пламя как способ своего возвращения в Рим, – пламя, которое не различало виноватых и невиновных».15
Марий бежал в Северную Африку. Сульпиция взяли в плен, и Сенат, созванный Суллой (и его вооруженными людьми), покорно приговорил Сульпиция к смерти (а также заочно вынес смертный приговор Марию). Сулла, идя по тонкой линии между восстановлением порядка и действиями в стиле военного диктатора, немного отступил и позволил провести свободные выборы консула. Человеком, которого избрали, оказался Луций Цинна, который не был другом Суллы. Но он поклялся быть лояльным к своему коллеге-консулу и слушаться Сената.
Шелковый путь
Сулла, который пока так и не заработал себе славы в Малой Азии, оставил город в руках Цинны и Сената и снова собрал армию вне стен города. Затем он отправился на восток, направляясь к Понту и войне.
* * *
Другая великая империя на другом конце мира также страдала от нарастающих внутренних проблем. Пока Рим погряз в Союзнической войне, император У-ди – правивший вот уже пятьдесят четыре года – заканчивал десятилетнюю кампанию против соседнего народа сюнну. Последний все еще пытался угрожать территориям Хань и землям на западе вдоль нового торгового тракта – Шелкового Пути.
К 101 году ханьский генерал Ли Гуан был назначен командовать самой дорогостоящей кампанией в китайской истории: завоеванием северо-западных земель – Ферганы[280] или Тай-юань.16
Ли Гуан сражался за империю Хань более тридцати лет; его первой военной экспедицией было отражение вторжения сюнну в далекие дни императора Вэнь-ди. Сыма Цянь пишет, что в более поздней кампании он продемонстрировал свой интеллект, спасшись от нескольких тысяч всадников сюнну, которые отрезали его всего с сотней людей от основных сил. Он велел своим всадникам сойти с лошадей и снять седла: «Они ожидают, что мы будем убегать, – сказал он, – а если мы покажем, что не собираемся бежать, они заподозрят неладное». Его люди послушались, и сюнну, заподозрив ловушку, держались на расстоянии. На группу спускалась темнота, и Ли Гуан велел завернуться в одеяла и лечь под конями. Сюнну, увидев это, «решили, что командиры Хань, должно быть, замаскировали солдат на местности и планируют напасть на них в темноте». Они отступили, тогда Ли Гуан со своими людьми вскочили на коней и ускакали к основным силам.17
Такой тип стратегического мышления все еще мало применялся среди римских командиров, которые, похоже, при сокрушении врага гораздо больше полагались на массу войск. Ли Гуан находился в хорошем тонусе все четыре года кампании в Фергане. Он был теперь весьма пожилым человеком – но, в отличие от Мария, все еще оставался крепким, активным и полностью способным руководить трудным вторжением на дикую территорию.
