Верховное значение католикосов Эчмиадзина укрепилось в особенности с тех пор, как по туркменчайскому трактату ханства нахичеванское и эриванское, заключавшие в себе араратскую область с Эчмиадзином, были присоединены в 1828 году к России, и повелителем бывшего армянского царства, от которого зависел выбор вселенского патриарха Армении, вместо персидских шахов и турецких султанов сделался царь православной России.
До тех пор подкупы и партийные интриги при дворе магометанских государей, нисколько не заботившихся о религиозных интересах армянских христиан, главным образом решали выбор эчмиадзинских патриархов, нередко назначавшихся прямым указом султана или шаха без всякого внимания к желанию самих армян. Это порождало большие смуты в армянской церкви и в самой жизни народа армянского и сильнейшим образом расшатывало значение эчмиадзинских католикосов. В последнее время перед присоединением к России выбор эчмиадзинского католикоса стал зависеть исключительно от четырех главных архиепископов, соседних с Эчмиадзином, а иногда католикос еще при жизни своей сам назначал себе преемника, а народ избирал потом другого, и между двумя соперниками начинались жестокие распри, волновавшие церковь.
После присоединения же к России установлен был законодательным путем древний порядок избрания вселенского патриарха всеми армянскими епархиями, которые присылали для этого в Эчмиадзин своих архиепископов, епископов и почетнейших выборных от народа. Особый прокурор эчмиадзинского синода, назначаемый государем, наблюдал за законностью и порядком выборов, не вмешиваясь в них, и из двух избранных кандидатов на патриарший престол государь утверждал одного по усмотрению своему.
Первое избирательное собрание было открыто на светлой седьмице, 15-го апреля 1843 г., в соборном храме Эчмиадзина, перед серединным алтарем сошествия св. Духа, для выбора преемника умершему католикосу Иоаннесу, из 26 выборщиков светских и духовных; после трехдневного заседания был избран верховным патриархом Армении всеми 26-ю наличными голосами и всеми письменными отзывами отсутствующих депутатов — одинаково популярный среди армян и русских Нерсес, архиепископ нахичеванский и бессарабский, который также отсутствовал и который тотчас же получил от императора Николая Павловича торжественную утвердительную грамоту, писанную золотом на большом пергаментном листе, украшенном гербами всей империи и гербом области армянской, изображающим собою древнюю корону армянских царей, Арарат и Эчмиадзин.
С тех пор этот порядок избрания католикосов постоянно соблюдается в Эчмиадзине. Император Николай Павлович, вообще, желал выказать свое царское благоволение духовенству армянскому, деятельно помогавшему русским в их войнах с Персиею и Турциею на почве древней Армении. С этою целью он, между прочим, лично посетил в 1837 году эчмиадзинский монастырь; патриарх с знатнейшим духовенством и почетною стражею, в предшествии хоругви, встретил его верхом за версту от монастырской ограды, и после обозрения государем замечательных древностей и святынь монастыря, таким же образом проводил государя до монастыря святой Рипсимы.
По возвращении в Эривань, я отправился в Гер. Петр. К-ну, который занимает здесь должность податного инспектора и, как человек университетского образования, а вместе с тем армянин по происхождению и старинный туземный житель, отлично знаком как с экономическим положением страны, так с историческими и археологическими замечательностями ее. Гер. Петр., к которому я имел письмо от нашего общего с ним хорошего знакомого из Тифлиса, оказался любезнейшим человеком и устроил нас как только можно было желать. Вечером он посетил нас в нашей гостинице и познакомил нас с очень милым молодым человеком, своим родным племянником, Степ. Ив. Ка-ном, который живет под Араратом, в большом селении Игдырь, и ведет общее хозяйство семейства Ка-на. Гер. Петр, предложил нам Ст. Ив-ча в спутники для поездки в Кегарт, которую нам особенно желательно было устроить. Мы, разумеется, приняли это милое предложение с сердечною благодарностью, и действительно приобрели в лице Ст. Ив. незаменимого спутника, интереснейшего собеседника и опытного организатора всех практических подробностей путешествия, не только в Кегарт, но, как потом вышло, и в глубь Армении, в Александрополь, в Ани и проч.
В Кегарт нет, собственно, никаких колесных дорог; поэтому ни биржевые извозчики, ни почта туда не ездят. Ехать же верхом с женою, не чувствовавшею себя вполне хорошо, подвергаясь риску попасть под осенние ливни, — мне не хотелось. Но Ст. Ив. разыскал одного старого возницу, которому уже случалось вместе с ним пересчитывать камни непроездной дороги в Кегарт, спускаться и подниматься по обрывам окружающих его пропастей. Правда, опытный старик и взял с нас немало за свою четверню и колясочку, хорошо зная, что придется вытерпеть в такую поездку и колесам, и копытам, но мы были вполне счастливы возможностью совершить это очень трудное, но и крайне интересное путешествие таким покойным способом.
Монастырь Кегарт до того трудно доступен, что даже из жителей Эривани некоторые никогда не бывали в нем, а иные и не слыхали о его существовании несмотря на то, что во всей Армении едва ли найдется место поразительнее Кегарта по своей дикой живописности и интереснее его по своим историческим и архитектурным памятникам. И мы, и Ка-н, запаслись всевозможною провизиею для поездки в горную пустыню: чуреки, ловаши, яйца, сыр, колбасы, яблоки, чай, сахар, конфеты — всего было обильно набито в походные куржины. Проехали через весь город и мимо бесконечных садов стали подниматься по крутейшей дороге, заваленной камнями, в предместье Эривани Чолмекчи, что по-татарски значит: «черепичный завод». В садах тут больше всего персики, абрикосы, орехи, шелковица, алыча, черешни… Винных ягод и других, более важных плодов — не видно. Это — естественное следствие возвышенного положения Эривани над уровнем моря (3.229 футов). Весь город расстилался у наших ног в своих золотистых тополях и орехах, словно потонувший в сплошном саду. Утро было ясное, без малейшего облачка, и Арарат, вчера еще далекий и туманный, теперь вырезался, с ног до головы одетый снегами, сверкающе-белый, среди голубой синевы неба, — казалось, так близко, что его можно было тронуть рукою, — словно прозрачный воздух ясного утра приблизил его к нам на целые десятки верст.
Взобрались наконец на горную равнину, господствующую над городом и над всею необъятною низиною Аракса. Куда ни посмотришь, всюду кругом безотрадная, заваленная камнями пустыня. Завалена камнями и дорога наша, по которой злополучная коляска наша и терпкие лошадки еле-еле подвигаются с беспрерывными толчками, стуком и треском, пересчитывая каждую глыбу. И словно в противоположность этой мертвой пустыне, внизу у ног наших, куда только хватит глаз — роскошная зеленая долина, покрытая нивами, лугами, садам, селеньями, прорезанная в разных направлениях светлыми змеями Аракса и Занги, осененная слева снеговыми пирамидами Арарата, справа — зубчатым хребтом такого же белого Алагёза.
Мы, однако, не одни в этой не совсем безопасной пустыне. Гер. Петр. Ка-н выхлопотал нам у местного начальства вооруженного всадника, и за нами теперь картинно едет на своем бойком коньке чепар-татарин, с ружьем за плечом, с кинжалом и револьвером за поясом. Степан Иванович, хотя и не военный, тоже смотрит совсем воином: в черкеске с патронами, с длинным и широким кинжалом за поясом.
Изредка, как оазисы в пустыни, попадаются деревушки. Деревня Жирвез — вся в садах, но вместо домов — какие-то хлевы без окон, сложенные из сырого камня и земли; на плоских земляных крышах — стожки люцерны, или, по здешнему, юрунжи, которую жители считают ошибочно за клевер. Народ здешний — оборванец, как наши цыгане. Женщины — с обвязанными по-татарски головой и ртом, девушки — с открытыми лицами.
Остановились передохнуть и покормить сильно утомившихся лошадей в селении Баш-Гарни, в живописной котловине дикого ущелья. Здесь везде в больших селениях устроены по распоряжению начальства поместительные дома для сельского управления и для остановок проезжающих властей, так как помимо этих станций своего рода в большинстве армянских деревень нет возможности найти сколько-нибудь сносный ночлег.
Дом сельского управления в Баш-Гарни — из четырех больших комнат, отлично вымощенных каменными плитами, с длинными чистыми столами, с венскими стульями; в комнатах, предназначенных для проезжающих чиновников, — железные кровати с постелями. Двор обнесен оградою, при доме — галерея. В доме сельского управления сосредоточивается вся официальная жизнь армянского селения. Тут следователь производит следствия, пристав взыскивает подати, старшина сажает под арест, статистик собирает свои статистические сведения. Армяне жалуются только, что дома эти строятся чересчур роскошно для деревни, и потому стоят слишком дорого, подчас непосильно для бедного населения. Говорят, обычная цена такого дома — тысячи четыре рублей. Конечно, это очень недешево, и возможно было бы выстроить что-нибудь поменьше и подешевле; но нужно принять во внимание, что в Армении сельские управления соответствуют нашим волостным правлениям и простирают свою власть на несколько селений. Волостной же старшина имеет в каждом селении помощника из местных жителей, несущего обязанности нашего русского сельского старосты. Сейчас же по нашем приезде, явились к нам помощник волостного старшины и кандидат старшины. Они, разумеется, считали нас за чиновников, посланных от начальства с каким-нибудь официальным поручением, и ждали приказаний. Их стараниями скоро появился самовар с чайным прибором, составляющие также обязательную принадлежность каждого сельского управления. Путешествующему по полудикой стране, не выдающей никаких потребностей цивилизованного человека, — все равно, будь это доброволец-турист, подобный нам грешным, или чиновник, обязанный родом своей службы постоянно скитаться по этим неприятным местам, — нельзя не оценить высоко тех незаменимых удобств, которые можно найти в здешних домах сельского управления и без которых разъезды по горным дебрям Армении обратились бы в настоящую пытку. Невольно поэтому приходится сожалеть, что разумный обычай — устраивать в деревнях сколько-нибудь удобные приюты для проезжающих чиновников — так мало развит у нас на Руси, которой глухие деревенские углы большею частью дают так же мало возможности найти мало-мальски сносный ночлег для человека, не привыкшего жить в тесном общении с телятами и тараканами, как и деревни Армении.
