Пока готовился чай и завтрак, мы пошли осмотреть интересные развалины древней армянской крепости, когда-то стоявшей здесь и оберегавшей все ущелье Гарни-Чая. Развалины эти сейчас же за садом сельского управления, над страшною пропастью, на дне которой глубоко внизу ревет среди обрушившихся камней вся кудрявая от белой пены река Гарни-Чай; на обрывистом мысе скал стоят почерневшие обломки крепостных ворот и круглой башни при них, а на противоположном конце, прямо над бездонным обрывом, где мыс заканчивается крутым холмиком, без порядка навалены друг на друга громадные тесанные камни черного гранита, тяжелые архитравы и капители, с искусно вырезанными в камне скульптурными украшениями, круглые массивные колонны в роде приземистых столбов древних египетских храмов, и всякого рода обломки и осколки большого и богато отделанного здания.
Циклопическая стена окружает внизу скалу, подпирая ее нависшие выступы, сглаживая всякие неровности ее, и делая ее через это совсем неприступною снизу. Сбоку, на половине глубины пропасти, чернеет вход в пещеру, и около него хорошо еще видна часть стены, облицовывавшей этот вход. Местные жители уверяют, что это — развалины когда-то здесь бывшего дворца царя Трдата, крестившего в веру Христову армянский народ, и что в пещере жила дочь царя Трдата. От того развалины эти до сих пор называются у армян Тахт-Трдат («Престол Тиридата»).
По обе стороны скалистого мыса, на вершине которого мы теперь стоим, попирая камни разрушенного дворца, зияют глубоко распахнутые котловины с неистово-бушующим на дне их Гарни-Чаем, с зелеными лужками и рядами тополей по его берегам и с мирно пасущимися среди них коровами. Там, в глубокой трещине коры земной, куда почти не в силах заглянуть луч солнца, под сенью черных развалин, похоронивших под собою мрачные сказания старой истории, — приютилась тихая хозяйственная жизнь и тихие красоты природы, на которые мы любуемся в эту минуту, не отрывая глаз. Пешеходные тропинки смелыми зигзагами карабкаются из этой зеленой бездны на стены почти отвесных скал…
Устные предания невежественных жителей Баш-Гарни о дворце Трдата сохранили зерно исторической истины. Мы, действительно, стоим теперь на месте давно исчезнувшего древнейшего города Армении — Гарни, который некоторое время был даже столицею армянских царей. Французский путешественник Шарден, посетивший Кавказ и Персию в XVII столетии, во времена нашего Алексея Михайловича, еще видел в полуразрушенном дворце Тиридата 36 колонн черного мрамора и восхищался великолепною архитектурою.
Город Гарни существовал еще в ветхозаветные времена и, по уверению знаменитого армянского историка V века, Моисея Хоренского, назывался сначала Гёгам, по имени своего первого основателя, Гёгама, внука легендарного Гаика, родоначальника народа армянского, который и теперь называет себя по имени его гайканцами, а страну свою — Гаикстан. Гаик считается армянскими летописцами современником и соперником еще Немврода, или Бела (Ваала), строителя библейской башни вавилонской, который, будто бы, и погиб от руки Гаика в кровавой битве с ним у подножия Арарата.
Название же Гарни, по объяснению армянских летописцев, присвоено было этому древнему городу по имени жившего в нем царя Гарника, внука Гёгама, и сына старшего сына его Гарха. Точно также и название гайканцев «армянами» производится их летописцами от имени другою сына Гарма — Арама, современника Нина и Семирамиды, приобревшего своими подвигами такую славу среди соседних народов, что они стали звать всех подданных его арменаками, а страну их — Арменией. Такова седая древность развалин, которыми мы теперь любуемся, стоя над живописною бездною на тесном скалистом мысу.
Хотя крепость в этом скрытом и неприступном уголке дикого ущелья существовала издревле, и даже римляне держали в ней одно время свой гарнизон, воюя с Митридатом Понтийским, но в конце III-го столетия по Р. Хр. она была заново построена царем Трдатом, по свидетельству Моисея Хоренского, из больших тесанных камней, связанных между собою железом и свинцом; в стенах крепости был сооружен Трдатом и искусно высеченный дворец в память сестры его Хозройтухты, больше всего содействовавшей обращению царя в христианство. Имя Трдата было высечено на дворце греческими буквами.
Эти глубоко исторические развалины, достойные самых тщательных археологических изысканий, связаны также и с другим широко популярным именем Кавказа. Грузинская царица Тамара, завоевавшая значительную часть Армении, овладела, между прочим, и крепостью Гарни. Впоследствии под стенами Гарни нанес жестокое поражение соединенным силам грузин и армян султан Ховарезма, — теперешней Хивы, — Джелал-Эддин, от неукротимых наездников которого оробевшие грузины спасались, побросав оружие и обозы, в глубине недоступного Гарни-Чайского ущелья, куда нам предстояло ехать из Баш-Гарни, и мы видели потом многочисленные пещеры в скалах, где укрывались эти храбрые защитники, покинутые своим предводителем Иване, ускакавшим раньше всех к озеру Гокче.
В Гарни были погребены и некоторые патриархи Армении, но следов их гробниц не осталось, и местные жители уже ничего не знают о них.
Из множества виденных мною диких красот природы редко какие могут сравниться с поразительною живописностью Гарни-Чайского ущелья у Баш-Гарни.
Немудрено поэтому, что местность эта сделалась с незапамятных времен своего рода средоточием армянской истории. Помимо крепости Гарни, вокруг которой витают тени чуть не всех легендарных героев Армении, — по речке Гарни-Чаю или в ближайшем соседстве с нею основались и многие другие древнейшие поселения Армении, получившие большое значение в ее истории. Так, при впадении Гарни-Чая, называвшегося в древности Медз-Амор, в реку Аракс, верстах в 25 от Эривани, до сих пор существует по дороге в Нахичевань селение Арташат, в котором еще уцелели земляные насыпи от некогда бывшего здесь города Арташата, столицы Армении в течение нескольких веков, славившейся во времена язычества своими капищами и идолами; здесь именно Григорий-Просветитель провел 13 лет в яме Хор-Вираба; здесь же он впоследствии низвергал святилища поклонников Дианы и Аполлона.
У той же речки Гарни-Чая находится и деревня Двин, — ничтожная наследница когда-то славного города того же имени, бывшего столицею Армении еще долее, чем Арташат, и тесно связанного со многими важными событиями армянской истории.
Двин, также как и Арташат, был одним из главных гнезд огнепоклонничества, которого старые языческие святыни везде были заменены потом святынями христианскими. Оттого, конечно, вся долина Гарни-Чая и все дикое ущелье, у которого мы теперь находимся, полны до сих пор и уцелевших, и уже покинутых монастырей, на месте которых несомненно стояли почитаемые язычниками храмы или истуканы.
* * *
Позавтракав и напившись чаю в сельском управлении, мы бодро продолжали свой путь. Дорога ушла от ущелья в глубь степи. Вокруг нас опять однообразная пустыня, сплошь заваленная камнями. Редко, редко покажется верблюд, пасущийся среди колючего бурьяна, или одинокий пахарь, обливающийся потом над своим первобытным плугом на каком-нибудь крошечном клочке поля, который он с мучительным трудом расчистил от груды камней. Долго придется ждать, пока очистится от камней вся эта громадная степь. Даже поля, которые уже пашутся, еще наполовину полны камней. Без воды эта плодородная почва не дает ничего, а дожди тут редки. Поэтому к каждому распаханному клочку мозолистая рука терпеливого пахаря должна проводить борозды из ближайшего ручья, до которого иногда очень неблизко, а если нет возможности провести воду, то приходится довольствоваться обильным разливом весенних вод, для сохранения которых также копаются ровчики по всему полю.
Наконец, мы опять повернули и стали спускаться в ущелье, все время невидимо провожавшее нас справа. Поразительные декорации одна за другою поднимаются перед нами. Сначала у ног наших разверзается глубокое зеленое провалье с лугами и стадами коров; потом оно мало-по-малу переходит в мрачную пропасть, на дне которой ревет и пенится Гарни-Чай, и над которою надвинулись со всех сторон изгрызенные, как зубцы древней крепости, громадные истуканы черных скал. Чудится, будто мы попали в какую-то безотрадную юдоль плачевную, будто нас окружают сцены из какой-нибудь романтической и фантастической оперы, нечто в роде «Wolfsschlucht» Веберовского «Фрейшютца». И чем дальше, тем грознее и ужаснее, тем восхитительно-живописнее делается эта дикая пропасть. Художник-живописец замер бы от восторга, глядя на эту невероятную и жуткую красоту, и не вышел бы отсюда…
Вот мы у самой вершины ущелья и уже медленно карабкаемся в замыкающую его дикую теснину, в самое жерло охватившего нас кругом грозного великолепия. Какими-то волшебными замками и башнями, нерукотворными твердынями титанической величины встают из глубины пропасти на страшную высоту сдвинувшиеся в дружный кружок черные голые скалы, из каменной груди которых вырывается с ревом исток Гарни-Чая.
