европейских собратьев. Кроме того, американцам не нравились методы колонизации, которыми пользовался Усиш-кин. Вместо того чтобы поддерживать частное предпринимательство и инициативу, он ввел новую систему Халукки. Американцы готовы были вкладывать деньги в деятельность сионистской организации, но требовали, чтобы все эти вложения направлялись только на реализацию палестинских проектов. Они находили возмутительным то, что богатые европейские евреи не желали разделить с ними бремя финансовых расходов. Они считали, что проект Маазера, согласно которому каждый богатый еврей должен внести одну десятую часть своего имущества в фонды сионистской организации, абсолютно нереалистичен. Американцы хотели четко разграничить коммерческие капиталовложения в Палестине и добровольные пожертвования. Они не питали симпатии к национализму в диаспоре и отказывались оплачивать деятельность сионистской организации за пределами Палестины. Более того, Брандейса выводило из себя поведение Вейцмана, который, официально работая над соглашением с главой американской делегации, в то же время за его спиной пытался не допустить подписания договора [665]. Брандейса раздражали и сам порядок работы Лондонской конференции, недостаток подготовки, порядка и целеустремленности, отсутствие реальной власти и постоянная болтовня. Одним словом, Брандейсу не нравилось нынешнее состояние всемирной сионистской организации. Вейцман и европейские сионисты в ответ окрестили политику Брандейса «сионизмом без Сиона». Они заявляли, что американские сионисты лишены «еврейского сердца». Американцы, по их мнению, никогда не понимали самой основы политического сионизма — призыва к революционному изменению еврейской жизни. Вместо этого они предлагали суррогат сионизма. Европейцы утверждали, что колонизация Палестины будет происходить совершенно иначе, чем когда-то происходила колонизация Америки: здесь нужны не частное предпринимательство и инициатива, а централизованные усилия всей нации. Кроме того, движение, которое по самой своей натуре является идеалистическим, нельзя судить лишь с точки зрения эффективности и делового управления. Это заявление относилось, помимо прочего, и к возражениям американцев против коллективных сельскохозяйственных поселений, которые, по их мнению, только еще больше подорвут бюджет сионистской организации.
Итак, на Лондонской конференции четко определились расхождения между Брандейсом и Вейцманом, американскими и европейскими сионистами. Борьба между этими двумя лагерями продолжалась еще около года и завершилась поражением Брандейса и Мака на съезде в Кливленде в июне 1921 г. Брандейс ушел в отставку с должности почетного президента, а вместе с ним прекратили активную работу в организации его главные сторонники — Феликс Франкфуртер, Стивен Уайз, Натан Штраус, Абба Гиллель Сильвер и Джулиан Мак. Решение Брандейса оказалось окончательным, но большинство его соратников позднее вновь вернулись в ряды сионистской организации [666].
Отставка Брандейса повлекла за собой определенные последствия и в Европе, где в январе 1921 г. из состава Исполнительного комитета вышли Джулиус Саймон и Нехемья де Лиме — по причинам, очень похожим на те, по которым вышли из сионистской организации американцы. Одним из главных камней преткновения являлся вопрос о характере «Керен Хайесод» («Учредительного фонда»), основанного в 1920 г. по предложению двух лидеров русского сионизма. Фонду предстояло собрать 25 миллионов фунтов стерлингов для колонизации Палестины. Дискуссии о характере этого фонда (точнее — о том, должны ли быть представлены в управлении этим фондом политические лидеры сионизма) продолжались на сионистских конференциях несколько лет подряд; и время, потраченное на эти споры, оказалось обратно пропорциональным количеству собранных денег. Саймон и де Лиме, как и группа Брандейса, верили, что развивать Палестину можно будет, сведя до минимума инвестиции в неприбыльные области (например, в образование, социальную поддержку и т. п.) [667]. Они хотели, чтобы деньги вкладывались только в иммиграцию и колонизацию. А в то время на иммиграцию расходовалось только 10 % средств, тогда как на поддержку еврейской системы образования в Палестине уходило 30 %. Саймон и де Лиме добивались строгого разделения функций между Исполнительным комитетом сионистской организации и еврейскими организациями в Палестине: последние должны отвечать за специфические местные и муниципальные дела, в том числе и за сферу образования. Многие из этих предложений были вполне реалистичными, и сионистское руководство приняло их позднее. Но на тот момент они казались преждевременными, и большинство их отвергло. В результате Саймон и де Лиме вышли из Исполнительного комитета.
Значительная доля критики Брандейса и его сторонников в адрес сионистского руководства в Лондоне была вполне справедливой. Восточноевропейские лидеры до сих пор занимались пустым словоблудием и по-прежнему верили, что выступление с речью само по себе — уже политический акт. В организационных и финансовых делах они были дилетантами; возможно, им удалось бы управлять делами маленькой городской общины в Польше, но создавать новое государство, пользуясь современными методами, им явно было не по силам. Основная же слабость позиции Брандейса состояла в том, что он хотел преобразовать Исполнительный комитет в экономический комитет, расположенный в Палестине, с филиалом в Лондоне, предназначенным для политической работы. Американцы, с одной стороны, переоценивали готовность британских мандатных властей поддерживать сионистское движение, с другой — недооценивали потребность восточноевропейского сионизма (народного движения, стремящегося к полной трансформации еврейской жизни во всех ее аспектах) в организации и эффективном управлении. Деидеологизировав сионизм, они лишили бы движение самой его сути; отказавшись от сионизма как политической организации, они остановили бы приток иммигрантов в Палестину. Ибо для восточноевропейских лидеров сионизм был равнозначен самой жизни. Для Брандейса и Мака он был всего лишь одним из нескольких увлечений, хотя и самым важным. И, как минимум, уже по одной этой причине фракция Брандейса была обречена на поражение.
Впрочем, победу Вейцмана ни в коей мере нельзя назвать полной. Как только была принята Декларация Бальфура, Вейцмана стали превозносить как вождя еврейского народа, нового Мессию. Но на Лондонской конференции и на последующих сионистских конгрессах его все чаще и чаще начали критиковать. Все его просчеты, и случайные и закономерные, оборачивались против него; достижения же последовательно преуменьшались, так как коллег Вейцмана все больше и больше раздражала его медлительность. Вейцман отвечал на это, что он и впрямь «cunctator» [668], как назвал его Жаботинский, но что это — единственная возможная на данный момент политика [669]. Он пытался успокоить своих коллег, выражавших тревогу из-за подъемов и спадов в отношениях с британскими властями. Он пытался объяснить им — не всегда успешно, — что без денег многого достичь невозможно (палестинский бюджет Исполнительного комитета в 1923 г. не превышал 400 000 фунтов стерлингов). Соколов вторил ему: в настоящий момент на политическом поприще почти ничего невозможно сделать, центр тяжести переместился в экономическую сферу. Но все эти увещевания были не настолько эффективными, как хотелось бы. Уже в начале 1920 г. Вейцману пришлось пригрозить своим коллегам уходом в отставку. По мнению Усишкина, это вовсе не было бы катастрофой: в 1923 г. он заявил, что вся система Вейцмана потерпела крах. Эта стычка завершилась поражением
