в Москве. Каменная церковь Кузьмы и Демьяна, что в Старых Кузнецах, построена в XV в. [1677] К этому же, примерно, времени относится и единственное упоминание купеческой корпоративной церкви в Москве. В 1479 г. Иван III приказал разобрать старую деревянную церковь Иоанна Златоуста «бе же та изначала церковь гостей московских строение» [1678]. Слово «изначала» должно относить время возникновения церкви московских гостей вглубь от эпохи Ивана III, но как далеко — решить, к сожалению, невозможно.
Вполне вероятно, что и возникновению каменной церкви патронов-кузнецов предшествовала постройка деревянной церкви, но здесь мы уже вступаем в область слишком ненадежных предположений. Существование в Москве кузнечных корпораций в XV в. можно допускать на основании наличия патрональной церкви, а контуры социальной организации московских ремесленников в XIV в. можно лишь угадывать.
Значительно больше данных (тоже слишком отрывочных и неполных) содержит история вольных городов Новгорода и Пскова. В Новгороде церкви Кузьмы и Демьяна упоминаются с середины XII в. После некоторого перерыва кузьмодемьянские церкви упоминаются вновь в XIV в. Особенно часто встречаются названия двух территориально близких церквей на Холопьей улице и на Кузьмодемьянской улице, связь которых с кузнецами мы пытались доказать выше. К истории этих церквей нам придется еще вернуться в дальнейшем.
Во Пскове монастырь Кузьмы и Демьяна «с Гремячей Горы» упоминается впервые в 1383 г. [1679], а церковь Кузьмы и Демьяна «со Старого Примостья» — в связи с пожаром 1453 г. [1680]
В 1462 г. здесь выстроена каменная церковь, сгоревшая вновь в 1500 г. и взорвавшаяся в 1507 г. Псковская церковь Кузьмы и Демьяна со Старого Примостья считается иногда кончанской церковью [1681], но это предположение основано только на одной летописной фразе, относящейся к последним годам псковской самостоятельности: «…бысть пожаръ на Запсковьи… и двѣ церкви сгорѣло — Козьма и Дамьянъ и святое Богоявленiе… и колоколы у Козмы и Дамьяна сгорѣли, и приделъ подлѣ церкви с зельями роздрало, а зелей пушечныхъ сгорѣло бочка, и занеже ту зелiя всего конца стояли…» [1682] Предпочитаем данную фразу понимать буквально, т. е. в смысле хранения пороха Богоявленского конца в Кузьмодемьянской церкви. Кончанской церковью Богоявленского конца была Богоявленская, упомянутая в этой же фразе.
Вокруг церкви Кузьмы и Демьяна существовало какое-то объединение прихожан, выделенное из состава Богоявленского конца в особую единицу. В 1484 г., когда в этом конце разверстывалась повинность по постройке городской стены, часть стены строили «суседи кузьмодемьянские» [1683]. Кроме них, упоминаются в этом конце «суседи запсковляне» [1684].
Такое распадение конца на отдельные более дробные части, из которых одна тяготеет к церкви (возможно патрональной), представляет для нас значительный интерес.
Церковь со Старого Примостья по своей архитектуре несколько отличается от обычных церквей — помимо собственно церковных зданий к ней пристроено еще в XV в. обширное двухэтажное каменное помещение с двумя дверьми и окнами, выходящими на улицу. Назначение его неизвестно. Хочется видеть в этом здании, занимающем значительное место в церковно-архитектурном комплексе, нечто аналогичное уличанской гриднице на Славковой улице в Новгороде [1685]. Здесь при церкви Кузьмы и Демьяна должно было быть средоточие интересов «кузьмодемьянских суседей»; в просторной каменной пристройке могла быть и канцелярия для ведения соседских дел и гридница-трапезная для соседской братчины-пира. В этой церкви хранилась какая-то казна [1686].
В связи с историей церкви со Старого Примостья не лишены интереса поздние сведения об отношении черных людей к этой церкви. В 1610 г., когда «держали Псковъ игумны и попы и болшiе люди», а из Москвы бояре прислали грамоту о подчинении Сигизмунду, в городе назревал крупный конфликт между черными людьми и боярством. Бояре вооружились «и бѣ ихъ видѣти множество вооруженныхъ, конныхъ и пѣшихъ… и хотяще крестъ цѣловати и мелкихъ людей и до конца смирити и силою приводити, а непокоривыхъ побити… Видѣвше же мелкiе люди погибель свою… и поидоша на Запсковье всѣхъ чиновъ люди и зазвониша въ колоколъ у чюдотворцовъ Козмы и Дамьяна, и скопишася множество человѣкъ…» [1687] Свой особый характер какого-то центра притяжения Кузьмодемьянская церковь со Старого Примостья сохранила с XV по XVII в. В последнем случае по звону ее колокола поднималось народное восстание против боярства. Можно только пожалеть о неполноте и отрывочности наших сведений о ней, что лишает нас возможности извлечь из истории этой церкви определенные и доказуемые выводы [1688].
Начав наше сопоставление русского и западноевропейского материала по цеховым корпорациям с патрональных церквей как с наиболее уловимого, наиболее заметного признака, перейдем ко второму внешнему признаку цеха — цеховой пирушке.
Во всех церковных уставах на одном из первых мест стоит обязательный пункт о корпоративном празднике (обычно в честь патрона), начинавшемся совместным богослужением в патрональной церкви и заканчивавшимся в специальном помещении цеха торжественным пиром. Самое название цеха — Zeche — по своему первоначальному смыслу означало помещение для совместного пира. Совершенно справедливо было сказано о западноевропейских цехах и гильдиях, что в них «пирам было отведено такое видное место, что подчас они заслоняли собою другие задачи» [1689].
Пиры устраивались регулярно несколько раз в году и нередко длились по нескольку дней. Средства на такое коллективное пиршество собирались из взносов членов цеха. Помимо строгого расписания цеховых праздников, пиры устраивались подмастерьями, сдавшими испытания, после принятия их в цех. Цеховые пиры устраивались или в специальном цеховом помещении, или у одного из мастеров.
В древней Руси общественные пиры носили различные названия: «братчина», «складьба», «мольба», «обчина», «канун», «ссыпщина» [1690]. Работами Аничкова и Зеленина установлены архаичность и обрядовый религиозный характер общественных пиров [1691].
Древнейшее упоминание городской братчины относится к 1159 г., когда жители Полоцка «…начата Ростислава звати льстью у братьщину къ святой Богородици къ старѣй, на Петровъ день, да ту имуть и…» [1692] Уже в этом первом летописном известии о братчине налицо ряд элементов, характерных и для последующего времени: братчина — пир, устраиваемый в определенный праздничный день; место пира — церковь (очевидно, церковная трапеза); члены братчины — политические единомышленники, возглавляющие борьбу города с князем.
В условиях средневекового города древний языческий пир приобрел совершенно иной характер, став одной из форм корпоративного объединения. Центром такого объединения очень рано стала церковь [1693].
Братчина, часто упоминаемая в былинах Новгородского цикла, почти всегда связана с церковью или с церковными праздниками:
А и гой вы еси, мужики новгородские,
Примите меня во братчину Никольщину.
(Былина о Садко)
Пошел Василий со дружиною,
Пришел во братчину в Никольщину.
Не малу мы тебе сыпь платим
