И самое последнее. Пусть не удивляет читателей, что здесь шла речь и о Ференце Ракоци II, и о его сыне Георге Леопольде Людовике как о Сен-Жермене. Венгерские теософы знают, что Сен-Жермен — это Ференц Ракоци II, который не умирал. Нельзя не верить и словам самого Сен-Жермена о том, что он сын князя Ракоци. Правда, какого из князей Ракоци? Теперь, когда я тщательнее изучаю источники, мне думается, что версия о том, будто Сен-Жермен — сын Ференца Ракоци II, скорее основана на неверном истолковании или искажении слов Сен-Жермена, сказанных ландграфу Карлу Гессен-Хассельскому и приведенных ландграфом в «Воспоминаниях о моем времени»: «Он [Сен-Жермен] поведал мне о том, что… является, вне всякого сомнения, плодом брачного союза принца Рагоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели». Зная исторические факты и учитывая, что «Текели» (Тёкёли) на самом деле является фамилией отчима князя Ференца Ракоци II, и что его мать состояла в первом брачном союзе с князем Ракоци (Ференцем Ракоци I), эту цитату можно «расшифровать», то есть восстановить ее подлинный смысл, так: «…плодом брачного союза графини Тёкёли с ее первым мужем принцем Ракоци из Трансильвании», или несколько иначе: «…плодом брачного союза принца Ракоци из Трансильвании и его жены, имя второго мужа которой было Тёкёли» — и тогда совершенно очевидно, что речь идет однозначно о Ференце Ракоци II.
Да и само сочетание «граф Сен-Жермен»: не странно ли, что никто, нигде и никогда не упоминал, как звали по имени этого человека (ведь «Сен-Жермен» — это титул или родовая фамилия)? Странности не будет, если допустить, что словосочетание «граф Сен-Жермен» не просто один из псевдонимов, а условное обозначение миссии, выполняемой его носителем. Подобные условные обозначения, составленные из латинских или греческих корней, типа Филалет, Филотом, Космополит и т. д., не редкость среди авторов оккультных трактатов. В переводе с латыни comes Sanctus Germanus может означать «товарищ Святой Брат». Это толкование подсказала нам работа П. Шакорнака, который также приводит дополнительное значение «правдивый» для слова germanus,[34] и чтобы проверить латинское написание имени «граф Сен-Жермен», мы воспользовались не известным латинско-русским словарем Дворецкого, а латинско-венгерским словарем Алайоша Дьёркёши.[35] И тут нас ждало любопытное открытие: оказывается, во-первых, что слово germanus в качестве имени прилагательного имеет второе значение «истинный, настоящий, подлинный», а вовсе не «правдивый»; во-вторых, слово comes имеет 5 значений, а именно:
1) компаньон, сопровождающий, участник, спутник, (дорожный) товарищ;
2) вождь, ведущий, воспитатель, наставник, руководитель, учитель;
3) мн. ч. свита, кортеж, сопровождающие лица;
4) Hung. ишпан (правитель, властитель)… (далее перечисляются наиболее часто употреблявшиеся прилагательные, которые в сочетании с данным словом образовывали латинские эквиваленты сугубо венгерских должностей и титулов);
5) граф.
Как видно, именно во всей совокупности своих значений многозначное (и многозначительное!) наименование comes Sanctus Germanus (которое мы привычно переводим «граф Сен-Жермен») самым недвусмысленным образом раскрывает природу носящего его: ведь оно указывает, что тот, кому принадлежит это имя, а лучше сказать, звание, может быть иначе назван истинным Учителем и наставником, ведущим и руководящим на пути Святой Истины, сопровождающим в поисках Святого Знания — то есть налицо все то многообразие смысловых оттенков, которое вкладывается в понятие «Великий Учитель». Более того, Учитель еще раз косвенно указал на «венгерский след»: если читатель помнит, князь Ференц Ракоци II был ишпаном комитата Шарош, а этот венгерский титул передается на латыни опять же словом comes (значение 4).
Хотя мнение, что Сен-Жермен — сын Ференца Ракоци II, прочно устоялось среди теософов, это традиция, которая тоже может иметь право на существование. Тогда получается, что и сын, и отец — одно лицо? Эта точка зрения поначалу казалась нам слишком парадоксальной, чтобы быть истинной. Однако и она может быть совершенно неожиданно подкреплена. Напомним весьма похожий эпизод из книги Е. П. Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана», когда полковник Олкотт никак не мог понять, как может их спутник Гулаб Лал-Сингх (в котором без труда угадывается Махатма Мория) и его дед, живший за добрую сотню лет до этого, быть одним и тем же лицом:
«Взглянув ему [полковнику Олькотту] в лицо, я еще больше испугалась. Красный, как вареный рак, с белыми пятнами по лицу, с которого катились крупные капли пота, он стоял похожий на статую ужаса. В его широко раскрытых глазах ясно читался страх, изумление и какая-то беспомощная растерянность… Я заметила, что он держит картину рисунком вниз и что его полный ужаса взгляд устремлен на оборотную сторону.
— Да что же вы видите, наконец, такого ужасного на обороте этого пергамента?.. — продолжала я, потрясая его изо всей силы за руку. — Да скажите хоть слово!..
Мой почтенный президент испустил нечто вроде слабого мычания и пальцем левой руки ткнул в написанную золотом на языке урду надпись; незнакомая с закорючками этого диалекта, я ровно ничего не поняла.
— Что же тут написано?.. Скажите.
Вместо прямого ответа он прошептал слабым голосом:
— Нараян!.. Нараян!.. идите сюда!..
В одну секунду наш верный спутник стоял возле нас и смотрел на него с таким же удивлением, как и я сама.
— Я не очень хорошо знаю эти буквы… Я, быть может, ошибаюсь… Прочтите, Нараян, мой сын, прочтите, — тихо шептал он слабым голосом.
— «Дурбар Шах-Адума. Передача его величеством падишахом Бенгальского Девуани Ост-Индской компании, а также провинций Бехара и Бриссы… Встреча раджпутских послов… примирение… по воле благословенного пророка Магомета… после горького поражения при Патне в 1173 году. Писал Ахмед-Дин 1177 года».
— Что ж в этом страшного?.. И нам-то что до их несчастья? — спрашиваю я.
— Нам-то что? — почти закричал полковник. — Нам?.. нам?.. А вот сейчас увидите что!! По геджре это ведь 1177 г. — не так ли?
— Кажется, что так, — отвечал, глядя на него с изумлением, Нараян.
— Ну, а 1177 год геджры каким будет годом по нашему европейскому летоисчислению?
Нараян, подумав с минуту, отвечал:
— 1765 год, кажется; т. е. около 114 лет назад…
— 1765 год! Сто четырнадцать лет! — прокричал, сильно напирая на каждый слог, побагровевший полковник. — Да? Ну так смотрите же оба, узнавайте… называйте!.. а затем мне остается одно: приказать посадить себя в сумасшедший дом!..
Быстро выхватив картину из рук Нараяна, он перевернул ее рисунком вверх и, указывая на стоящую возле падишаха фигуру, прошептал хриплым голосом:
— Смотрите… вот, вот он… несомненно, он… Да и разве есть во всем мире другой такой? Он!.. — повторял он, указывая пальцем…
Перед нашими глазами между 70 или 80 фигурами придворных мусульман и браминов, у трона падишаха стоял, несомненно, образ Такура Гулаб-Синга!..
— Вероятно, это… портрет деда его!.. — пробормотал, будто извиняясь за Такура, Нараян.
— Деда? — презрительно передразнил наш президент. — А почему же не вашего и не моего деда?.. Разве бывает такое, даже фамильное, сходство?.. Нет, нет… Не деда и не прадеда, а его самого…».[36]
Если же принять теософскую точку зрения, то нет ничего удивительного в том, что Махатма, или Сущность, достигшая высочайшей ступени в духовной Иерархии, может свободно менять — сбрасывать или принимать — любое физическое тело (плотную оболочку), то есть его бессмертная «часть» (Высшие Принципы) переходит из одного тела в другое, условно говоря, перевоплощается. Для внешнего наблюдателя создается эффект «смерти». «Рождение» же возможно, но необязательно, прежде всего потому, что воплощение в тело по такой схеме, как это обычно происходит: зачатие, рождение младенца, постепенное взросление ребенка — непременно сопровождается, даже для самых Высоких Духов, периодом «адаптации», во время чего постепенно восстанавливается память о прежних знаниях и самоосознание, неизбежно «помутняющееся» при нисхождении в плоть. В подтверждение наших соображений приведем цитату из письма Махатмы: «Чан-чуп (адепт, который силою своего знания и озарения души освобождается от проклятия БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО перевоплощения), вместо того чтобы воплотиться после телесной смерти, может по своей воле и желанию совершить это [перевоплощение], и неодократно, в течение своей жизни, если сочтет это нужным».[37]
Так что в случае с двумя Ракоци возможны два варианта: либо Учитель перенес Высшие Жизненные Принципы в тело своего физического сына (который не умер, но был укрыт до поры до времени надежными людьми), либо же продолжал существовать в той же физической оболочке, но принял имя другого человека — своего сына. Собственно, разница тут чисто внешняя: в любом случае это одна и та же Индивидуальность.
