Советским войскам еще не хватало новейших видов вооружения, но те, что были применены под Москвой, отлично зарекомендовали себя. Танки Т-34 воевали с первых дней войны, но число их было слишком невелико. Включение нескольких десятков таких машин в состав танковых бригад, контратаковавших колонны Гудериана под Мценском, сразу повлияло на ход сражения. Обнаружив, что по тактико-техническим данным они превосходят немецкие танки и неуязвимы для их пушек, немецкий генерал послал в Берлин встревоженное донесение. Позже он записал: «Превосходство материальной части наших танковых сил... теперь перешло к противнику»[45]. Свою эффективность продемонстрировали также новые реактивные минометы, знаменитые «катюши». Первая отдельная их батарея уже была использована в июле в боях за Смоленск. Однако вначале в целях секретности их применение было обставлено такими мерами предосторожности, что сам этот вид оружия оказывался маломаневренным. /49/ Под Москвой же реактивные установки впервые появились в таком большом количестве (несколько сотен штук), а эффект от их залпов оказался настолько действенным, что стала ясна целесообразность их дальнейшего массированного применения[46].
Именно потому, что причины поражения германской армии не были случайными, конец года, который должен был стать годом великого триумфа Гитлера, окрасился для него в зловещие тона. «Миф о германской непобедимости кончился», — записал Гальдер в Берлине[47]. Стратегия «блицкрига», служившая стержнем всего плана нападения на СССР, на этот раз дала осечку: высшее германское командование обнаружило, что настоящая война только начинается. Гитлер выместил злобу на своих генералах. Он произвел массовые замены в руководстве верховного главнокомандования вермахта и командования Восточным фронтом. Верховное главнокомандование вермахтом он возложил на самого себя. На протяжении последующих месяцев немецкие солдаты и офицеры с трудом смогли избежать участи наполеоновской «Великой армии» — в декабре такая угроза по-видимому, висела над ними — и сохранить боеспособность. Но их спесивая самоуверенность лета 1941 г. была утрачена навсегда.
В те же самые дни, когда под Москвой развивалось контрнаступление советских войск, нападение японцев на Пёрл-Харбор вовлекло во вторую мировую войну Соединенные Штаты Америки. Англо-советско-американская коалиция, как мы увидим в дальнейшем, обрисовалась с первых же недель немецкого вторжения в СССР. То был один из ободряющих факторов, о котором Сталин напомнил соотечественникам в своих ноябрьских выступлениях. В декабре- Гитлер и Муссолини вступили в войну с Соединенными Штатами на стороне Японии. В частном разговоре Сталин, посмеиваясь, комментировал: «Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил»[48]. Каким бы мучительным испытаниям ни суждено было в дальнейшем подвергаться отношениям между союзниками, великая антифашистская коалиция становилась реальным фактом. Разгром гитлеровцев под Москвой отрезвляюще подействовал на потенциальных союзников Германии по агрессии против СССР. Такие страны, как Япония и Турция, которые ранее не отказались бы от участи в разделе остатков Советского Союза, теперь предпочитали выжидать и, прежде чем ввязаться в авантюру, хотели убедиться, к кому будет благосклонней военная фортуна. Так благодаря стойкости СССР соотношение мировых сил за считанные месяцы претерпело глубокие изменения в его пользу.
После одержанной в боях за столицу победы дела Красной Армии пошли отнюдь не так благополучно, как надеялись некоторые /50/ деятели, и в том числе сам Сталин. Немцы были отброшены от Москвы, и Генеральный штаб перешел к планированию генерального контрнаступления[49]. Сталин решил, что настал час решающего удара. Для этого, на его взгляд, необходимо было, не давая немцам передышки, теснить их все дальше на запад, заставить вести бои в суровых зимних условиях и израсходовать все резервы до весны. Таким образом, они будут обессилены к наступлению теплого времени, когда советские войска, напротив, получат новые подкрепления. В этом случае 1942 г. будет годом полного разгрома нацистов[50]. Идея насчет необходимости не давать покоя противнику была верной. Однако план был чрезмерно оптимистичным, в частности это выражалось в явном занижении немецких ресурсов.
Сталин изложил свои концепции в письме командующим фронтами и армиями. В этом важном документе фигурируют две идеи, созревшие в ходе первой фазы войны. В дальнейшем эти две идеи лягут в основу разработки всех советских наступлений. Во-первых, эти наступления должны осуществляться с помощью ударных группировок, создающих значительное превосходство сил над противником на участке, избранном для нанесения удара, и, следовательно, способных прорвать вражескую оборону на всю ее глубину. Во-вторых, пехоту на участке наступления не следует посылать на штурм вражеских укреплений, если предварительно здесь не сосредоточена артиллерия. Артиллерия призвана не только подготавливать атаку пехоты, но и непрерывно сопровождать и прикрывать ее, дабы избегать «бессмысленных жертв». Поступать иначе, писал Сталин, было бы «преступлением»[51]. Однако на практике он отбрасывал эти мудрые идеи, санкционируя план генерального наступления, которое должно было привести в движение весь советско-германский фронт с севера до юга. Главный удар предусматривался по-прежнему на западном от Москвы направлении с целью уничтожения группы гитлеровских армий «Центр». Одновременно намечалось деблокировать Ленинград, а на юге освободить от немцев Харьковскую область, Донбасс и Крым[52].
Намерения были слишком честолюбивые. Между директивой Сталина генералам и избранным им оперативным планом было очевидное противоречие. Девять резервных армий, которые советское командование сумело сформировать на протяжении предыдущих тяжелых месяцев, не были сконцентрированы в одном месте, а рассеяны по разным фронтам (Жуков предлагал ограничиться операцией на одном, центральном, участке советско-германского фронта, с тем чтобы развить успех, достигнутый в битве за Москву; позже он утверждал, что смог бы нанести немцам поражение, если бы в его распоряжении были еще четыре армии[53]). Советская промышленность в то время не в силах еще была дать армии столько оружия, сколько его требовалось для наступления такого масштаба. Перебазирование на восток предприятий, эвакуированных из западных районов, не было закончено. Выпуск промышленной продукции в этот период упал до /51/ самого низкого уровня. Поэтому Вознесенский, молодой руководитель советской военной экономики, поддержал возражения Жукова и его более осторожные проекты (эпизод этот интересен тем, что представляет собой один из немногих случаев, когда кто-то из членов Политбюро оказывался несогласным со Сталиным)[54]. Все возражения, однако, были отброшены.
В исследованиях историков высказывалась гипотеза, что Сталин, также по-своему загипнотизированный аналогиями с 1812 г., верил в возможность заставить гитлеровские армии повторить опыт наполеоновского войска[55]. Впрочем, чтобы понять логику его поведения, нет нужды прибегать к подобным экскурсам в историю. Несмотря на победу под Москвой, положение СССР продолжало оставаться крайне тяжелым. Ленинград был осажден и голодал. Враг все еще находился в считанных сотнях километров от столицы. Крупнейшие промышленные и стратегически важные области были в его руках. Нетерпеливая жажда реванша в этих условиях была вполне объяснимой. Ее одной, однако, было недостаточно для обеспечения успеха.
Генеральное контрнаступление зимой 1941 г. обернулось провалом. Его результаты не вышли за пределы ограниченных тактических успехов. На юге высадка двух десантов увенчалась освобождением одного только Керченского полуострова, а не всего Крыма. На центральном участке советско-германского фронта, где бои были особенно ожесточенными, советским войскам удалось оттеснить немцев еще немного дальше от Москвы. Самое значительное наступление осуществил Северо-Западный фронт, продвинувшийся до Великих Лук (следует, однако, уточнить, что на этом участке немцы оказали наиболее слабое сопротивление). Ни одной решающей победы одержать не удалось. Ленинград оставался осажденным. На западном от Москвы направлении немцы сумели закрепиться на тех самых оборонительных рубежах, которые несколькими месяцами раньше были подготовлены для советских войск. Превращая каждый населенный пункт в опорный узел обороны, они смогли удержать район Ржев—Гжатск—Вязьма, из которого могли организовать новое наступление на столицу. В нескольких точках этого фронта советским частям удалось проникнуть на довольно большую глубину за линию фронта противника и выйти в его тылы. Немцы тем не менее сумели избежать окружения: их передний край вновь сомкнулся, отсекая советские корпуса, прорвавшиеся в глубь их расположения.
