туристов со всего мира по-прежнему используют афиши, разукрашенные соблазнительно задрапированными танцовщицами. В популярных документальных и художественных телефильмах мы слышим о византийских правителях, которые лишают зрения собственных сыновей, сжигают врагов в печах, о культуре, где в 641 г. охотно использовалась ампутация носа (после 705 г. возвращавшиеся к власти императоры стали заказывать протезы из чистого золота, закрывая часть лица, до того покрытую плотью).
Патти Ли Фермор, писатель и охотник за приключениями, отправившись по следам последнего византийского императора, в деревушке Мани под парами греческого узо увидел сон и решил махнуть к «вратам Азии». Однако, по его словам, Стамбул он покидал с легким сердцем. Ведь и вправду есть что-то заведомо горестное и унылое в грузе впечатлений, что обрушиваются на того, кто бродит по улицам Стамбула бок о бок с призраками врагов, сожженных на городских площадях, ослепленных в коридорах Большого дворца, удавленных в садах Топкапы или повешенных на передвижных виселицах во время Первой мировой войны.
Это – город, чьи легенды и местоположение послужили источником множества вымыслов. При этом он послужил и почвой для суровой реальности: народных и политических протестов. Константинополь – Город с большой буквы, сложный, многообразный и неоднозначный – был выкован, а затем отлит заново в горниле определенных убеждений. Официально – империя, обитель Бога. Но разве народ получил возможность выражать свою волю благодаря стремительной смене правителей и вытекающей из этого нестабильности? Разве столь соблазнительное местоположение Византия, Константинополя, Стамбула – такая уж выдающаяся черта, что каждый житель чувствовал связь не только с правителем, но и с природным могуществом этого города?
В Большом Стамбуле такая особенная география и топография, что сюда так и хочется внести немного жизни, немного соответствующей идеологии. Был ли Константинополь истинным преемником Римской республики, самой первой республики, что умерла по дороге в Византий и чье поражение увековечено триумфальной аркой Марка Антония и Октавиана, некогда нависавшей над Эгнатиевой дорогой, а сейчас обрушенной на маисовом поле неподалеку от Филиппи? Почти каждое поколение живущих в городе видело народные протесты – в той или иной форме. Пытаясь подавить государственный переворот 2016 г., президент Эрдоган, уроженец и какое-то время мэр Стамбула, обратился в социальные сети с таким призывом: «нет силы более мощной, чем власть народа».
«СТАМБУЛ-ВИЗАНТИЙ-КОНСТАНТИНОПОЛЬ принадлежит нам» – провозглашали стамбульцы, варварски разрисовывая витрины во время протестов в парке Гези.
С утверждением автора граффити трудно поспорить. Так кому же теперь принадлежит Стамбул? И в каком направлении он будет развиваться?
С самых своих истоков эпохи неолита, на протяжении эпохи рисковых греков, отцов-основателей города, римлян-строителей империи, первых христиан, новых юстинианцев и младотурок Стамбул был городом с прошлым и будущим, могущественной столицей, которую сама природа наполнила неиссякаемой энергией. В Стамбуле нет места апатии – сама конфигурация города подразумевает, что прибытие сюда предполагает активность.
Граффити на витрине магазина (фото автора)
Местные жители глубокомысленно отмечают, что в азиатских и европейских кварталах Стамбула даже погода может быть разная. На протяжении всего существования города на обоих берегах Босфора бывали и землетрясения, и цунами, ураганы с градом величиной с мужскую ступню, а рыбаки знают 30 разных названий ветров, вздымающих здешние воды.
Греческий поэт Пиндар был уверен, что незыблемая основа любого города – eunomia, надлежащий порядок, однако Стамбул так и подстегивает к действиям, к которым подспудно стремится наше сознание – к расколу. Сквозь призму исторических фактов и письменных исторических источников этот город служит напоминанием о том, почему нам приходится устанавливать связи, общаться, обмениваться опытом. А еще меняться.
Византий впервые появился на страницах истории как примитивный приграничный городок. Жизнь в этом городе никогда не была легкой, хоть порой и случались редкие затишья. Сегодня пролив Дарданеллы – самая оживленная водная артерия в мире, а Босфор соединяет все стороны света. Если Халкидон – «город слепых», то Византий-Константинополь-Стамбул издавна был краем ясных перспектив: фотография, светопись, отражала самую суть города, еще до появления этого слова. Этот город – одна из тех гениальных идей, одна из тех сверкающих структур, что привлекают все взгляды мира, что заставляют нас смотреть.
Но если Стамбул – «алмаз меж двух сапфиров», то он и хрустальный шар, заглянув в который можно, словно сквозь радужную призму, увидеть отражение наших собственных желаний.
Стамбул не то место, где Восток встречается с Западом, а то, где Восток с Западом пристально и с вожделением смотрят друг на друга, порой возмущаясь увиденным, но охотно узнавая, что у обоих – одни мечты, одна история и одна кровь.
Эпилог
Будь у меня еще одна жизнь, Будь мне позволено однажды вернуться из мира иного, Будь каждая душа свободна во вселенной, Будь она вольна выбрать себе обитель, Будь удача благосклонна ко мне, Будь мне даровано пристанище на прекрасной звезде – Ничто не тронуло бы меня, Я бы стремился в Стамбул. Яхья Кемаль Беятлы, «Боголюбивый Стамбул» {961}
С эпохи плейстоцена историю человечества формировали большие геологические сдвиги, реки и водные артерии, а со времен зарождения современного сознания, около 40 000 лет назад, мы познавали мир, рассказывая друг другу истории о том, что значит быть человеком. В наши дни нейроученые признают, что отличительная особенность нашего вида – это не просто способность мыслить, а желание сообщать свои мысли другим, и что наш мозг достигает альфа-состояния, когда мы делаем то, что для нас, кочевников по природе, естественно – когда мы путешествуем.
Никто не заставляет нас перемещаться с места на место, но мы делаем это. Мы могли бы остаться в Африке, а первая лодка могла бы и не переплывать Срединно-атлантический хребет. Стремление к международному общению заложено в нас генетически. Босфорский пролив,
