О некоторых делах, спровоцированных Феофаном в последние годы его жизни, уже говорилось. Добавим к ним важное дело тверского епископа Феофилакта, которого сперва сделали святителем в суде над иеромонахом Иосифом Решиловым. Он вышел из раскола и состоял при Синоде консультантом по делам староверов. Во время суда были зачитаны показания Решилова о том, что многие считают Феофана лютеранским защитником, а Феофилакта – «стоиком церковным непоколебимым». Это вызвало ярость Феофана, и процесс преследования Феофилакта начался. Феофилакт был заключен в тюрьму, несмотря на произнесенную им в церкви присягу: «Я, нижеподписавшийся, клянусь Богом Живым, что на поданные мне допросы ответствовал по сущей истине, ничего не утаивая, по столько, сколько знал я и знаю, произнося, и что с бывшим иеромонахом Иосифом, что ныне растрига Решилов, и с кем другим, в словесных и письменных на Ее Императорское Величество нареканиях не имел согласия и сообщества». Феофилакт пережил своего мучителя Феофана, но это обстоятельство ему не помогло. В конце 1738 г. началось кровавое преследование, развязанное Тайной Канцелярией и связанное с антиправительственным заговором Долгоруких и Волынского, и Феофилакт был незаслуженно приобщен к этому делу. Приговор был очень суров: «За важные вины подлежит лишить Феофилакта архиерейства и всего священного и монашеского чина и с караулом послать его в Выборг и содержать там до смерти его, никуда неисходно, под крепким караулом, не допуская к нему никого, також бумаг и чернил ни для чего ему отнюдь давано бы не было». С воцарением в 1740 г. младенца Ивана VI Антоновича с регентшей Анной Леопольдовной Брауншвейгской бироновский террор последних лет прекратился и наступила амнистия для жертв немецкого периода. Полуживого архиепископа Феофилакта освободили из крепости Выборга и привезли с почетом в Петербург. Новгородский митрополит Амвросий явился к бывшему узнику, чтобы сообщить решение Синода восстановить Феофилакта в архиерейском сане. Со слезами возложил Амвросий на Феофилакта монашеские и архиерейские одежды. Сам пострадавший также много плакал. Затем посетила его цесаревна голштинская Елизавета Петровна, дочь Петра I. Феофилакт лежал в кровати и говорил с трудом. Когда Елизавета спросила святителя, знает ли он ее, Феофилакт ответил: «Знаю, что ты – искра Петра Великого». Через пять месяцев Феофилакт скончался и был похоронен в Александро-Невской лавре.
Анна Ивановна, следуя стилю Петра I, приказала вылавливать юродивых, пророков и даже паломников и судить их как бездельников, не приносящих пользы государству. Чаще всего их отправляли в монастыри и заставляли трудиться, как остальных монахов. Очень строго судили тех, кто выдавал себя за волшебников, «вызывающих порчу людей», – их сжигали живьем, ссылали на каторгу, вырвав ноздри. Многие ревностные служители Церкви требовали для таких людей еще более жестоких наказаний, но императрица и Синод на это не шли. Так, на жалобу рязанского архиерея о том, что его донимают раскольники, а ему трудно с ними вести споры, так что нельзя ли их наказывать плетьми, Синод ответил так: «Нужно раскольников наставлять по-пастырски, словом учительским, и за трудность оного не почитать, ибо всякое дело труду подлежательно, а более всего надлежит приложить труд свой о человеке, гибнущем душою, к чему его преосвященство призван». Поняв, что бороться с невежеством лишь устрашающими мерами нельзя, правительство обратилось к улучшению образования в стране. В 1738 г. при Троице-Сергиевском монастыре была основана духовная семинария для обучения подготовленных студентов языкам, в числе которых был даже древнееврейский, и разным наукам. В 1739 г. вышел указ об основании духовных семинарий во всех епархиях государства, однако подходящих учителей катастрофически не хватало. Появилась традиция, сохранившаяся впоследствии на многие годы, удерживать детей духовных лиц в звании их отцов. Для этого разрешалось вместо детей священников посылать служить в армию наемных рекрутов. Эта традиция устраивала из лиц священнического сана некую касту, пробиться в которую людям гражданского происхождения было чрезвычайно трудно. Исключение составляли некоторые области Малой и Белой Руси и Сибирь.
Все монастыри были подчинены епархиальному начальству. Исключение составляли Киево-Печерский, Троицко-Сергиев, Александро-Невский и Межигорский, которые управлялись непосредственно Синодом. Все монастырские вотчины находились в ведении правительственного учреждения под названием «коллегия экономии». Сперва она находилась в Москве, затем в Петербурге, а с 1739 г. – снова в Москве, поскольку большая часть монастырей была в этих областях. При коллегии экономии существовала контора по делам раскольников. Число мужских монастырей в те годы было более семисот, а женских – 240.
После неожиданной смерти Анны Ивановны в 1740 г. решили по инерции придерживаться линии, идущей не от Петра I, а от его хилого брата Ивана. У Петра после казни царевича Алексея, как и у Ивана, были только дочери, которые были выданы замуж за немецких принцев при условии сохранения ими православной веры, также православными они обязались делать своих детей мужского пола. Сама Анна назначила своим преемником родившегося незадолго до ее смерти правнука царя Ивана Алексеевича, принца брауншвейгского Ивана VI Антоновича. Поэтому она держала эту семью при себе в Петербурге.
Благовещенский собор Московского Кремля.
1484–1489 гг.
Племянница Анны принцесса брауншвейгская Анна Леопольдовна была назначена регентшей наследника престола. Реакция православного духовенства России на падение режима бироновщины была бурной и имела характер борьбы с немецким засильем. Так, ректор Московской Духовной Академии Кирилл Флоринский писал: «Доселе дремавши, а ныне увидевши, что Остерман и Миних со своим сонмищем влезли в Россию, как эмиссары дьявольские. Они по обету сатане, и под видом министерств и верного услужения государству правоверие и благочестие стремятся до корня истребить». В результате военного переворота 1741 г. к власти в России пришла Елизавета Петровна, дочь Петра Великого. Елизавета родилась в 1709 г. в Коломенском в торжественный день – Петр въезжал в Москву после победоносной полтавской битвы, ведя за собой колонну шведских пленных. Узнав о рождении дочери, царь заявил: «Отложим празднество победы и поспешим поздравить с восшествием в мир дочь мою – счастливое предзнаменование вожделенного мира». Елизавета была очень хороша собой, но многочисленные брачные договоры, начиная с попытки Петра I отдать дочь за французского короля Людовика XV, кончались неудачно. Во время своего короткого регентства Бирон собирался женить на Елизавете своего сына, но Бирон был свергнут и правление перешло к регентше Ивана Антоновича, его матери Анне Леопольдовне, в котором деятельное участие принимал ее муж принц брауншвейгский Антон. Гвардейцы не любили Антона, они кричали: «Когда низвержен был Бирон, мы думали, что немецкому господству приходит конец, а оно и до сих пор продолжается, хотя с другими особами».
В России образовалась партия, желавшая убрать брауншвейгскую династию и вывести на престол Елизавету. Принц заметил, что гвардейские офицеры смотрят на него «как-то исподлобья» и оказывают уважение и любовь к Елизавете, а солдаты называют ее «матушкой», но Анна Леопольдовна, уверенная в своей дружбе с Елизаветой, посчитала все эти разговоры пустыми сплетнями. В этой ситуации граф Головнин уговорил Анну Леопольдовну прилюдно объявить себя императрицей и даже был для этого назначен день – начало 1742 г. В конце 1741 г. приближенные к Елизавете люди принесли ей два рисунка: на одном цесаревна была изображена с короной на голове, на другом – в монашеской рясе с орудиями казни вокруг. «Желаете ли, – спросили они, – быть на престоле самодержавною императрицею или сидеть в монашеской келье, а друзей и приверженцев ваших видеть на плахах?» После этого Елизавета согласилась стать императрицей, заявив: «Если уж ничего не остается, как приступить к крайним и последним мерам, то я покажу всему свету, что я – дочь Петра Великого». Солдаты с радостью поддержали ее, после их присяги в Преображенских казармах Елизавета, подняв крест, произнесла: «Клянусь умирать за вас, а вы обещайте за меня умирать, но не проливать кровь напрасно». Анну Леопольдовну разбудили и зачитали ей акт о свержении; в своих домах арестовали Остермана, Миниха, Головнина, принца брауншвейгского Людвига, брата Антона, и многих других приверженцев бауншвейгской династии в России; всех их отправили в крепость. Через три недели после переворота был издан указ, в котором Синод амнистировал всех лиц православного исповедания, пострадавших во время церковных процессов времени Анны Ивановны. Брауншвейгской фамилии: Антону – Ульриху, его супруге Анне Леопольдовне и малолетнему императору Ивану VI Антоновичу – была обещана полная свобода и отпуск за границу. Более всех пострадали Остерман и Миних – Остермана осуждали за то, что он якобы сочинил и отдал на подпись умирающей Анне Ивановне грамоту о престолонаследии, а Миниха – за большие потери людей во время веденных им войн. Остермана суд приговорил к колесованию, а Миниха – к четвертованию; прочих подсудимых отправили на вечное заточение в тюрьмы Сибири. Однако Остерману и Миниху уже на эшафоте объявили пощаду и отправили в Березов, в место заточения Меньшикова. Из ссылки вернули Бирона, приказав жить ему в Ярославле. Коронование новой императрицы было назначено на февраль 1742 г. в соборах московского Кремля. Весь 1742 г. императрица в милой ее сердцу Москве, где прошли лучшие годы ее молодости. В это время вспыхнула война России со Швецией за Финляндию, в которой шведы были разбиты, а финны прислали посольство с просьбой принять их страну в подданство России. Отношение Елизаветы к Православной Церкви было мягче и душевнее, чем у ее предшественников на престоле за последние полвека. Характерна резолюция императрицы на докладе Сената о допущении евреев на ярмарки в Россию: «От врагов Христовых прибыли не желаю». Члены Синода могли заходить к Елизавете без доклада. На ее отношение к Церкви, несомненно, повлияло отношение к Православию ее фаворита Алексея Разумовского, вышедшего с ее подачи из простых певчих в графы. По словам историка, «Разумовский, призренный в детстве духовенством, выросший под его крылом, смотрел на слушателей православной Церкви с чувствами самой искренней и глубокой благодарности и был предан им всем своим честным и любящим сердцем». После тайного бракосочетания его с Елизаветой, влияние Разумовского на дела императрицы возросло. Правда, он не любил вмешиваться в дела государственные, но «было два вопроса, которые задевали его за живое. На первом месте для него стояла проблема жизни Церкви и православного духовенства, ради которого Разумовский забывал природную лень и смело выступал вперед, не опасаясь докучать государыне». При Елизавете наметился знаменательный перелом в церковной жизни: во времена Петра I и Анны Ивановны епископские кафедры занимались, как правило, выходцами из юго-западных епархий ввиду их образованности и более свободного отношения к культу. Ко времени Елизаветы благодаря основанным в Москве, Петербурге и других крупных городах России духовным училищам и Академиям появилась группа широко образованных людей, не связанных с юго-западом. Поэтому иерархи начали поставляться из центральной России, несмотря на попытку Разумовского сохранить прежний порядок. Правда, роль юго-западных епархий по-прежнему оставалась существенной. В качестве примера можно привести жившего в начальный период царствования Елизаветы Арсения Мациевича. Он был сыном священника Владимиро-Волынской епархии, тогда еще подвластной Польше. Учился в Львовской школе, затем в Киево-Печерской академии. При воцарении Елизаветы он был архимандритом при архиепископе новгородском Амвросии, который очень ценил молодого архимандрита за образованность и твердость в вере. Его твердость проявлялась и в отношении к делам государства; так, он отказался присягнуть Анне Леопольдовне в качестве регентши при младенце Иване Антоновиче, спас его от расправы переворот. Став президентом Синода в 1740 г., Амвросий сделал Арсения митрополитом тобольским. Приехав на коронацию в Москву, Арсений был представлен Елизавете, которая подписала ему назначение в митрополиты Ростова и в члены Синода. Однако вскоре произошел скандал – в своей архиерейской присяге, позорном документе, сочиненном Петром и Феофаном, Арсений «некую приписку сочинил». Он протестовал против слов «крайний судия», фигурировавших в присяге, по отношению к монарху, считая, что эти слова могут быть приложены только ко Христу. Стандартную присягу Арсений так и не произнес, но Елизавета милостиво отпустила упрямца в его ростовскую епархию. С подачи Арсения первоприсутствующий член Синода Амвросий решил изменить слова присяги о крайнем судии на «исповедую же с клятвой Крайнего Судию и Законоположителя духовного Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, полномочного Главу Церкви, надо всеми владычествующего и всем имущего посудити – живым и мертвым», однако Елизавета эту поправку не приняла. Когда в 1743 г. покровитель Арсения Амвросий умер, началось в Синоде дело о неподписании присяги Арсением. Мациевич отвечал, что, по его мнению, эта присяга несогласна «с верой в Главу Церкви Христа и более подобает присяге римскому папе». Тогда лист с припиской было велено сжечь, но сожжение состоялось много позднее, уже при Екатерине II, а Арсений пока не пострадал.
