Инени ставит
себе это послушание в особую заслугу: «Я слушал то, что говорил
начальник. Не было
строптиво сердце мое к вельможам, находящимся во дворце».30) В состав
этой
рабовладельческой аристократии в значительной степени входило высшее
жречество.
Поэтому вполне естественно, что в среде этой аристократии господствовала
исконная
религиозная идеология, на основе которой создавались мировоззрение и
своеобразная
классовая этика представителей этого правящего класса. В соответствии с
этим
религиозным мировоззрением вельможа Инени с гордостью говорил о себе: «Я
думал то,
что угодно моему городскому богу, я чужд нечестия относительно вещей
бога... Я не
преступал устами относительно имущества бога в день взвешивания зерна...
Страх божий
был в моем сердце, страх перед моим господином в моем существе».31) Особенно
49
характерно, что материальной базой этой древней религиозной идеологии
была забота о
неприкосновенности храмового имущества, иными словами, забота о прочности
существующего классового строя. Ведь в состав рабовладельческой
аристократии в этот
период входило богатое и влиятельное жречество. Но для того чтобы
укрепить это
классовое господство рабовладельцев и подавить возможный, а иногда и
весьма реальный
протест трудовых масс, необходимо было постоянно прибегать к лицемерной и
демагогической классовой пропаганде, при помощи которой чиновники и
вельможи,
являвшиеся рабовладельцами и эксплуататорами, изображались [68] в
качестве
«справедливых и гуманных» правителей, которые в своем управлении
стремились лишь
делать «добро» народу. Так, вельможа Карес в своей биографии пишет:
«Человек правды
перед Двумя Странами, действительно справедливый, свободный от лжи, пребывающий
первым в трудных судебных делах, защищающий нуждающегося в помощи того, который
не может защитить себя, дающий уйти двум людям мирно речением уст своих, справедливый подобно двум чашкам весов.., склоняющий свое сердце, чтобы
услышать
слова, подобно богу в его час...».32)
Нарисовав такими, яркими красками образ «идеального» чиновника, возможно, заимствованный из поучительной литературы, вельможа Инени с гордостью
говорит, что
и он в своей деятельности руководился этими правилами, чем снискал
широкую
популярность и «любовь» всего народа: «Не бывает твердосердечен хвалимый
своим
господином, не бывает нечестив устами хвалимый своим богом. Я достиг
старости в
своем южном городе, достоинств — в Хефтихернебес (Фиванском некрополе. —
В. А.).
Похвала моя была у его знатных, любовь — у простых. Я не грабил, я не
вламывался». 33)
Само собой разумеется, что вся деятельность такого «идеального» чиновника
должна
была сводиться к тому, чтобы всячески угождать фараону как высшему
представителю и
признанному главе правящего класса рабовладельческой аристократии. И, конечно, такая
преданная служба царю всегда с лихвой вознаграждалась. Так, Инени
откровенно
признает, что его преданная служба царю была должным образом
вознаграждена: «Царь
усугубил мне свои милости вследствие [своих] великих достоинств для его
сердца. Он
возвел меня в начальники работ, в заведующего постройкой его гробницы...
Он знал, что я
верен, что я угодный сердцу, приятный устами, скрытен языком во [всем]
касающемся
дома царя. Он возвел меня в начальники двух житниц, в князья моего
города, в
начальники работ в Карнаке».34) Еще более откровенно сообщает в своей
биографии
Инени о доходах, которые он получал благодаря милости царя: «Наградило
меня его
величество рабами. Хлебы мои из житницы царского дома [доставлялись]
ежедневно... Я
питался от обеденного стола царя, хлебом от трапезы царя, пивом, равным
образом мясом,
жиром, овощами, разными плодами, медом, пирогами, вином и оливковым
маслом».35) С
особой гордостью сообщает Инени о милостях, которыми осыпала его царица
Хатшепсут:
«Хвалило меня ее величество, любила она меня, знала она достоинства мои
во дворце.
Наделила она меня имуществом. Возвеличила она меня. Наполнила она мой
шатер
серебром, золотом, всякими прекрасными тканями из царского дворца. Нечего
и говорить
— я стал выше всего».36) [69] Таким образом, личное обогащение было
главной и
основной целью, к которой стремились эти «идеальные» чиновники, истинные
представители правящего класса рабовладельческой аристократии.
Особенно характерным для времени XVIII династии является соединение в
руках
наиболее крупных вельмож и чиновников различных государственных и в то же
время
жреческих должностей. Одни и те же лица, очевидно, управляли как
государственными,
так и храмовыми землями и имуществами. Например, вельможа Инени писал:
«Когда я
был назначен князем, начальником двух житниц, поля храмовых владений были
в моем
ведении, все прекрасные работы были сосредоточены под моим управлением; я
наблюдал
за великими памятниками, которые он (фараон. — В. А.) сооружал в
Фивах».37)
50
На соединение государственных и жреческих должностей в одних руках и на
одновременное управление храмовым и государственным имуществом одним
лицом
указывает ряд надписей вельмож и чиновников, живших при Тутмосах и
Хатшепсут. Так,
Мин-а называл себя: «наследственный князь, великий любимый друг [царя], начальник
рабов Амона, царский писец Мин-а правогласный». 38) Представляет интерес
в этом
отношении служебная карьера вельможи Хапусенеба, жившего при Хатшепсут, подробно
описанная в его биографии. Судя по этой надписи, вельможа Хапусенеб был
непосредственным ставленником царицы Хатшепсут, которая выдвинула его на
различные высокие должности. Так, Хапусенеб пишет: «Хвалил меня его
величество,
благой бог, царь Верхнего и Нижнего Египта Тутмос II... [назначил он
меня] руководить
работами в его скалистой гробнице благодаря величию моих планов...
Назначен я был
начальником в Фивах, в храмах Амона во всей земле Амона...».39) При
царице Хатшепсут
Хапусенеб, пользуясь, очевидно, особым доверием царицы, занимал важные
государственные, придворные и храмовые должности, объединяя в своих руках
управление как государственным, так и храмовым имуществом. Судя по
сохранившейся
надписи, Хапусенеб в это время был «наследственный князь, первый жрец
Амона-Ра,
начальник жрецов Южной и Северной Страны, начальник областей юга, начальник скота
Амона, начальник всех должностей дома Амона, казначей царя Нижнего
Египта,
единственный семер»,40) а также «наследственный князь, великий начальник
юга, жрец-
сем Гелиополя, начальник города, везир, начальник храмов... И вот его
величество было
во дворце... Избрал меня его величество перед миллионами, возвысил меня
его величество
перед людьми благодаря величию своего сердца.. .».41) Эти последние слова
особенно ясно
указывают на то, что Хапусенеб пользовался особым [70] личным доверием
царицы и
принадлежал к числу ее наиболее приближенных вельмож. Очевидно, именно в
этот
период образуется особый социальный слой высшей придворной аристократии, обязанной
своим возвышением личной милости фараона и являющейся его наиболее
прочной
опорой. Очень высокое положение занимал при дворе царицы Хатшепсут и
другой
вельможа, по имени Тутии, который называл себя: «наследственный князь, начальник
двух домов серебра, начальник двух домов золота, весьма наполняющий
сердце владыки
двух стран (т. е. пользующийся особым доверием царя. — В. А.), начальник
жрецов
Гермополя, опечатывающий сокровища в царском доме, обучающий
ремесленников их
делу, делающий открытия для опытных в делах, верховный начальник
предписаний...
безвредный... когда докладывает он дела... хорошо выполняющий задания, порученные
ему... не забывающий того, что приказано ему... знающий способ хорошего
выполнения
[дел] навеки... доверенное лицо царя, владыка дворца... имеющий свободный
