Отчасти такому повороту событий невольно способствовал Бестужев. Еще в октябре 1763 года старый граф, должно быть, надеясь спутать Панину карты, встретился с датским посланником в Петербурге и заявил ему, что русская императрица намерена восстановить в Швеции самодержавие. Эта сенсационная новость, означавшая радикальное изменение во внешней политике России, была немедленно сообщена в Копенгаген. Датский министр иностранных дел А. П. Бернсторф забеспокоился, ибо, по его мнению, абсолютная монархия в Швеции приводит к "продолжительным и кровавым войнам". Когда же, наконец, в декабре Корф изложил Бернсторфу истинные намерения русского правительства, тот вздохнул с облегчением и, не откладывая, предложил закрепить единомыслие двух стран в договоре.
Переговоры продолжались недолго и оказались сравнительно легкими. Панин без труда настоял на том, чтобы в секретных статьях договора Дания обязалась помогать России против Турции и противодействовать французскому влиянию в Швеции. Вопрос о Голштинии оставался пока не решенным, что и давало Панину возможность оказывать на копенгагенский двор чувствительное давление, благо поводов к тому было предостаточно.
Договор был подписан в феврале 1765 года, но уже в августе в Петербурге узнали, что датское правительство тайно и в противоречие с договором переслало в распоряжение французского посланника в Швеции 25 тысяч экю. Сумма была невелика, однако столь вопиющее двоедушие нельзя было оставлять безнаказанным. Панин потребовал от датского правительства отправить в Швецию вдвое большую сумму для того, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный первой субсидией. В Копенгагене поспешно согласились, и русский посланник в Стокгольме пополнил свой бюджет 50 тысячами экю. Более того, датский представитель в Швеции, придерживавшийся профранцузскик взглядов, был отозван и заменен человеком, более устраивавшим Петербург.
В 1766 году сдвинулось наконец и голштинское дело. В июле в Копенгаген прибыли новый русский посланник - генерал-майор М. М. Философов и при нем действительный тайный советник Каспар Сальдерн, представлявший Голштинию. Приехали они с многочисленной и блестящей свитой, поселились в великолепном дворце и всем своим поведением убедительно демонстрировали богатство и мощь пославшей их державы.
К тому времени Фредрик V умер, трон перешел к его сыну - крайне легкомысленному и едва ли не слабоумному Кристиану VII. Дела при дворе делались главным образом за счет интриг и подкупа. В этих условиях Сальдерн получил прекрасную возможность проявить свои способности. Это был человек неглупый, деятельный и весьма ловкий. Еще при Петре III он приехал из Голштинии в Россию, был принят на службу в Коллегию иностранных дел и впоследствии сумел добиться расположения Панина. Нельзя сказать, чтобы Никита Иванович был падок на лесть, но, должно быть, Сальдерн был в этом деле большим искусником. Во всяком случае, в письмах к Панину он называл его своим отцом и покровителем и утверждал, что испытывает невыразимую радость при виде одной только панинской подписи. Позднее Никита Иванович пожалеет о своей доверчивости, но в то время Сальдерн вполне заслуживал его одобрения. В Копенгагене он действовал умело и тонко.
Уже в апреле 1767 года соглашение о Голштинии было подписано. Екатерина II от имени своего сына Павла как герцога гольштейн-готторпского уступала датскому королю принадлежавшую Павлу часть герцогства в обмен на территории, не граничившие с Данией, - герцогство Ольденбургское и графство Дельменгортское. Эти земли впоследствии предполагалось передать родственникам великого князя. Соглашение было подписано в 1767 году, однако вступить в силу оно должно было лишь после того, как Павел, достигнув совершеннолетия, формально его подтвердит. По соглашению Дания должна была также уплатить долги правительства Голштинии, одновременно Сальдерн выхлопотал для русских судов особые льготы в датских гаванях. В последующие годы русско-датские отношения оставались более или менее ровными и дружественными. Во многом это было заслугой Философова и Сальдерна, которые, принимая живейшее участие в местных интригах, успешно нейтрализовали происки врагов союза с Россией.
Если в отношениях с Пруссией русской дипломатии важна была твердость, а с Данией - ловкость, то, имея дело с Англией, требовалось прежде всего терпение.
В октябре 1762 года в Россию приехал новый английский посланник - лорд Бакингем. Прежнего отозвали по просьбе русского правительства, поскольку он был слишком дружен с Петром III. Перед Бакингемом была поставлена задача - договориться с Россией о возобновлении союзного договора 1742 года и торгового договора 1734 года. Нельзя сказать, чтобы в Лондоне рассчитывали на скорый и легкий успех, но полагали, что возобновить эти весьма выгодные для Англии соглашения в конце концов удастся. Особенно сильно англичане были заинтересованы в торговом договоре. Соглашение 1734 года давало британским купцам весомые льготы. И хотя по истечении срока его действия льготы не были отменены, в Лондоне считали необходимым закрепить такое положение новым официальным соглашением. Идея Северного союза англичан тоже привлекала, и его создание представлялось делом для британской короны полезным.
В Петербурге Бакингем был принят подчеркнуто любезно и Екатериной, и ее министрами. Посланника заверили в самых дружеских чувствах, испытываемых императрицей к туманному Альбиону и его славному королю. Лорда заверили, что Россия заинтересована в установлении с Англией теснейших отношений, и это было истинной правдой. Но скоро выяснилось, что такие отношения в Петербурге и Лондоне представляют совершенно по-разному.
Когда Бакингему был передан русский контрпроект союзного договора, посланник с негодованием обнаружил, что "все предполагаемые изменения клонятся единственно к выгодам России". В русском проекте, например, предусматривалось, что в случае войны России с Турцией англичане будут выплачивать своему союзнику субсидию. В обмен Россия соглашалась помочь Англии защищаться от Испании и Португалии, если таковые на нее покусятся. В проекте предлагалось, что стороны будут нести равные расходы по устранению в Швеции французского влияния и т. д. Ко всему Бакингему было заявлено, что торговое соглашение может быть заключено только после союзного.
Желание русских дипломатов извлечь из предполагаемого соглашения выгоду для своей страны возмутило лорда до глубины души. В Лондоне его негодование вполне разделяли. И хотя переговоры продолжались, толку от этого было немного. Английские политики были не прочь сотрудничать с Россией и составить на севере Европы "знатный союз", но только главную роль в этом союзе они хотели отвести не Российской империи, а Британской.
Впрочем, вне зависимости от хода переговоров в Петербурге сотрудничество между двумя странами укреплялось в силу обстоятельств. Когда в Швеции обострилась борьба придворных партий, туда спешно был отправлен английский посланник. Он получил указание "относиться самым дружественным образом к русскому министру.., советоваться с ним обо всяком важном деле и шаг за шагом действовать заодно с ним". Посланнику были выделены и деньги, необходимые для поддержки антифранцузских настроений, хотя Панин считал, что сумма могла бы быть несколько больше".
В начале 1765 года на смену Бакингему в Петербург был прислан новый английский посланник сэр Джордж Маккартни, или, как его называли в России, кавалер Макартней. Для столь ответственного поста кавалер был еще очень молод - ему не исполнилось и 28 лет. Правда, и этому времени он уже успел стать членом палаты общин британского парламента и приобрести репутацию деятельного политика. При отъезде к месту службы Макартней получил указание - главное внимание обратить на заключение торгового трактата. В Лондоне хорошо понимали, что сделать это будет непросто, поэтому, дабы облегчить молодому посланнику первые шаги на новом поприще, его уполномочили заявить, что английский представитель в Польше будет впредь поддерживать интересы России в этой стране всем своим влиянием.
Макартней очень старался, хотя задача, которую он перед собой поставил, оказалась слишком сложной. С одной стороны, ему очень хотелось показать своему правительству, что оно не ошиблось, оказав ему доверие. А для этого надо было постоянно сообщать об успехах в порученном деле. С другой стороны, Макартней, будучи человеком молодым и самолюбивым, близко к сердцу принимал малейшие изменения в отношении к нему при петербургском дворе. Но степень уважения, которой пользуется иностранный дипломат, зависит не столько от его личных качеств, сколько от состояния отношений с представляемой им страной. Поэтому Макартней оказался меж двух огней, ему одновременно хотелось угодить и русскому, и английскому правительствам.
