зимой 1918 года сборника «Елка» под редакцией Корнея Чуковского. На обложке книги был помещен рисунок Александра Бенуа, изображающий рождественскую елку, наряженную веселыми играющими ангелочками со свечами. Венчал елку младенец Иисус, сидящий на облаке в ореоле мерцающей шестиконечной звезды 203.
В процессе национализации игрушечных и писчебумажных магазинов конфискованные елочные игрушки поступали в детские учреждения 204. Поступления эти были стихийны и неупорядочены, однако в результате дети подчас получали шикарно наряженные елки, ничуть не уступавшие в своем убранстве дореволюционным елкам из «богатых» домов. В воспоминаниях елочные игрушки первых послереволюционных лет, украшавшие тогдашние елки «в детских садиках и на детских площадках», описываются как «прекрасные игрушки из недавнего прошлого» 205.
Учительница одной из советских трудовых школ записала в своем дневнике 28 декабря 1918 года, что в школу поступило большое количество елочных украшений, «большая часть – заграничное стекло очень тонкой работы. Дети любуются: “Ах, у буржуев взяли. Вот хорошо. А теперь нам”» 206. Елку наряжали два дня – и дети, и учителя. Но легко обретенное столь же легко утрачивалось. Наступил праздник. «Человек двести детей водят вокруг елки каравай… И вдруг в один миг, вся масса, все двести накидываются на елку. Накидываются с безумным криком, как разъяренные звери… Все на полу, все измято, разбито и уничтожено… “Как вы могли?” Они смущены: “…Что же тут жалеть, ведь это все реквизировано” 207. Таков был результат успешного «классового» воспитания.
Из коллекции Л. Блат. Поздние копии следующих игрушек: 1. мальчик в народном костюме (папье-маше, ручная роспись, цветная папиросная бумага, 1930–1941 гг., Артель «Парижская коммуна»); 2. мишка на дереве (стекло, роспись; 1930–1941 гг.); 3. девочка на качелях (вата, стеклярус, папье-маше, ручная роспись, 1930–1941 гг., Ленигрушка и Промигрушка); 4. царь (богемское цветное стекло, роспись, 1930–1941 гг.); 5. павлин (картон, цветная папиросная бумага, ручная роспись, 1930–1941-е гг., мастерская при издательстве «Детская книга»); 6. поросенок на карнавале (стекло, роспись, 1930–1941 гг.)
Однако уже в то время советские педагоги стремились наделить «старый» праздник новым содержанием и распространить его на новые категории детей. Так, вследствие страшного голода 1921 года население Петрограда существенно пополнилось за счет беженцев из голодающих губерний Поволжья. Для детей-татар в Петрограде в октябре 1921 года были созданы 13 детских домов, которые курировал татарский (мусульманский) отдел Комиссариата национальных меньшинств. Среди проводившихся для этих детей праздников был и новогодний, который сопровождался наряженной елкой и проходил на татарском языке. Вначале дети пели песни о зиме, а в заключение, когда им предлагалось спеть их «любимую песню», звучал «Интернационал» 208.
Именно страшный голод 1921 года, как вспоминают современники, обеспечил Поволжье очень «подходящим» и «качественным» материалом для изготовления самодельной елочной игрушки – жестяными банками от сгущенного молока от американских, датских и норвежских производителей, которое поставлялось в голодающую Россию Американской администрацией помощи (АРА), Международным рабочим комитетом, Шведской организацией и другими гуманитарными миссиями и фондами. Из них вырезали самолеты, планеры и другие «техноигрушки» 209.
С началом нэпа и оживлением частной торговли елочные игрушки вновь появились на предновогодних прилавках: «1922 год. Был декабрь месяц. В школах наступили рождественские каникулы. В магазинах необычное оживление. Ангелочки, звездочки, елочная мишура заполняли витрины» 210. Это были в основном все те же кустарные игрушки «старого образца» – семейные и кооперативные кустарные артели продолжали производить их вплоть до 1929 года 211.
На протяжении первой половины 1920-х годов елка успешно уживалась с новыми, революционными праздниками и была особо востребована в детской среде. Старые, религиозные праздники оставались «неотъемлемой частью жизни» 212. Елочные украшения и свечи еще можно было найти в магазинах и на базарах (в последнем случае – обычно кустарные). Не следует забывать о том, что в демографической структуре тогдашнего российского общества дети, несмотря на ощутимый провал в возрастной группе 1916–1921 годов рождения, составляли весьма существенный компонент 213. Именно им в первую очередь нужна была и елка, и елочная игрушка.
Казалось, что все остается по-прежнему. Но это было обманчивое впечатление. Чуть оправившись от ударов военной интервенции и Гражданской войны, не до конца преодолев последствия голода и разрухи, советская власть не просто разработала, но начала применять на практике особую стратегию образования и воспитания детей на новых, социалистических началах (соцвос). Среди возможных методов, способов, путей и средств, направленных на социализацию детей и внедрение советских ценностей в детское сознание, особое место уделялось новым советским праздникам, призванным вытеснить и полностью заменить старую имперскую праздничную традицию 214. Первоначально елке среди них не было места: Рождество устойчиво трактовалось как праздник «буржуазный», а потому ненужный и вредный. Русский эмигрантский поэт Валентин Горянский в стихотворении «Про елочку!» (1919) саркастично писал:
Скоро будет Рождество —
Гадкий праздник буржуазный,
Связан испокон веков
С ним обычай безобразный:
В лес придет капиталист,
Косный, верный предрассудку,
Елку срубит топором,
Отпустивши злую шутку.
Тот, кто елочку срубил,
Тот вредней врага раз в десять:
Ведь на каждом деревце
Можно белого повесить!
Хотя в детских учреждениях елку в первые послереволюционные годы продолжали проводить, педагоги в отдельных случаях констатировали отсутствие у детей интереса к ней и непонимание того, зачем елка вообще нужна и зачем ее следует украшать игрушками 215. Особенно заметным было такое непонимание среди детей младших возрастных групп. Происходило оно не в результате преднамеренной «антиелочной» агитации со стороны воспитателей и учителей – просто дети были слишком малы, чтобы что-то знать и помнить о прежнем, «старом» празднике, если его теперь не отмечали дома, а новым идейным содержанием он пока еще не был наполнен. Как замечала по этому поводу в своей книге, посвященной детскому советскому дошкольному воспитанию, Лайза Киршенбаум, «избавление рождественского праздника от его религиозной наполняющей делало его более политически приемлемым, но и менее полезным в качестве воспитательной модели для “социалистического” детского сада» 216.
Эскиз памятника Ленину в виде украшенной елки, предложенный учащимися 4-й Опытной школы им. Каменева г. Москвы. 1924. Из книги: А.А. Сальникова. Российское детство в ХХ веке: История, теория и практика исследования. Казань, 2007
Сами еловые ветки, а также некоторые елочные украшения (например, гирлянды, флажки) отныне активно использовались как элементы оформления новых, советских революционных праздников 217 и зачастую сопрягались в детском сознании именно с ними. Этот факт закрепился в советской
