Фёдору Кузькину прислали повестку из райисполкома. Пошёл он в слякотную погоду, накрывшись мешком, явился в райисполком в таком наряде, секретарша огорчена, кричит на него, а ему всё нипочём. Принял его председатель райисполкома Мотяков холодно, его любимая поговорка: «Рога ломать будем! Враз и навсегда…» Тут и разгорелся спор между двумя сторонами: вольнолюбивым Кузькиным и отъявленным бюрократом Мотяковым. Каждый высказывает свои соображения, но холодный приём в райисполкоме не пугает Кузькина. Так и начались его бесконечные конфликты с колхозом: отобрали огород, который якобы не принадлежал Кузькину, состоялся суд, на котором предстали всё новые лица, решение суда в пользу Кузькина, потом ещё и ещё конфликты, приезжали из обкома, обследовали его хозяйство, но потом наступили добрые времена, обком помог несчастному, но не унывающему Фёдору Кузькину.
Борис Можаев повидал героя своей повести. «В точности получилось, – сказал Фёдор Фомич. – Только конец неинтересный. Хочешь расскажу, что дальше? Дальше полегче пошло… Моей жизни на целый роман хватит…» (Там же. С. 127). Повесть вышла в сборнике «Лесная дорога» (1973) под названием «Живой». Режиссёр Ю. Любимов сделал инсценировку по повести, поставил спектакль, Б. Можаев бывал на репетициях, но руководство КПСС запретило показывать постановку. И только в 1989 году спектакль дошёл до зрителя.
Б.А. Можаев был на редкость интересным человеком, ярким рассказчиком и юмористом, он встречался и дружил с колхозниками, охотниками, агрономами, сплавщиками леса, художниками, милиционерами, которые и становились героями его рассказов и повестей.
В повести «Падение лесного короля» (1975) действие начинается с того, что следователя районной милиции капитана Конькова «ни свет ни заря» вызвали в прокуратуру и дали указание – расследовать коллективную драку, в ходе которой избили бригадира Чубатова, «лесного короля». Коньков знал его, он сам не одну потасовку устраивал, девок с ума сводил, возьмёт гитару, запоет превосходным голосом. «Романтик, а по-моему, бродяга», – припечатал о Чубатове капитан милиции Коньков, сам в жизни испытавший много сложных перемен, так и оставшийся к сорока годам капитаном в глухом таёжном краю. Коньков расследовал сложное дело, в которое оказались втянуты не только сам Чубатов, но и его любовница Дарья, её бывший муж, заведующий лесным складом Боборыкин, бригада лесорубов, все они оказались в связке – работали, а 2 тысячи кубометров заготовленного леса выше Красного переката сели на мель, рабочие остались без зарплаты, пока плоты не придут по назначению. Вот и избили бригадира Чубатова, который непременно хотел загрузить плоты до 2 тысяч. А можно было отправить хотя бы тысячу кубометров. Вот и вся драматическая ситуация, которую расследует капитан Коньков. И тут возникают столкновения характеров и интересов. У Чубатова вместо документов одни расписки от руки, раньше их принимали за документы, а теперь не принимают. Завели уголовное дело, арестовали Чубатова, как только он пришёл в себя. Отстранили капитана Конькова, но на помощь ему приходит партийный начальник, который это дело направляет в правильную сторону. Снова, как и в повести «Живой», выручает присутствие доброго и незаменимого секретаря райкома Всеволода Николаевича, который и решает эту конфликтную ситуацию. Капитан Коньков продолжает своё расследование, выявляя много недостатков в лесном хозяйстве.
В 1976 году Борис Можаев издал первую книгу романа «Мужики и бабы» о крестьянах 20-х годов (сентябрь 1972 – июнь 1973), а в 1987 году издал вторую книгу романа о 30-х годах, о колхозах и раскулачивании (ноябрь 1978 – март 1980). В первой книге ещё вроде бы ничто не сулило драматических событий. Ну что такого произошло у Андрея Ивановича Бородина? Угнали кобылу, да не простую, а уникальную, редкой красоты: «Рыжая кобыла, прозванная Весёлкой, была опорой и отрадой Андрея Ивановича. Высокая, подтянутая как струна, за холку схватишь – звенит… Украли гордость его и славу…» (Там же. С. 294—295). И начались поиски кобылы. Андрей Иванович спрашивает про Васю Белоногого, но он уже с 22-го года не промышляет лошадьми. Так один за другим входят в роман действующие лица, со своим характером, со своими устремлениями. Возвышаев, председатель РИКа, блюститель в политике «линии главного направления», «строительства новой социалистической деревни», «ликвидация кулачества как класса».
Возвышаев указывает Кадыкову, председателю артели, что в его артели укрепились «зажиточные элементы» Успенский и Алдонин. Кадыков возражает: Успенский и Алдонин артель создавали. Но для Возвышаева – это не указ: Успенский – сын попа, «человек религиозного культа», предлагает Успенского «рассматривать как скрытый элемент» и освободить его от должности счетовода. Только что был раскритикован Бухарин с его «правым уклоном», вот и все участники начавшегося процесса, в том числе и Кадыков, страдают «правым уклоном», а Успенский и Алдонин организовали артель «с целью личного обогащения и маскировки» (Там же. С. 353).
Так элементарно и примитивно развиваются события в Тиханове, одной из деревень Рязанской губернии. И как правило, процессом крестьянского переустройства командуют вот такие же примитивные и элементарно образованные люди, усвоившие несколько партийных лозунгов и действующие без учёта нравственных правил православного бытия. Таким оказался и Сенечка Зенин, увидевший, как на его глазах возвысился Тяпин: «Превратился из Митьки-Сверчка в Митрофана Ефимовича» (Там же. С. 573). Сенечка Зенин оказался таким же, как и Возвышаев, он поймал момент выдвижения себя в лидеры хотя бы своего села и полностью потрафил своим угодническим характером («Сенечка хоть и присел в кресло, но на самый краешек, да ещё подавшись туловищем к Возвышаеву, как бы подчёркивая всем существом своим, что не беседовать на равных он пришёл сюда, а выслушать дельный совет, в любую минуту может встать и двинуться в том направлении, куда ему укажут» (Там же. С. 575), и, увидев его готовность всё исполнить, Возвышаев продиктовал ему необходимые действия – подготовить список обложенцев для индивидуального налога. И началось… Зенин составляет списки, присутствует на заседаниях райкома партии, вступает в полемику с опытными коммунистами, выявляет свою готовность опережать события. Озимов, Акимов, Мария Обухова возражают против насильственных мер против крестьян, но Возвышаев и Зенин готовы к любым насильственным мерам. Во второй книге романа действие начинается в середине и конце 1929 года, Сталин назвал этот год «годом великого перелома», вопрос о коллективизации уже поставлен на очередь дня, но в райкомах и обкомах неожиданно заговорили о стопроцентной насильственной коллективизации, не считаясь с мнением крестьянства, очень хорошо, что добровольно, но не вступившие – враги советской власти, враги народа. Так и разворачиваются события в селе Тиханове, во всем районе.
С первых страниц второй книги романа Бородины читают газету «Правда», в которой твёрдо говорится о том, что «по теории классовой борьбы – каждая собственность калечит отношения между людьми». Сначала эта мысль кажется «эдакой чертовщиной», но стараниями Возвышаева и Сенечки Зенина стала повесткой дня. Самые мудрые, как Скобликов, уезжают из села, оставляют дом, всё нажитое, а лодырь и бедняк Якуша Ротастенький наблюдает, как бы чего не взяли из того, что подлежит конфискации, как бы ничего не взяли из того, что может перепасть ему, бедняку. Возвышаев разорил церковь, арестовал священника, Сенечка провёл собрание актива, определили списки кулаков, по его словам, Тихановский сельсовет занизил наши возможности по сдаче ржи, вместо тысячи пудов ржи он назвал новую цифру – 5230 пудов. Словом, многое и в этом романе повторяет ход событий конца 1929 года. Доносы в райком партии, разбор этих доносов, наказание полемистов, подлинный разбой против тех, кто якобы срывает сбор налогов и неплатежей. Но в романе Бориса Можаева интересен разговор между учителем Успенским и Наумом Ашихминым, и «черноволосым худым человечком в защитном френче с накладными карманами» (Там же. Т. 4. С. 87), о русском национальном характере. Наум Ашихмин уже сталкивался в школе с Успенским, «не то монархистом, не то эсером, не то портяночным славянофилом». Ашихмин читал лекцию в школе, развивая мысль о том, «что Клюев, Клычков и Есенин поэты не крестьянские, а скуфейные, религиозные пропагандисты. У них нет описаний трудовых крестьян. Одни праздники религиозные, символы веры, поповщина, одним словом. А он стал доказывать, что символы веры – суть духовные черты русского крестьянства» (Там же. С. 90). И эта встреча Ашихмина и Успенского состоялась. Когда Ашихмин шёл на встречу с Успенским, он с ненавистью продирался через эту слякоть и грязь непролазную, «к глубоким оврагам посреди села, ко всему этому тмутаракановскому распорядку жизни». И он вспомнил статью Михаила Кольцова, «в которой он отстегал заштатный мир окостенелого домостроя и дикости». Наум Ашихмин пришёл сюда устанавливать социализм, а это и «осуждение старого быта» и «беспощадное выколачивание хлебных излишков из потаённых нор двуногих сусликов» (Там же. С. 93). Отец его касимовский татарин, купец, держал отары овец и дубильный завод, в начале века принял крещение, в семье заправляла его жена, «завзятая театралка и даже сочинительница пьес, которых никто не печатал и не ставил». «Наум терпеть не мог этих патриотов… Тезка его и двоюродный брат по материнской линии Наум Кандыба, анархист и боевик, сгинувший потом где-то в Америке, любил говорить: «Кто надёжный патриёт? – Совершенный идиёт». После неудачных попыток прорваться на верх партийной лестницы Наум Ашихмин наконец попал в агитпроп, действовал «решительно и беспощадно» и взял себе псевдоним – Неистовый. В разговоре с Успенским он озвучил главную проблему в крестьянском обществе – пришла «сплошная коллективизация», а «коллективизация есть борьба со всем старым укладом жизни… Подошло время тряхнуть как следует посконную Русь». И Ашихмин процитировал статью Михаила Кольцова, опубликованную в газете «Правда»: «Пусть пропадёт косопузая Рязань, за ней толстопятая Пенза, и Балашов, и Орёл, и Тамбов, и Новохопёрск, все эти старые помещичьи, мещанские крепости! Или все они переродятся в новые города с новой психологией и новыми людьми, в боевые ставки переустройства деревни…» Спор продолжался вяло, это «отдаёт старым головотяпством», пока Ашихмин не заговорил о разрушении уклада жизни. Успенский возразил и Ашихмину, и Михаилу Кольцову: «– Уклад жизни, быт и особенно традиции формируют национальный характер… А национальный характер есть главная сила или, если хотите, центр тяжести нации. Без национального характера любая нация потеряет остойчивость и распадётся как единое целое.
