Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Острые и злободневные дела современности увлекли беспокойное сердце писателя. Начались активные действия давления на Солженицына. Б. Можаев резко выступил против преследований А.И. Солженицына и высылки его за границу. Приветствовал его возвращение в Россию. Но главное – это споры о земле.

В 1976 году Борис Можаев написал очерк «По дороге в Мещёру» – о своих родных местах, о селе Пителине, где он родился и вырос, о том, что происходит сейчас и в этом селе, и в округе. Можаев встречается со многими колхозниками, председателями, городскими чиновниками, партийными деятелями и разговаривает о современном положении села, о кормах, о мелиорации, о промыслах, обо всём, чем славилась Рязанская земля, о земельных делах в Литве и о сравнении с Рязанью. Многое изменилось на рязанской земле, но по-прежнему в колхозы шлют указания из райкома партии, что сдерживает инициативу местных руководителей. «Когда-то на этом месте стоял заезжий двор с трактиром; старики рассказывали, что будто хозяин держал патент на распитие русской горькой. И вывеска была по такому случаю: «Пить велено». Оттого и название ближнего села – Пителино. «Сельцо Пителино на черноземах» сказано в древней грамоте»… А родного дома давно уж нету» (Там же. С. 500).

В 1987 году, когда развернулась политика перестройки М. Горбачёва, Борис Можаев написал острую статью «Не взирать!». А суть её сводилась к тому, что на съездах КПСС, на пленумах ЦК КПСС принимались очень хорошие постановления об инициативе и самостоятельности руководящих работников в сельском хозяйстве и в индустрии, но потом проходило какое-то время, появлялись инструкции обкомов и райкомов, в которых чётко и ясно говорилось о том, что эти руководители должны следовать посылаемым инструкциям, что решительно снижало роль постановлений и решений ЦК КПСС.

Автор приводит множество примеров, но один из них приведу здесь. Один из выступавших на июньском совещании в ЦК КПСС прямо заявил: «Я считаю, что как только вышло постановление ЦК и правительства, то не надо дожидаться никаких инструкций, а надо действовать». И Б. Можаев с этим полностью согласен. Но практика меняет дело: «Так и выходит порой, что между законом и его исполнителями стновится нечто вроде бы невидимое, но реально существующее. Имя этому нечто – бюрократизм» (Там же. С. 501). Архангельский мужик создал свой кооператив, вырастил хороший урожай, продаёт килограмм мяса по 74 копеек за кило, а колхозы и совхозы по 4 с лишним рубля. И чиновники закричали, что архангельский мужик их «ограбил». И так происходило повсюду, а «перестройка» самостоятельности не добавила.

Не раз, когда возникали споры о земле, о сельском хозяйстве, Борис Можаев активно вступал в этот спор, проясняя свою линию в этих сложных и противоречивых вопросах. Две статьи обратили внимание Бориса Можаева: статья Ю. Буртина «Александр Солженицын и вопрос о земле» в «Новой газете» и статья А. Ерёмина «Современные аграрные проблемы и реформа П.А. Столыпина» в журнале «Государство и право».

А. Ерёмин отрицательно отнёсся к попыткам П. Столыпина проложить новые пути в крестьянской жизни, а попутно перечеркнул и сорокалетние усилия Б. Можаева что-то дельное высказать о реформе земли и крестьянской жизни: «Всякая положительная оценка столыпинской реформы в последнее время часто встречается на страницах печати. Так, писатель Б. Можаев пишет, что реформа Столыпина «изменила к лучшему весь уклад жизни народа»… «Столыпин и продолжатель дела его А.В. Кривошеин давали крестьянам всё необходимое для нестеснённого ведения хозяйства: ссуды долгосрочные… («под минимальные проценты – эти подчёркнутые слова А. Ерёмин умышленно убрал из моего текста», – замечает Б. Можаев. – В. П.) землю на вечное пользование, инвентарь на льготных условиях, стройматериалы…»

Приведя эти «поправленные» им строки, Ерёмин сделал вот какое заключение: «Это, конечно, чисто субъективное мнение… оно не подтверждается статистикой, ни прошлыми оценками многих буржуазно-либеральных учёных». «Мой оппонент, – продолжает полемику Б. Можаев, – упрекает меня в том, что я не привожу статистику. Значит, он либо ослеп при чтении моих произведений, либо не читал их вовсе…» И Б. Можаев напоминает о том, что в книге «Запах мяты и хлеб насущный. Полемические заметки» (1982) он, опираясь на сведения других писателей, сообщает, что с 1906 по 1916 год сюда, в Южную Сибирь, переселилось больше трёх миллионов человек. «Да как можно говорить о том, – продолжает полемику Б. Можаев, – что там всё было в первозданной дикости каких-нибудь тридцать – тридцать пять лет тому назад? Жили там русские людишки и в те поры, и намного раньше жили. И литераторы туда хаживали. И первым пример показал, проложил туда дорожку не кто иной, как сам Пушкин. За ним Аксаков, Семёнов-Тян-Шанский и многие другие…» Б. Можаев заглянул и в решения об отмене крепостного права 19 февраля 1861 года: «При освобождении крестьян имелось в виду, что население, после того как оно погасит выкупные платежи, вступит в решительное состояние свободных граждан-собственников». Если крестьянин выделит выкупную ссуду, то общество обязано крестьянину выделить участок в одном месте.

Продолжая полемику, Борис Можаев убедительно показал, что «через два-три года после введения реформы Столыпина Россия не просто вышла на первое место по продаже зерна на мировом рынке, а далеко оставила за собой давних соперников своих – США, Канаду, Аргентину…». Приводит Б. Можаев и выписку и из своего очерка «Без шаблона» (1962), чтобы показать, что в старой книжке 1912 года приводятся данные о богатстве Рязанской области, о числе коров и лошадей, которые кормили окские луга, вывозили даже сено в Москву и Петербург. Сравнивает также завидные темпы прироста экономики Японии в 1950– 1960-х годах со столыпинскими и приходит к выводу, что Япония по этим темпам отстаёт от столыпинских.

Интересные мысли высказывает Б. Можаев о статье Ю. Буртина, который анализирует раздумья Солженицына о земельной реформе. Солженицын, как и раньше Столыпин, предлагал создать единый крестьянский банк. Но при Столыпине продавали землю по доступным крестьянам ценам, а сейчас земля недоступна крестьянам; после уничтожения колхозов крестьяне обнищали, чиновники давно лишили их собственности.

«Особенно теперь они лютуют, – пишет Б. Можаев, – при ельцинском «капитализме»: те же чиновники подняли цены до абсурда. Ведь подумать только – один комбайн, стоивший 8—10 тысяч рублей, теперь стоит больше ста миллионов рублей! Цены же на зерно, на мясо увеличились в несколько десятков раз меньше. Как жить крестьянину? Выкупать землю? А на какие шиши?… Так что говорить сейчас о продаже колхозной и совхозной земли крестьянам – значит заниматься маниловщиной, мягко выражаясь, или наводить тень на плетень» (Там же. С. 240).

И Б. Можаев рассказывает историю разорения талантливого фермера: он процветал, завел свиней, но неожиданно по воле чиновников комбикорм подорожал в три раза и цена дошла до 300 рублей, а ячмень отборный – за 80 рублей. Образовалась «вилка», которая и разорила хозйство. И так государство поступало с тысячами крестьян и тысячами хозяйств, а после этого стали покупать западные продукты.

Б. Можаев во всех своих размышлениях о земельной реформе высказывает очень важную мысль о контроле над властью – о земстве. Первый земский собор прошёл ещё при Иване Грозном. Потом полномочия определялись чётче. В земство не допускались «местные губернаторы, вице-губернаторы, члены губернских правлений, прокуроры, стряпчие и чины местной полиции». Земские учреждения должны были осуществлять общую распорядительную власть и координировать исполнительные органы. Земские собрания состояли «из гласных уездов, непосредственно избираемых уездными собраниями и волостными сходами, и губернских, избираемых уездными собраниями из числа гласных». «Вот это-то «равенство в правах» и являлось во все времена камнем преткновения и для властей предержащих, особенно для властолюбцев, – подводил итоги своих размышлений Б. Можаев. – От их произвола и ограждалось общество строгим законодательством. Иными словами, прогрессивное человечество перестрадало и пережило опыт дикого капитализма, а мы с каким-то обезьяньим усердием вляпались в него, позабыв или отбросив всяческие уроки истории, в том числе и собственной» (Там же. С. 251).

Б. Можаев наряду с талантом трагического описания крестьянской жизни обладал и ещё одним из благороднейших качеств художника – юмором. Слушать его рассказы было одно удовольствие.

Не раз автор этой книги призывал его соединить трагическое и комическое вместе, но не получалось. Отдельные его произведения – сплошь юмористические. Стоит взяться за повесть «Полтора квадратных метра» (Дружба народов. 1982. № 4), как позабудешь о всех своих проблемах и будешь решать вопрос: на чью же сторону стать в острейшем коммунальном вопросе. А на самом деле речь здесь идёт об основах общественной системы родного отечества. В иронии Б. Можаева – протест против системы, цензуры.