С задумчивой улыбкой Тряпкин написал стихотворение о том, как в селе устроили музей, всё тут есть: «И наши предки в дымных бородах», «И мой отец в будённовских ремнях», «Вот это – парк, а это – бывший храм», «И всё чего-то вроде не хватает… / Ах, чёрт возьми! А где же тут стихи, / Что нынче вся криулинская знает?» А поэта здесь нет, «что в песнях тех поля свои прославил». Хоть бы портрет поэта поставили: «У нас в селе, мол, рос такой поэт, / И вот его, мол, злая образина» (Там же. С. 424). И не раз ещё Николай Тряпкин иронически отзовётся о своей профессии, об отношении крестьян к поэтическому творчеству, да и сам напишет нечто вроде сатиры на самого себя: «Не бездарна та планета, / Не погиб ещё тот край, / Если сделался поэтом / Даже Тряпкин Николай», – написал он «Стихи о Николае Тряпкине» (1973). А значит, район должен поставить ему памятник. «Ты же, Тряпкин Николай, / Заходи почаще в рай. / Только песенки плохие / Ты смотри не издавай. / А не сделаешь такого, / Я скажу, мол: «Ах ты вошь!» / И к Сергею Михалкову / В домработники пойдёшь» (Там же. С. 481—482). И тут же, через несколько лет, читаем: «Чёрная, заполярная, / Где-то в ночной дали, / Светится Русь радарная / Над головой Земли…» (1978).
До перестройки, до прихода Горбачёва к власти, читатели не знали о том, что Николай Тряпкин был верен религиозной теме, не раз его перо касалось библейских тем, Ветхого и Нового Завета, глубо уходил в исторические темы, резко отзывался о душителях творческой свободы, о цензуре. «Эти (частично написанные ранее, но не публиковавшиеся) стихотворения обнаружили подлинную поэтическую силу Тряпкина (например, см. в ж. «Новый мир», 1987, № 4 и ж. «Дружба народов», 1989, № 5). В лучших произведениях нового периода Тряпкин борется за нравственно-духовную чистоту, за законность и человечность, воплощает в поэтическом слове верность рус. традиции, православию, любовь к человеку и к природе. Его исторические стихотворения получили очевидную связь с этическими вопросами современности. Поэзия Тряпкина музыкальна, богата ритмическими повторами, она связана стилистически с русской народной песней» (Казак В. Лексикон русской литературы ХХ века. М., 1996. С. 430).
Вадим Кожинов в своих статьях и выступлениях не раз говорил о Николае Тряпкине как о выдающемся поэте, назвал его творчество самым живым поэтическим явлением века. О творчестве Н. Тряпкина писали Александр Михайлов (Дружба народов. 1969. № 2), Вадим Кожинов (Молодая гвардия. 1969. № 9), Андрей Василевский (Новый мир. 1988. № 3), Станислав Куняев (Москва. 1989. № 4), но потом на Тряпкина почти не обращали внимания. А он становился всё злее и острее: развал СССР, унижение России накаляло его перо, да и драматическая семейная судьба окончательно выбила его из колеи.
«Отверженный поэт» – так назвал свой очерк Владимир Бондаренко. Вряд ли с этим можно согласиться, может, отверженным он был лишь в последние годы своей жизни. Но и это утверждение спорно, ведь и в 90-х годах Н. Тряпкин был энергичен и смел: «День» и «Наш современник» постоянно печатали его стихи и корреспонденции. Владимир Бондаренко тут же рассказывает, как по целым дням Н. Тряпкин, ушедший от жены из своего дома, сидел в редакции газеты «День», читал свои стихи. Скорее пел, чем читал. Такая у него выработалась форма знакомства со своей поэзией. «Его отчаянные, призывающие к бунту и восстанию стихи последних лет не хотели печатать нигде, – писал В. Бондаренко. – Только в «Дне литературы» и «Завтра» отводили мы целые полосы яростным поэтическим откровениям Николая Тряпкина. Только на наших вечерах выпевал он свои гневные проклятия в адрес разрушителям родины и его дома.
И все наши рыла – оскаленный рот.
И пляшет горилла у наших ворот,
Давайте споем…»
В ответ на яростные выступления Николая Тряпкина Александр Межиров, сбежавший в Америку после случайного убийства во время автомобильной катастрофы артиста из Театра на Таганке, обвинил его в антисемитизме в поэме «Позёмка».
«Николай Тряпкин, – завершает Владимир Бондаренко свой очерк, – куда ближе своей поэзией к ведущим поэтам мировой цивилизации, не забывающим о своих корнях… Его крестьянство – это та точка опоры, на которой он воздвиг свою вселенную. В его крестьянских стихах нет сиюминутности. А часто нет и социальности, они идут от изначальной основы человечества в целом и нашего народа в частности» (Бондаренко В. Последние поэты империи. С. 41).
Тряпкин Н. Избранное. М., 1984.
Тряпкин Н. Излуки. М., 1987.
Виктор Петрович Астафьев
(1 мая 1924 – 3 декабря 2001)
Родился в селе Овсянка Красноярского края в крестьянской семье. По признанию самого писателя, детские годы провёл у бабушки и у дедушки, потом рос в детском доме в Игарке. Окончив в школе шесть классов, поступил в железнодорожное училище, осенью 1942 года добровольцем ушёл на фронт, был тяжело ранен, потом жил в городе Чусовом на Урале, где перебрал много рабочих профессий, прежде чем пристрастился к журналистике, напечатал свой первый рассказ «Гражданский человек» в газете «Чусовой рабочий», потом сборник рассказов, роман «Тают снега» (1958), повесть «Стародуб (1959). Имя писателя В. Астафьева становится известным на Урале.
«Кража», «Последний поклон», «Синие сумерки», другие книги – всё это, взятое вместе, своего рода «избранное» Виктора Астафьева, заставляет говорить о нём как об одном из крупных русских писателей.
Художественная автобиография – вот, в сущности, к чему сводится событийная сторона его «Кражи» и «Последнего поклона». Но только событийная, то есть только внешняя, документальная.
Когда читаешь рассказы и повести Виктора Астафьева, возникает много вопросов. Художник, внимательно исследующий мир человеческих взаимоотношений, не может проходить мимо проблем, остро волнующих его современников. А в наши дни, как и прежде, порой зло разливается по земле, порой гнусность и подлость торжествуют свою победу над справедливостью и добром. Пусть эта победа временна, сиюминутна, но какие изменения она вносит в нравственный мир людей, оказавшихся вовлечёнными в этот конфликт!
Природа злого поступка, недоброго дела очень сложна и порой противоречива. Человек может совершить некое действие, которое в конечном счёте окажется нравственным или безнравственным, под влиянием чувства или побуждений интеллекта. Разумеется, и в том и в другом случае безнравственный поступок останется безнравственным. Но если художник установит, что то или иное действие совершено в минуту душевного ослепления, под воздействием острых страстей, а не в минуты холодного раздумья, наше отношение к этому поступку будет несколько иное, в этом случае, как говорится, возникают «смягчающие обстоятельства».
Виктор Астафьев внимательно исследует возникновение тех или иных чувств, тех или иных мыслей, в результате которых совершаются те или иные действия или поступки. И благодаря этому вниманию к внутренней стороне человеческой жизни Виктору Астафьеву удаётся вскрыть истинную сущность побуждений человеческих, подлинные мотивы поведения. Разумеется, это не новость в литературе. Вся подлинно русская литература, верная реалистическим заветам Толстого и Достоевского, верна этим принципам психологизма. Сейчас это особенно дорого и ценно в связи с опасностью тех натуралистических и формалистических тенденций, о которых упоминалось выше. Человек Виктора Астафьева несёт в себе и черты временные, настолько точно дана ему социальная и историческая характеристика, и черты общечеловеческие, настолько жизнь его многогранна, столько приходится ему испытать.
Герои В. Астафьева отличаются резко очерченным индивидуальным характером. Бесшабашный, словно заводной, Генка («Дикий лук») совсем не похож на скромного, милого тихоню Митяя («Митяй с землечерпалки»), а Егор Романович Стрельцов («Восьмой побег») резко отличается от Григория Ефимовича из «Синих сумерек». Сколько персонажей, столько и характеров. И вместе с тем при всём резком различии индивидуальных характеров у героев Виктора Астафьева много общего – того, что обычно называют русским национальным характером.
Чаще всего герои Астафьева внешне неказисты, а то и просто с физическими недостатками – такими их обычно и знают окружающие. В этом узнаётся давний литературный приём. Вспомним «Река играет» Короленко. Таким был и Тюлин в представлении тех, кто его знал внешне. Действительно, ведь бывают такие мгновения в жизни человека, когда он раскрывается целиком, полностью и предстаёт с самой лучшей своей стороны. Когда человек совершает подвиг, разве обращают внимание на его внешность? Во всяком случае, все видят, что не во внешности дело. Такой момент у героев Астафьева чаще всего наступает тогда, когда нужно выявить своё отношение к несправедливости, к житейскому злу, обману, к нравственной нечистоплотности. Здесь не нужно выказывать своё физическое превосходство, игру мускулов, нужно просто вступить в борьбу с этой несправедливостью, отстоять правду и моральную чистоту. Главное – одержать моральную победу, показать окружающим, что нельзя трусливо сносить безнравственные поступки пусть маленького начальства («Синие сумерки»). Не уронить своего человеческого достоинства, быть предельно честным перед самим собой, правдивым и не лукавить ради корысти и служебного преуспеяния, мужественно встречать все удары судьбы, побеждать в себе уныние, страх перед неизвестностью. Доброта, бескорыстие, простота – таковы черты положительных героев Виктора Астафьева. Его герои – не громких биографий, их дела сливаются с делами всего народа. Но и при всей «незаметности» их вклада в дело всего нашего народа герои Астафьева служат примером человеческой порядочности, стойкости, высокой нравственности.
