Вражеское командование, стремясь развить успех, бросило сюда свежий батальон пехоты.
Точная своевременная информация с низов, в частности командира пятой роты Николая Тимофеева, дала возможность Арсеньеву немедленно принять правильное решение. На бросившийся в атаку батальон гитлеровцев Арсеньев вызвал огонь PC, и через одну минуту «катюши» с предельной точностью накрыли весь этот батальон. Одновременно левее на передний край противника спикировали четыре наших самолета, присланных соседней армией Мерецкова, которому просьба о них была передана за двадцать минут до этого. Самолеты сбросили бомбы на другой батальон гитлеровцев, поднявшийся было в атаку.
Когда пламя и дым после налета «катюш» рассеялись, оказалось, что вражеского батальона нет — он исчез с лица земли. А там, куда сбросили свой груз наши самолеты, немногие уцелевшие гитлеровцы со стонами переползали через трупы своих соратников.
Однако на клинообразном участке пятой роты, куда ворвались немцы, все еще продолжался гранатный бой. Командир роты Тимофеев, в этот трудный момент потеряв двух минометчиков, сумел заменить их собой — сам выпустил из ротного миномета сорок мин. Слева на помощь к сражающимся гранатами бойцам пятой роты устремились бойцы первой (штрафной) роты, возглавленные заместителем командира по политчасти Беловым. Командир первой роты Яковлев с другой группой бойцов подобрался к захваченной противником землянке и разбил гранатами минометы и пулеметы, которые немцы успели установить там. А справа бойцы и командиры соседнего, 1078-го полка выбили немцев из занятого ими дзота.
Успеху первой роты и левофланговой группы бойцов 1078-го полка способствовали батареи 76-миллиметровых пушек капитана Медынина, пулеметчики командира четвертой роты Скрипко и минометчики Лозбина. Открыв огонь по немецким передовым позициям, они воспретили противнику подбросить новые подкрепления. Когда дзот и землянка были отбиты и весь клин снова оказался в наших руках, Арсеньев со своего ПНП видел, как последние десятков шесть немцев, хромающих и окровавленных, бежали по лощине.
Критический момент миновал.
Бой длился десять часов. После седьмой отраженной нами атаки немцы уже не показывались ни на одном участке поля боя. Огонь вражеской артиллерии затих совсем. Нашей артиллерией за время боя было выпущено восемнадцать тысяч пятьсот снарядов. В воронках, рытвинах, лощинах, на искрошенных пнях, вдоль всего переднего края лежало больше семисот вражеских трупов. Сколько их утонуло в болоте и сколько было в глубине вражеской обороны, мы не знаем.
Выползая за бруствер, наши бойцы стаскивали в свои траншеи трофейное оружие, боеприпасы и документы.
Когда у нас в подразделениях была проведена перекличка, оказалось, что за десять часов жестокого боя полк потерял двадцать семь убитыми, тридцать пять ранеными — всего шестьдесят два человека. Двадцать восемь из них, занятые перед боем укреплением блиндажей, были застигнуты во время работы огнем артподготовки.
Потери оказались столь малыми потому, что спокойствие и уверенность в своих силах не покидали воинов в бою; действуя самоотверженно и храбро, они, однако, понапрасну не подставляли себя под удар, умело пользовались укрытиями. Никто не дрогнул, никто не побежал. Характерно: вторая и третья линии окопов полка были изрядно разрушены артподготовкой, а первая линия траншей оказалась почти не поврежденной — снаряды перелетали через нее. То ли немцы стреляли не точно, то ли старались отсечь возможные наши подкрепления, рассчитывая, что с малочисленными защитниками первой линии траншей справится их атакующая пехота. И, конечно, прежде всего опасались накрыть эту изготовившуюся к атаке свою пехоту. Большую роль сыграли и дружная взаимопомощь стрелковых подразделений, и отличное взаимодействие артиллерии и пехоты. Но самое главное, застать нас врасплох своим ударом немцам не удалось, а наш мгновенный и решительный контрудар оказался действительно внезапным и неожиданным для врага. Результаты боя были оценены командованием как отличные. Николай Георгиевич Арсеньев награжден орденом Отечественной войны I степени. Пятьдесят шесть бойцов и офицеров — орденами и медалями, В ночь после боя весь полк под защитой сильного артиллерийского и минометного огня восстанавливал свои оборонительные позиции. В последующие десять дней полк не только восстановил их, но и значительно улучшил.
Противник, однако, не оставил намерения прорвать линию нашей обороны на этом важнейшем участке. Напряжение, в котором полк живет все дни, что я нахожусь здесь, свидетельствует о том. Арсеньев полагает, что теперь установить заранее день и час новой попытки врага нанести удар труднее.
Наученные горьким для них опытом, немцы стараются путать признаки начала своего наступления.
Полк готов встретить удар в любой день, в любой час.
Перед расставаньем
28 мая. 3 часа дня. КП полка
Мы с Никитичем решили посмотреть еще раз на окружающую местность.
Шагали по каким-то обрывкам, лоскутьям металлического мусора. Я, не заметив, встал на мину и, созерцая немецкие позиции, стоял на ней, пока Никитич не обратил моего внимания, на чем я стою! Поскольку мина не взорвалась, отнестись к этому можно было с юмором.
29 мая. 9 часов 45 минут утра. КП полка
Вчера днем получен приказ: перевести полк на новое, еще более опасное и ответственное место — правее, к опушке рощи. Свой участок обороны — передать левому соседу. Арсеньев сам обошел новый рубеж. За эту ночь туда перешел третий батальон. Удачно — без потерь, потому что, собрав командиров, Арсеньев коротко, быстро, ясно и точно дал все необходимые приказания каждому. Говоря о боеприпасах, оружии, материалах для строительства, Арсеньев рассуждал как хороший хозяин:
— Свои снаряды сосед оставляет нам, а мы ему — свои. Но наиболее ценные мы тоже заберем с собой…
И с улыбкой заговорщика, обращаясь к своему начарту:
— Ты ему объясни, ну ты же отлично умеешь уговаривать и хитрить, ты же ловкач: им тащить это нет смысла, они здесь ближе к складам, достанут!
Вечером — неожиданный для бойцов отдых: повзводно ходили в 1078-й полк смотреть кинофильм «Секретарь райкома». За ночь третий батальон удачно, без потерь занял назначенный ему рубеж.
Работа моя в общем сделана, сегодня покину полк.
…На столе — стакан воды с давленой клюквой. Керосиновая лампа прикрыта газетой, чтобы свет не бил в лицо Арсеньеву. Он спит после хлопотливой ночи. На других нарах посапывает, подложив под голову кулак, адъютант Карт.
Вчера Арсеньев долго пребывал в соседней «комнатке», обучая своего ординарца Берту Савинову «морзянке». Черноглазая, белозубая, широколицая, краснощекая, красивая девчонка, Берта до войны училась на токаря в ремесленном училище. Было ей шестнадцать лет, когда в 1942 году, заявив, что ей восемнадцать, она пошла в армию добровольно, сандружинницей. Потом была палатной сестрой, затем решила поступить на курсы зенитчиков, но там — в тылу — ей показалось скучно, и она убежала в свою санроту, на фронт, за что была посажена на тринадцать дней на гауптвахту и оттуда за новый дисциплинарный проступок угодила в штрафную роту на два месяца. После боя, 10 мая, пожалев ее молодую жизнь, Арсеньев взял ее к себе ординарцем. Берте здесь не нравится: «Хочу снайпером или кем-нибудь, но быть там, на передовой, там хорошо: или уж бей, или тебя — все равно!» Хмурится, не признает никаких своих обязанностей и дисциплины.
Вчера рядом с блиндажом разорвалась какая-то штуковина — красным озером полыхнуло в коридор. Так и не поняли мы: снаряд не снаряд, мина не мина, фугас, что ли, какой-либо старый?
Вместо того чтобы испугаться, Берта с веселым смехом рванулась к выходу из блиндажа — полюбопытствовать. Так же, не ведая страха, как неискушенный зверек, она вела себя, когда тяжелый, 150-миллиметровый снаряд разорвался недалеко от нас, на пустом болоте. Такой же она была и в бою 10 мая: во время артподготовки, находясь в штрафной роте на переднем крае, не сидела, как все бойцы в укрытиях, а носилась по траншее с восторгом и смехом, явно развлекаясь всем происходившим. Вокруг нее ранило и убило нескольких бойцов, ее не задело; она перевязывала раненых с той же наивной детской веселостью.
И потом ходила за два километра в санроту за бинтами, по открытому полю, под продолжавшимся артиллерийско-минометным огнем.
Когда первый раз увидела разрывы снарядов и бойцы вокруг попадали в грязь и кричали ей «ложись!», она огрызнулась: «Как же я лягу! Тут же грязно!» Осталась стоять, и это ей «сошло» с рук. Она очень довольна, что месяц была в штрафной роте, чуть ли не полна гордости: «Я даже в штрафной роте была!» — «А что ж тут хорошего?» — «А как же! Иначе ничего бы и не увидела!»
Арсеньев снисходителен к ней. Она для него лишь девчонка. У нее хорошая улыбка, черные волосы, настоящая узбекская тюбетейка, ворот гимнастерки расстегнут, погоны тут явно ни при чем! Плотная, здоровая, наивная девушка!..[6]
