Всего японцы сосредоточили на Шанхайском фронте почти 200 тыс. человек – больше, чем они дислоцировали на севере Китая. На третьей неделе сентября они смогли прорвать китайскую оборону в нескольких местах, вынудив силы националистов отступить в октябре к реке Юньцзаобинь, представлявшую собой довольно внушительную водную преграду. Отступая, китайцы оставили один батальон защищать помещения промышленных складов, чтобы создать впечатление, будто войска националистов все еще держатся в Шанхае. Этот «один-единственный батальон» стал легендой китайской пропаганды в борьбе против японских захватчиков.
В начале ноября, после ожесточенных боев, японские войска все же смогли, используя маленькие металлические лодки, форсировать в нескольких местах реку Юньцзаобинь и захватить плацдармы на другом берегу. Затем, совершив еще одну высадку, на этот раз на побережье к югу от Шанхая, японцы вынудили войска националистов отступить. Дисциплина и боевой дух, которые в этих тяжелых боях были на высоте, в одночасье рухнули. Солдаты бросали винтовки, а беженцев затаптывали в панике, вызванной налетами японских самолетов. На протяжении трех месяцев боев в районе Шанхая японцы потеряли убитыми более 40 тыс. человек. Потери китайской стороны составили свыше 187 тыс. человек – в четыре с половиной раза больше.
Затем, в неистовом наступлении уже на Нанкин, японские дивизии соревновались друг с другом, кто дойдет до города первым, сжигая все на своем пути. Императорский флот Японии отправил вверх по течению реки Янцзы отряд минных тральщиков и канонерских лодок для обстрела города. Правительство националистов начало покидать Нанкин, отплывая вверх по реке Янцзы в город Ханькоу, который на некоторое время стал столицей Китая. Позднее эту роль возьмет на себя город Чунцин, расположенный в верхнем течении реки Янцзы, в провинции Сычуань.
Чан Кайши никак не мог принять решение – оборонять Нанкин или оставить его без боя. Город оборонять практически было невозможно, но и сдать такой важный для всего народа символ было бы крайне унизительно. Его военачальники также не могли прийти к единому мнению. Они опасались, что оборона города еще больше ожесточит японцев. Японское командование действительно планировало применить горчичный газ и зажигательные бомбы против китайской столицы, в случае если бои достигнут такого же накала, как во время сражения за Шанхай.
Китайцы хорошо знали повадки своего врага, но даже они не могли представить себе той степени жестокости, до которой дошли японцы, овладев городом. 13 декабря китайские войска оставили Нанкин и сразу же неподалеку от города неожиданно попали в окружение. Японские войска вошли в город с приказом расстреливать всех пленных. Одно только подразделение из состава 16-й японской дивизии расстреляло 15 тыс. китайских военнопленных. А одна японская рота перебила 1300 пленных. Немецкий дипломат докладывал в Берлин, что «помимо массовых расстрелов из пулеметов, японцы часто использовали другие, более извращенные способы убийств. Они обливали своих жертв бензином и затем поджигали их». Японцы грабили дома в городе и затем поджигали. Мирное население пыталось скрыться от убийств, насилия и полного хаоса в специально созданной «международной зоне безопасности».
Резня и насилие, учиненные японцами в отместку за неожиданно отчаянное сопротивление презираемых ими китайцев во время сражения за Шанхай, шокировали весь мир. Некоторые китайские источники сообщали, что число жертв среди мирного населения превышало 300 тыс. человек, однако более правдоподобно, что эта цифра – около 200 тыс. человек. Японские военные власти лживо заявляли, что военные убивали только китайских солдат, переодетых в гражданскую одежду, а число убитых не превышало 1 тыс. человек. Сцены резни в Нанкине были ужасны, трупы людей лежали и разлагались на каждой улице и практически в каждом общественном месте города, многие из них были изглоданы озверевшими собаками. Каждый пруд, ручей и река в городе были завалены разлагающимися телами.
Японские солдаты были воспитаны в милитаристском обществе. Целая деревня или городской квартал, оказывая дань уважения воинским ритуалам, обычно высыпала на улицу, чтобы проводить новобранца, отправляющегося на службу в армию. Японские солдаты воевали за честь своей семьи и своей деревни, а не за императора, как думали многие европейцы. Курс молодого бойца, который они проходили, должен был полностью разрушить их индивидуальность. Младшие командиры в японской армии постоянно оскорбляли и избивали новобранцев, чтобы сделать из них крепких солдат, распалить в них ярость, которую впоследствии они должны были выплеснуть на солдат противника и мирных жителей. С начальной школы всех их учили, что по отношению к «божественной расе» японцев китайцы «ниже свиней». По окончании войны один японский военнопленный признался, что хотя он и был в ужасе от пыток, которым на его глазах подвергли пленного китайца, он все же сам вызвался продолжить эти пытки, чтобы отомстить за нанесенные, по его мнению, «оскорбления японскому народу».
В Нанкине японцы закалывали штыками беспомощных раненных китайских солдат. Японские офицеры заставляли пленных становиться на колени в ряд, а затем практиковались в умении владеть самурайским мечом, отрубая головы одному за другим. Японские солдаты также получили приказ учиться пользоваться штыком на китайских военнопленных, которых для этого привязывали к дереву. Тех солдат, которые отказывались принимать участие в этих зверствах, жестоко избивали их командиры. Японская Императорская армия, прибыв в Китай, вывела процесс обесчеловечивания своих солдат на беспрецедентно высокий уровень. Капрал Накамура, призванный в армию против своей воли, писал в дневнике, как он и его товарищи заставили нескольких японских новобранцев смотреть на то, как они замучили до смерти пятерых китайских мирных жителей. Новобранцы были в ужасе от увиденного, но, как писал Накамура, «все новобранцы сначала так себя ведут, но вскоре они будут делать то же самое». Тосио Симада, рядовой второго класса, вспоминает свое «крещение кровью» по прибытии в 226-й полк, дислоцированный в Китае. Китайский военнопленный был привязан за руки и ноги к длинному шесту. Затем почти пятьдесят новобранцев выстроились в шеренгу перед ним, чтобы нанести ему удар штыком. «Мои эмоции, должно быть, парализовало. У меня не было к нему никакой жалости. В конце концов он начал умолять нас: “Давайте. Быстрее!”. Мы не могли попасть в нужное место. Тогда он взмолился: “Ну, быстрее же!” – то есть он хотел умереть как можно быстрее». Симада затем добавил, что его не так-то просто было и убить, поскольку штык застревал в нем, «как в тофу».
Йон Рабе, немецкий предприниматель из фирмы «Сименс», организовавший в Нанкине международную зону безопасности, проявив при этом большое мужество и гуманизм, писал в своем дневнике: «Я поражен поведением японцев. С одной стороны, они хотят, чтобы к ним относились как к великой державе, наравне с великими державами Европы, с другой же, проявляют такую грубость, жестокость и просто зверство, которое невозможно сравнить ни с чем, разве что со зверствами орд Чингисхана». Через двенадцать дней он писал: «У меня замирало дыхание и брала оторопь при виде женских тел с бамбуковыми палками, воткнутыми во влагалище. Даже женщин, которым было за семьдесят, постоянно насиловали».
Коллективный дух в рядах японской Императорской армии, насаждаемый еще во время прохождения курса молодого бойца посредством коллективного наказания, также привел к неофициальной иерархии, разделяющей солдат на старослужащих и новобранцев. Старослужащие организовывали из своих рядов целые банды, чтобы насиловать женщин, – до тридцати человек на одну. Закончив насиловать, женщину обычно убивали. Так вот, новобранцев в такие банды не брали. И только после того, как они становились частью касты старослужащих, их «приглашали» присоединиться к этим зверствам.
Новобранцам также не позволяли посещать «женщин для утешения» в военных борделях. Это были китайские девушки и молодые замужние женщины, которых часто хватали прямо на улице или которых выдавал деревенский староста по строго фиксированной квоте, полученной им от японской военной полиции кэмпэйтай, вызывавшей всеобщий страх. После нанкинской резни японские военные власти потребовали предоставить им еще 3 тыс. женщин «для нужд армии». Более 2 тыс. женщин уже были схвачены в одном только городе Сучжоу, после его взятия японскими войсками в ноябре. Кроме китаянок, захваченных против их воли, японская армия импортировала также большое количество молодых женщин из своей колонии – Кореи. Командир батальона 37-й дивизии даже возил при своем штабе трех китайских женщин в качестве сексуальных рабынь для личного пользования. Чтобы скрыть их присутствие в штабе, головы женщин были обриты наголо, чтобы они походили на мужчин.
