Пак Чан-ок, как уже говорилось, принимал сожаления Ким Ир Сена за чистую монету или, по крайней мере, старался создать такое впечатление у своего советского собеседника. Он подчеркнул, что отдельные «перегибы» кампании следует считать проявлением излишнего рвения со стороны недоброжелателей и соперников советских корейцев. В частности, он сказал: «Но некоторые работники как видно требуют моего освобождения от зам. премьера и члена Президиума ЦК ТПК. Мне известно, что в армейских газетах ничего не писалось о так называемых наших ошибках, но недавно, несмотря на указания т. Ким Ир Сена, в ряде армейских газет было опубликовано ряд статей, в которых подробно излагается известное решение ЦК ТПК. Мне также известно, что тт. Пак Кым Чер (Пак Кым-чхоль. — А. Л.), Цой Чан Ик (Чхве Чхан-ик. — А. Л.) и особенно Цой Ен Ген (Чхве Ён-гон. — А. Л.) будут добиваться от т. Ким Ир Сена моего освобождения от занимаемых мною постов»[91]. В этом контексте представляется важным, что все упомянутые Пак Чхан-оком чиновники действительно являлись фракционными соперниками советских корейцев. Чхве Чхан-ик (Цой Чан Ик) был, как мы помним, фактическим руководителем яньаньской группировки, к которой относился и Пак Кым-чхоль (Пак Кым Чер). Даже упоминание армейских газет в этом контексте едва ли является случайностью, так как в то время в командовании северокорейской армии доминировала яньаньская группировка.
И публикации в официальной печати, и документы посольства указывают на то, что в конце февраля кампания против советских корейцев была приостановлена. Это случилось неожиданно, как раз тогда, когда, казалось бы, кампания достигла высшей точки и выплеснулась на страницы открытой печати. Кампания ни в коей мере не исчерпала себя, напротив, она была прервана сознательно и резко. Такая перемена могла быть только результатом продуманного и волевого решения (вероятнее всего, принятого лично Ким Ир Сеном, как свидетельствуют замечания, сделанные им в разговорах с Пак Чан-оком и Пак Ый-ваном). Чем была вызвана столь резкая перемена политического курса? С течением времени новые данные, возможно, прольют дополнительный свет на этот вопрос, сейчас же мы можем сделать несколько предположений.
С самого начала кампания могла иметь весьма ограниченные цели, которые были достигнуты к концу февраля. Влияние ключевых лидеров советской группировки было подорвано, а партработники низшего и среднего звена в очередной раз убедились в том, что высшая власть в партии принадлежит Ким Ир Сену и что никакая иностранная поддержка не гарантирует защиту от его гнева. Кампания также послужила своевременным предупреждением советским корейцам. В то же время Ким Ир Сен не хотел рисковать и идти на открытый конфликт с Москвой, не желая усложнять и без того потенциально непростую ситуацию — а именно к такой конфронтации могло привести продолжение кампании. В советской столице только что прошел XX съезд КПСС, на котором Хрущёв прочитал свой знаменитый «секретный доклад» о политике Сталина.
Сам Ким Ир Сен решил не принимать участия в XX съезде, хотя по информации посольства ряд видных северокорейских лидеров (например, Пак Чжон-э) намекали, что личное присутствие Ким Ир Сена на съезде в Москве будет весьма желательным. Ким Ир Сен объяснял такое невнимание к XX Съезду запланированной на тот же год поездкой в Восточную Германию: «На заседании Политсовета т. Пак Ден Ай выступила с предложением послать на XX съезд т. Ким Ир Сена, но т. Ким Ир Сен выступил против этого предложения. Он указал, что им дано согласие т. Отто Гроттеволю посетить Г.Д. Р. летом этого года и что выезжать из страны два раза в одном году не представляется возможным»[92]. Высказанное Ким Ир Сеном объяснение трудно принять за чистую монету, поскольку мы знаем, что запланированная на лето поездка включала не только Восточную Германию, но и все восточноевропейские социалистические страны, а также Монголию, и что она была необычайно длительной (около семи недель).
Корейскую делегацию на XX съезде КПСС возглавил Чхве Ён-гон, прочно удерживавший позиции «второго номера» в пхеньянской официальной иерархии. Другими членами делегации были Хо Пин, председатель провинциального комитета ТПК Сев. Хам-гён, и Ли Хё-сун, глава кадрового отдела ЦК ТПК. В состав делегации официально вошел и посол в Москве Ли Сан-чжо («Ли Сан Чо»)[93]
Решив приостановить кампанию против советских корейцев, Ким Ир Сен почти наверняка учитывал и приближавшийся Третий съезд ТПК, который был назначен на апрель 1956 г. Сенсационные новости, приходящие из Москвы, оказывали немалое влияние на северокорейских чиновников. Открытая критика Сталина стала сильным ударом по мировоззрению большинства партийных активистов. Описывая общее настроение северокорейской партийной элиты советскому дипломату, Пак Чхан-ок в марте 1956 г. отмечал: «Руководящий состав партии […] в данное время изучает решения и материалы XX съезда КПСС; всюду идут беседы по вопросам культа личности». У него сложилось впечатление, что большинство вовлеченных в дискуссии предпочитали не выражать определенного мнения по этому щекотливому вопросу («большинство руководящих работников пока отмалчиваются»). Впрочем, при сложившихся обстоятельствах это было вполне оправданной позицией![94] Поэтому не исключено, что Ким Ир Сен пришел к выводу, в столь напряженной и неопределенной ситуации было бы неблагоразумно продолжать кампанию против советских корейцев. Ким Ир Сен был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы третий съезд ТПК прошел без осложнений, и стремился разрядить обстановку.
Ким Ир Сен предпринял и более радикальные шаги по снижению напряженности в высших слоях партийного руководства. В феврале 1956 г. северокорейский лидер, долгое время отрицавший очевидное — существование в КНДР его собственного культа личности, — неожиданно изменил точку зрения и выступил с «самокритикой», которая граничила с покаянием. 18 февраля Ким Ир Сен выступил с большой речью перед вице-премьерами кабинета министров и зав. отделами ЦК ТПК, то есть перед 15–20 высшими чиновниками страны. Как позже отмечал в беседе с советским дипломатом Пак Ый-ван, Ким Ир Сен заявил, «что за последнее время в устной и печатной пропаганде неправильно освещается вопрос о роли личности в развитии истории человеческого общества. Он указал, что во всех газетах и журналах очень много упоминается о его имени, много приписывается того, что им не сделано. Это противоречит марксистско-ленинской теории, которой руководствуется наша партия в своем развитии, это приводит к неправильному воспитанию членов партии. Ким Ир Сен потребовал от зав. отделами ЦК ТПК провести необходимую работу по этому вопросу и добиться правильного освещения вопроса о роли личности и народных масс в развитии общества» (стиль подлинного документа)[95]. Какой бы умеренной ни была эта речь, она представляла собой официальное признание того, что в КНДР имеется культ личности, равно как и того обстоятельства, что в центре находился именно Ким Ир Сен!
Это заявление Ким Ир Сена и его примирительные жесты в отношении советских корейцев совпали с заметным изменением тона и стиля официальных публикаций. В частности, именно с конца февраля пресса перестала использовать термин «вождь» (сурёнъ) в отношении Ким Ир Сена. Как уже упоминалось, персональные нападки на советских корейцев резко прекратились после 20 февраля. Совпадение это не могло быть случайным.
Наблюдателям-современникам вполне могло показаться, что заявление Ким Ир Сена от 18 февраля означало решительный поворот в северокорейской политике по отношению к «культу личности». Однако это заявление не носило публичного характера, и было адресовано ограниченному кругу высших сановников. Как мы увидим, за заявлением 18 февраля последовало несколько иных, весьма похожих по содержанию заявлений Ким Ир Сена, однако они не привели к сколько-нибудь существенным переменам в корейской внутренней политике. Вся эта самокритика была не отражением трансформации взглядов Ким Ир Сена на свою собственную роль, а являлась продуманным тактическим маневром, направленным на снижение внутрипартийной напряженности. Посредством такой самокритики Ким Ир Сен давал понять, что способен признавать свои ошибки и исправлять их. Таким образом он заставлял своих потенциальных оппонентов занять выжидательную позицию. Некоторых северокорейских руководителей либерального склада тревожил авторитарный стиль и культ личности Ким Ир Сена. Они хотели использовать изменения в международной обстановке для того, чтобы сделать общество Северной Кореи более терпимым и менее репрессивным. Немало людей в руководстве КНДР были движимы, как можно предполагать, не столь альтруистическими мотивами, но и они желали перемен, рассчитывая использовать их в своих целях. Однако Ким Ир Сен своим заявлением продемонстрировал, что он сам собирается исправить свои прошлые ошибки. После подобного признания какие-либо решительные акции со стороны недовольных выглядели бы излишними, и это позволяло Ким Ир Сену выиграть время. Как мы увидим, позже Ким Ир Сен применит ту же тактику еще раз — и с немалым успехом.
