Фош пытался заставить бельгийцев образовать крайнее левое крыло этой новой армии — но король Альберт с большей осторожностью (вернее, практичностью) отказался оторваться от побережья и наступать внутрь страны для операции, которую он к тому же считал необдуманной. Такой она и оказалась на деле.
14 октября, то есть четыре дня спустя после падения Антверпена, Фалькенгайн подготовил стратегическую западню для следующего охватывающего маневра союзников, которое, как он предвидел, неминуемо последует. Одна армия, образованная из частей, переброшенных из Лотарингии, должна была удерживать наступление союзников. Другая, организованная из войск, высвободившихся после взятия Антверпена, а также четырех вновь сформированных корпусов, должна была спуститься вдоль бельгийского побережья и ударить во фланг атакующих союзников. Фалькенгайн даже оставил на месте часть войск, преследовавших бельгийцев, чтобы до поры до времени не вселить тревоги в командование союзников.
Между тем новое наступление союзников развивалось по частям, по мере поступления корпусов, снимаемых с юга и перебрасываемых на восток, образуя постепенно вытягивавшуюся «косу». Британские экспедиционные войска, теперь уже силой в три корпуса[42], в свою очередь, развернулись между Ле-Бассе и Ипром, где они и вошли в соприкосновение с частями Раулинсона. По другую сторону постепенно формировалась новая французская 8-я армия, а бельгийцы продолжали собой линию фронта вдоль Изера до моря.
Хотя британские корпуса центра и правого фланга оставались на месте, сэр Джон Френч, уменьшая и так уже недооцененные его разведкой силы германцев, приказал левофланговому корпусу (Хейг) перейти в наступление от Ипра на Брюгге. Попытка эта была заранее обречена на неудачу, так как совпала с началом германского наступления 20 октября.
Тем не менее в течение одного или двух дней сэр Джон Френч твердо считал, что он атакует, в то время как его войска с трудом удерживались на месте.[43] Когда обстановка прояснилась, Френч ударился в другую крайность и боязливо потребовал создания обширного оборонительного лагеря вблизи Булони, «который мог бы собрать все экспедиционные силы». Но его стремление к отступлению было сломлено более сильной волей и, быть может, большим пессимизмом Фоша. Благодаря силе своей личности и лести Фош добился большого влияния на Френча. Уважение Френча к нему еще более возросло, когда Фош частным порядком дал ему знать, что Китченер предполагает (этого предположения на деле не было) сменить его Иеном Гамильтоном. Так «вожди» боролись друг с другом, а войска в это время сражались с неприятелем.
Ошибки высшего командования и его неспособность понять обстановку привели к тому, что действительное руководство боем легло на Хейга и его командиров дивизий. А они из-за отсутствия резервов могли только укреплять шаткие участки фронта, снимая для этого части с других направлений, и вдохновлять к сопротивлению до последнего бойца измотанные, но не сломленные войска. Таким образом, Ипр, подобно Инкерману, стал преимущественно «солдатской битвой».
Уже с 18 числа бельгийцы стали чувствовать на реке Изер все возраставший натиск противника, который угрожал катастрофой. Избежать последней удалось в конце месяца только открытием шлюзов и затоплением прибрежных низменностей. У Ипра кризис наступил позднее, он возникал 31 октября и 11 ноября — эти даты отмечали поворотные пункты в борьбе. Союзный фронт, несмотря на изношенность и крайнее перенапряжение, все же не был прорван. Это стало следствием жестокого сопротивления британцев и своевременного прибытия французских подкреплений.
Оборона Ипра — это двойной памятник британской регулярной армии. Здесь ее офицеры и солдаты показали неоценимые качества дисциплины и высокие достижения в стрелковом деле — плод долгой подготовки. И здесь же они нашли свою могилу. Из их падавших рук знамя было перехвачено национальными армиями, сформированными по призыву.
В континентальных армиях благодаря принятой там системе воинской повинности процесс перерождения существующих армий в армии национальные был мало заметен. Но в Британии процесс этот носил явно революционный характер. Здесь не было эволюции. В дни, когда маленькая профессиональная армия приносила себя в жертву как авангард нации, понимание новых методов ведения войны и вовлечение в войну целых народов лишь постепенно начинало доходить до сознания гражданского населения. Лорд Китченер, не в пример правительству, гениальным предвидением понял, как длительна будет борьба.
Население Британии пошло навстречу его призыву стать под ружье. Подобно приливу началось формирование «новых армий». К концу года на военную службу поступило до 1 000 000 человек, теперь Британская империя имела армию численностью до 2 000 000 человек.
Возможно, Китченер сделал ошибку, не построив этот переход от профессиональной армии к национальной на основе существовавшей уже организации территориальных войск. Но здесь надо вспомнить, что территориалы призывались для несения службы внутри страны, и первоначально требовалось добровольное согласие такого бойца на расширение круга его военных обязанностей. Быть может, причиной было и то, что Китченер слишком поздно признал военную ценность бойцов-территориалов. В любом случае дублирование армий стало источником задержек и напрасной траты усилий.
Китченера также упрекали в сопротивлении замене добровольной службы системой призыва. Но упреки эти недооценивают тот факт, что волонтерская система пустила глубокие корни в жизни Британии. Не учитывают они и того, насколько медленно проводятся в Британии любые коренные изменения. Если методы Китченера были характерны для него как для человека, то они были характерны и для Англии.
Пусть его действия были непоследовательными, но именно благодаря им британский народ резче почувствовал разницу между профессиональными, «гладиаторскими» войнами прошлого — и настоящей национальной войной, с которой Англии пришлось столкнуться. Куда больше времени потребовалось, чтобы заставить понять это британские военные круги, представленные главной штаб-квартирой во Франции. Генри Уилсон написал, что:
«смешная и нелепая армия Китченера в 26 корпусов является посмешищем для каждого солдата в Европе… Ни в коем случае этим толпам не придется в течение двух лет быть на франте. Да и что же им там делать?»
По его расчетам, британская армия вот-вот должна была вступить в Берлин…
Явившись своеобразной психологической вехой, сражение под Ипром стало также вехой и в военном искусстве. После отражения попыток немцев к прорыву окопы вытянулись непреодолимой преградой от швейцарской границы до моря. Мощь современной обороны восторжествовала над атакой — линия фронта застыла. Вся военная история франко-британского союза в последующие годы сводится к истории попыток выйти из состояния застоя либо прорывом этой преграды, либо случайным обходом ее.
В то же время на Восточном фронте большие расстояния и большее различие в вооружении армий обеспечили недостававшую на Западе гибкость и активное развитие операций. Здесь тоже образовывались линии окопов — но это была тонкая застывшая корка, покрывавшая бурлившую глубину. Проломить эту корку было нетрудно, а раз это произошло, то появлялась и возможность подвижных маневренных операций старого стиля. Этой свободы действий западные державы были лишены — однако центральное положение Германии обеспечивало ей такую возможность. В ноябре 1914 года Фалькенгайн решился, хотя и временно и с тяжелым сердцем, перейти во Франции к обороне, одновременно ища возможности сломить мощь России на Восточном фронте.
Русский фронт. Первые столкновения на востоке характерны скорее быстрыми колебаниями от успеха к неудачам, чем крупными победами какой-либо из сторон. Австрийское командование выделило часть своих сил для неудавшейся попытки раздавить Сербию, а его план первоначального наступления — «клещами» откусить польский «язык» — был позднее искажен тем, что германская часть этих «клещей» не пришла в действие. Это было вызвано тем, что германцам, в свою очередь, угрожали русские клещи. Русский главнокомандующий, великий князь Николай, заставил 1-ю и 2-ю армии, не дожидаясь полного их сосредоточения, атаковать Восточную Пруссию, чтобы ослабить натиск германцев на Францию. Более чем двойной перевес сил давал уверенность в том, что согласованный удар этих двух армий сможет раздавить попавшиеся в их клещи немецкие силы.
17 августа 1-я армия Ренненкампфа с 61/2 дивизий пехоты и 5 кавалерийских дивизий) перешла границу Восточной Пруссии. 19–20 августа она столкнулась с германцами под Гумбинненом и отбросила ядро 8-й армии Притвица (7 пехотных и 1 кавдивизия). 21 августа Притвиц узнал, что русская 2-я армия (10 дивизий пехоты и 3 кавалерийских дивизии) под командованием Самсонова перешла южную границу Восточной Пруссии в его тылу, причем тыл был прикрыт только тремя дивизиями. В панике Притвиц сейчас же начал переговоры по телефону о необходимости отступить за Вислу. Мольтке сместил Притвица, назначив на его место отставного генерала Гинденбурга. Начальником штаба к нему был назначен Людендорф — герой Льежской операции.
