Пилсудский с ним согласился [312]. Став начальником государства, Пилсудский указал Кесслеру, которого Берлин назначил германским послом в Варшаве, что «видит опасность <…> на юго-востоке – русские и украинские большевики и банды», а также на юго-западе – местное революционное движение [313]. Своего представителя в ПНК Василевского Пилсудский инструктировал в том же духе: польские «границы на западе будут подарком коалиции. [границы] на востоке возьмем собственными силами» [314]. B письме Василевскому от 8 апреля 1919 г. начальник государства предлагал добиваться обмена «сомнительного Гданьска» на Либаву (Лиепаю) и Ригу [315]. Не случайно Морачевский заявил в декабре 1918 г. западным журналистам: создания «нейтральной гданьской республики» достаточно для решения проблемы выхода Польши к морю [316].
Эндеки, в отличие от пилсудчиков, более четко понимали необходимость – для экономического развития и обеспечения национальных интересов Польши – возвращения ее бывших западных земель. В этом вопросе их поддержали другие правые партии, имевшие эко-комические интересы на западных землях. Вместе с тем «дело границ на Востоке» Дмовский считал «второстепенным вопросом», поскольку видел в достаточно сильной, «слегка реформированной России» союзника Польши в случае угрозы германского реванша. Поэтому эндеки «положительно» относились к Колчаку и Деникину и «отрицательно» к Петлюре [317]. При этом ПНК, в котором преобладали эндеки, тоже вынашивал аннексионистские замыслы, но на востоке, требуя инкорпорации (присоединения к Польше без предоставления автономии) тех украинских, белорусских и литовских территорий, где компактно проживали поляки, а коренное население исповедовало католицизм [318].
Выступавшие с имперских позиций лидеры Белого движения отвергли план Пилсудского по созданию федеративной Польши, и начальник государства под давлением Антанты делал вид, что готов на сотрудничество с белыми, а в борьбе с красными больше руководствовался геополитическими интересами. Дмовский и его приверженцы выступали за сотрудничество с антибольшевистскими силами. В январе 1919 г. в частной беседе представителей белых и эндеков шла речь о создании «англо-франко-польско-русского союза», который, по мнению последних, должен послужить противовесом назревающему «германо-чешско-итальянскому союзу» [319]. Однако предлагаемая эндеками восточная граница Польши совпадала, с некоторыми коррективами в ее пользу, с линией второго раздела Речи Посполитой и также не устраивала лидеров Белого движения. В апрельской (1919 г.) статье отдела пропаганды Особого совещания при главкоме ВСЮР читаем: «Добровольческая Армия <…> приглашает все части бывшего Российского государства объединиться с нею для совместной борьбы с большевиками на восстановление Единой и Неделимой России» [320]. Газета «Жизнь» 5 октября (Ростов-на-Дону) в статье «Русско-польское объединение» писала: «.полюсом внешней политики для Польши является вступление в федеративное объединение с Великой Россией. При условии вхождения в федерацию чехо-словаков и Юго-Славии <…>, Россия и весь славянский мир получают на западе превосходный форпост» [321].
Впрочем, различия между концепцией инкорпорации и «федералистской» программой не были столь принципиальны – речь шла скорее о методах создания великодержавной Польши. Обе группировки провозглашали культурную миссию Польши на востоке Центральной Европы, что было равнозначно культуртрегерским функциям прусского юнкерства на бывших западных польских землях. В этом контексте уместно звучат слова Черчилля: «.после 150 лет неволи и раздела <…> появился пленник XVIII столетия <…> с тем же гордым сердцем и <…> с тем же непрактичным умом <…>. Несчастья не сломили духа Польши. Но научили ли они ее мудрости?» [322] О «понимании» польским руководством международной ситуации свидетельствовало выступление в мае 1919 г. на заседании руководства Сейма премьер-министра Падеревского, объяснившего неблагожелательное отношение Ллойд Джорджа и Вильсона к предложениям межсоюзнической комиссии по польским делам во главе с французом Ж. Камбоном заговором врагов: это евреи, «которые не хотят никакой Польши; фанатичные сектанты-англосаксы, которые не хотят католической Польши, <…> английская лейбористская партия, которая симпатизирует немецким товарищам» [323].
Согласно решениям Парижской конференции значительная часть бывших западных польских земель осталась в составе Германии, а территориального размежевания Польши с соседями в ЦВЕ не произошло. Верховный совет Антанты постановлением от 21 ноября 1919 г. передал Польше мандат Лиги наций на 25-летнее управление Восточной Галицией, а своей декларацией от 8 декабря советовал установить временную восточную польскую границу в пределах бывшей Российской империи по этническому принципу, однако конкретных шагов для подкрепления этой рекомендации не предпринял [324]. Передача Восточной Галиции лишь под управление Польши вызвала негодование в сейме [325]. Кабинет Падеревского ушел в отставку. Решение Антанты, по мнению польских газет, вело к «созданию государства в государстве, обострению польско-русинского спора» и лишению Польши Львова, без которого, как заявил Падеревский, «нет Польши» [326].
Литовские границы западные державы также не определили. Вместе с тем Мемельскую область передали под управление Лиги наций, а Неман – от Гродно до устья – был объявлен «международным» [327]. Серьезные территориальные разногласия, прежде всего из-за богатой углем Тешинской Силезии, возникли у Польши с Чехословакией, видевшей в сильной демократической России противовес Польше. Председатель Временного чехословацкого правительства Масарик писал в ноябре 1918 г., накануне своего избрания президентом, министру иностранных дел Бенешу: «Россия должна остаться целостной, какой она была, это было бы лучше всего» [328]. Но и Чехословакия, несмотря на пророссийскую позицию, стремилась к захватам на востоке региона. Для обоснования чешских планов использовалась теория Масарика о «барьерах» и «буферах» для сохранения свободы малых народов [329]. Уже в мае 1919 г. в Ужгороде было инсценировано «добровольное» присоединение к Чехословакии Прикарпатской Руси, а в феврале 1920 г. эту территорию под названием Подкарпатская Русь, официально включили в состав Чехословацкой республики. При этом у самой ЧСР на западе возникли территориальные проблемы с Германией.
Таким образом, создаваемая Западом в ЦВЕ геополитическая конфигурация была чревата конфликтами, о которых предупреждали внимательные наблюдатели. Представитель британского казначейства на мирной конференции Дж. М. Кейнс писал: по мнению Франции, Польша «должна цвести и блистать среди пепла России и развалин Германии. Однако, если внутри великих соседей Польши не будет благосостояния и порядка, сама она явится экономическим нонсенсом» [330]. Но руководители Антанты прислушались к доводам не Кейнса, а Маккиндера. Версальская система была построена без учета интересов России и побежденных стран, которым навязали совершенно кабальные условия и тем самым посеяли семена новых конфликтов. Причем сами победители не были уверены в окончательности и справедливости скроенной ими лоскутной карты Центральной Европы [331].
Подводя итоги содержанию раздела, заметим: изучение проблемы западных российских рубежей в годы гражданской войны возможно лишь при комплексном анализе политики Советской России и Белого движения. С началом иностранной интервенции концепция мировой революции приобрела форму революционной геополитики с элементами реальной политики, включавшей стремление большевиков к компромиссу с новыми государствами ЦВЕ. Традиционную для Российской империи великодержавную политику проводило Белое движение, что отчасти предопределило его внешнеполитическое банкротство и военное поражение в
