единственном чудовище своего времени. Быть может, чудовищ в человеческом обличье не существует вовсе — есть только люди, имеющие несчастье быть самими собой, такими, какими их сотворил Господь Бог.
Знает только ночка тёмная…
11 ноября 1572 года датский астроном Тихо Браге, правоверный лютеранин, первым из людей увидел и описал редчайшее космическое явление — вспышку сверхновой звезды в созвездии Кассиопеи. Подобные небесные знамения в то время считались вестниками общественных бедствий. Но в данном случае главный кошмар года был уже позади: почти три месяца назад в Париже единоверцы великого астронома подверглись дикой резне, вошедшей в историю под названием Варфоломеевской ночи.
В августе 1572 года, по случаю женитьбы принца Генриха Наваррского (будущего короля Генриха IV Бурбона) на сестре Карла IX, в Париж были приглашены виднейшие вожди гугенотов. Свадьба состоялась 18 числа, но празднества продолжались ещё целую неделю. Главари Католической лиги решили воспользоваться удобным моментом, чтобы разом разделаться со всеми еретиками.
В ночь на 25 августа, отмеченный в церковном календаре как день святого Варфоломея, колокол аббатства Сен-Жермен известил всех добрых католиков о начале бойни. Дома гугенотов были заранее отмечены белыми крестами. Католики узнавали своих в темноте по белой повязке на рукаве и белому кресту на шляпе.
Озверевшие погромщики врывалась в спящие дома, грабили, насиловали, убивали, не щадя никого, даже младенцев. Тела убитых гугенотов сваливали в огромные кучи на улочках Парижа; позже они были брошены в Сену.
Один из очевидцев ночи 23 августа 1572 года вспоминал: «В эту ночь смерть и кровь понеслись по улицам нашего доброго города. Я видел знатных господ, которые с яростью проносились мимо меня, крича: „Tuez, tuez, le roi l'ordonne!“ („Убивайте, режьте, это приказ короля!“) Не знаю, в чём дело, но они, вероятно, правы; только смотрел я на всё это в глубоком изумлении. Наконец, я решился выйти, — огонь уже догорал, но шёл по Парижу густой чёрный дым».
Парижское начинание было продолжено в других городах Франции, где тоже прокатились гугенотские погромы. Историки считают, что только в одном Париже погибло около 3 тысяч гугенотов, всего же Варфоломеевская ночь стоила жизни по разным оценкам от 5 до 30 тысяч французов. «Французы спятили, им отказали разом // и чувства, и душа, и разум», — так оценил Варфоломеевскую ночь гугенот Агриппа д'Обинье в «Трагических поэмах».
Но подобных отзывов было буквально единицы, они тонули в потоке какой-то пьянящей эйфории, охватившей католический Запад. Известия о Варфоломеевской ночи были с одобрением встречены в Ватикане и Мадриде, где буквально изнывали от какого-то кровавого сладострастия.
Вот что доносил с восторгом испанскому королю Филиппу II его парижский посол Цунига:
«В то время как я пишу, они (католики. — С. Ц.) убивают их всех, срывают с них одежды и влачат их по улицам; они грабят дома и не дают пощады даже детям. Да благословен будет Господь, который привлёк французских принцев к своему святому делу! Да внушит он сердцам их продолжать так, как они начали!»
Сам король испанский, получив известие о Варфоломеевской ночи, рассмеялся от радости — как говорят, в первый и последний раз в своей жизни. Он велел пропеть Те Deum («Тебя, Бога, хвалим») в монастыре св. Иеронима и немедленно ответил Цуниге: «Ваше известие было одной из величайших радостей, когда-либо выпадавших на мою долю. Сейчас же выразите королеве-матери удовлетворение, которое вызывает во мне действие, столь угодное Богу и Христу; оно будет перед потомством величайшей славой короля, моего брата».
Не менее довольна была и королева-мать Екатерина Медичи. Она изъявила своё удовольствие в форме сжатой и логичной. «Гораздо лучше, чтобы это случилось с ними, чем с нами», предвосхитив знаменитую формулу «готтентотской морали» (в XIX в. христианские миссионеры записали следующий диалог с представителем африканского племени готтентотов: «Что такое плохо?» — «Это когда мой сосед побьёт меня, угонит мой скот, похитит мою жену». — «А что такое хорошо?» — «Это когда я побью моего соседа, угоню его скот, похищу его жену»).
Папа римский Григорий XIII заявил, что Варфоломеевская ночь стоит пятидесяти таких побед, как знаменитый разгром турецкого флота при Лепанто (1571).
Ну, а поэт Брантом отозвался об избиении тысяч своих соотечественников почти в ироничном ключе, единственно благодаря Бога за то, что не оказался в ту ночь в Париже (недаром позднейший критик заметил: «Этот человек ни разу в жизни не поинтересовался вопросом, что такое добро и зло»).
Одним из немногих европейских государей, кто публично осудил это варварство, был великий государь Иван IV Васильевич, который, что ни говори, никогда не казнил подданных по соображениям религиозной розни. В письме к тестю Карла IX, императору Максимилиану II грозный царь писал: «А что, брат дражайший, скорбишь о кроворозлитии, что учинилось у Францовского короля в его королевстве, несколько тысяч и до сущих младенцев избито; и о том хрестьянским государям пригоже скорбети, что такое безчеловечество Француской король над стольким народом учинил и столько крови без ума пролил».
Напомню, что в 1572 году сам царь Иван отменил опричнину.
В XIX в. было несколько счастливых десятилетий, когда историки, писатели, общественные деятели пребывали в упоительном заблуждении, что повторение подобного зверства уже невозможно — ну, как же, прогресс, победа цивилизации!
Увы, сегодня мы знаем о цивилизованном человечестве и о прогрессе чуточку больше…
