Жуков, перебросив свои силы, приказал 1-й и 2-й гвардейским танковым армиям и 3-й ударной армии пробиваться восточнее Штеттина к побережью. Это советское наступление последовало за продвижением четырех армий Рокоссовского западнее Вислы к Данцигу. Передовые советские танковые бригады легко смяли слабую оборону противника и быстро шли вперед.
В городах, казалось бы, находившихся в глубоком тылу, немецкое население со страхом и оцепенением смотрело на танки Т-34, мчавшиеся по главным улицам и давившие гусеницами любые препятствие на своем пути. Один приморский городок был взят атакой кавалерии. Отрезанные советским наступлением части вермахта шли на запад, пробираясь группами через глухие заснеженные леса. Тысяче с небольшим человек – всем, кто уцелел во французской дивизии СС Charlemagne, удалось таким образом выйти из советского окружения под Белградом.
И снова функционеры нацистской партии не позволили мирному населению вовремя эвакуироваться. Наспех организованные колонны беженцев шли по глубокому снегу с запряженными быками и лошадьми телегами, к которым приделывали самодельные навесы для защиты от леденящего ветра. Путь отступления немцев был помечен «аллеями виселиц»: СС и фельджандармерия вешали дезертиров с табличками на шее, на которых объявлялась их вина. Но когда беженцы направлялись на восток к Данцигу и Готенхафену (Гдыня), на запад к Штеттину (Щецину), Красная Армия уже их обгоняла, и они вынуждены были возвращаться. Семьи землевладельцев знали, что их расстреляют первыми, как только придут «Советы». Некоторые решили покончить жизнь самоубийством заранее.
Данциг, вскоре окруженный Красной Армией, превратился в ад из огня и черного дыма. Его население выросло до полутора миллионов, включая всех беженцев, а раненые в ожидании эвакуации были свалены в кучу на пристани. Кригсмарине, используя любые имеющиеся суда, перевозили их в порт Хела на севере полуострова, где уже другие корабли доставляли их в порты западнее устья Одера или в Копенгаген. Только тяжелые орудия корабля Prinz Eugen и старого линкора Schlesien сдерживали советские войска до 22 марта. Немецкие моряки продолжали спасать мирное население, несмотря на огонь советских танков с побережья.
Разбой, который устроили советские войска, ворвавшиеся в Гдыню, был ужасен. Даже советские военные власти были поражены. «Растет число ЧП наряду с аморальными поступками и военными преступлениями, – доносил политотдел, используя свои уклончивые эвфемизмы. – В наших войсках отмечаются безобразные и политически вредные явления, когда под лозунгом мести некоторые офицеры и солдаты занимаются произволом и мародерством, вместо того чтобы честно и беззаветно выполнять долг перед своей Родиной». Немецкое население, брошенное в Данциге, позднее постигла та же участь.
Месть, без сомнения, была неизбежной, особенно после того как советские войска обнаружили так много следов немецких злодеяний. Концлагерь Штуттхоф, где 16 тыс. пленных погибли от тифа за шесть недель, был полностью уничтожен в попытке замести следы. Немецкие солдаты и отряды фольксштурма принимали участие в расстрелах оставшихся в живых пленных красноармейцев, поляков и евреев, которые там находились. Но куда более страшное открытие было сделано в Данциге, в Анатомическом институте, где профессор Шпаннер и его помощник Фольман с 1943 г. проводили эксперименты над трупами из лагеря в Штутхофе, чтобы получить из них кожу и мыло.
«При обследовании помещений Анатомического института, – сообщалось в советском отчете, – было обнаружено 148 человеческих тел, которые были подготовлены для производства мыла… Казненные, чьи тела были подготовлены для производства мыла, были разных национальностей, но в основном – поляки, русские и узбеки». «Работа Шпаннера», безусловно, была одобрена на высоком уровне, так как институт «посетили министр образования Руст и министр здравоохранения Каре Конти. Гауляйтер Данцига Альберт Ферстер посетил институт в 1944 г., когда началось производство мыла». Удивительно, что нацистские власти не избавились от таких грязных улик до прихода Красной Армии. Еще более удивительно, что Шпаннер и его сообщники так и не предстали перед судом: по закону, обработка трупов не считалась преступлением.
Мародерство было не только источником добычи, но и предметом гордости, особенно в штрафных ротах. «Штрафной ротой, стоявшей рядом с нами, – писал молодой офицер, – командовал еврей, Левка Корсунский, типичный одессит. Он приехал к нам во время затишья в прекрасном трофейном экипаже, запряженном превосходными жеребцами. Он снял с левой руки большие швейцарские часы и кому-то бросил, потом снял другие с правой и тоже кому-то бросил. Часы были предметом вожделения для всех и часто служили наградой. Наши солдаты, которые ни слова не знали по-немецки, быстро научились говорить: “Wieviel ist die Uhr? (который час?)”, и ничего не подозревавший немец вынимал карманные часы, которые немедленно перекочевывали в карманы победителей».
Восточная Пруссия оставалась главным объектом мести. «Я на войне только год, – писал другой молодой советский офицер домой, – а что же чувствуют люди после четырех лет на фронте? Их сердца окаменели. Если иногда говоришь им: “Солдат, не приканчивай этого ганса. Пусть отстроит то, что разрушил”. Он, бывало, смотрит на тебя из-под бровей и говорит: “Они забрали мою жену и дочь”, – и стреляет. Он прав».
Отмель на Балтийском море вдоль Фриш-Гаф – единственный путь, по которому можно было покинуть Пруссию. Тысячи мирных жителей отправились к ней по льду. Многие проваливались там, где лед был тонким от взрывов снарядов и оттепели. «Когда мы добрались до Фриш-Гаф, – писал Рабичев, – весь берег был усеян немецкими касками, автоматами, гранатами, банками консервов и пачками сигарет. Вдоль берега стояли коттеджи. Там на кроватях и на полу лежали раненые фрицы. Они молча смотрели на нас. На их лицах не было ни страха, ни ненависти, а только тупое безразличие, хотя они понимали, что любой из нас мог поднять автомат и застрелить их».
Немецкие войска, окруженные в Хайлигенбайле и прижатые к морю, могли отбиваться от советских войск только при помощи палубной артиллерии карманных линкоров Admiral Scheer и Luetzow, стоящих у побережья. Однако 13 марта Красная Армия нанесла по окруженной в этом районе немецкой группировке мощнейший удар.
Гитлер запретил эвакуацию морем войск из другого, меньшего по размеру, котла в порту Розенберг. Их всех уничтожили в ходе мощного советского наступления 28 марта. «Порт Розенберг был похож на кашу из металла, грязи и плоти, – писал матери лейтенант Красной Армии. – Земля была покрыта трупами фрицев. То, что было на Минском шоссе в 1944 г. – мелочь по сравнению с тем, что было здесь. По трупам шли, на трупы присаживались отдохнуть, на трупах ели. Приблизительно на протяжении 10 километров на каждом квадратном метре было по два убитых фрица… Пленных гонят целыми батальонами с командирами впереди. Я не понимаю, зачем брать пленных. У нас их и так слишком много, а тут еще 50 тыс. Они идут совсем без охраны, как овцы».
Земландский полуостров, к западу от Кенигсберга, обороняли части вермахта и отряды фольксштурма. Они пытались прикрывать эвакуацию немецкого населения морем из порта Пиллау. Офицер немецкой 551-й дивизии описывал, как их психологически обрабатывали советские войска через громкоговорители, транслируя музыку, прерываемую сообщениями на немецком языке, призывающими сложить оружие. «Но об этом не могло быть и речи, потому что перед глазами все еще стояли женщины Краттлау и Эннхенталя, которых изнасиловали до смерти, и мы знали, что за нами – тысячи женщин и детей, которые еще не успели эвакуироваться».
В самом Кенигсберге солдаты фельджандармерии, которых называли «цепными псами» – за металлические бляхи, крепившиеся цепочкой на шее, – обследовали подвалы разрушенных домов в поисках мужчин, уклоняющихся от службы в фольксштурме. Большая часть мирного населения жаждала сдачи города, чтобы покончить со страданиями, но генерал Отто Лаш получил строжайший приказ Гитлера сражаться до конца. Гауляйтер Кох, удравший еще раньше и эвакуировавший свою семью в безопасное место, теперь возвращался время от времени на своем самолете «шторьх» – проверить, как выполняются его приказы.
Кенигсберг имел мощные укрепления: старые форты и ров в сочетании с недавно построенными бункерами и земляными валами. В конце марта маршал Василевский, который принял командование Третьим Белорусским фронтом, после того как осколком снаряда был убит генерал Черняховский, приказал начать крупномасштабное наступление на город. Это была плохо организованная операция, в которой советская артиллерия и авиация часто по ошибке наносили удары по собственным войскам. Потери Красной Армии были огромными, поэтому, когда советские войска в конце концов вошли в город-крепость, они были безжалостными даже к мирному населению, которое вывесило в окнах домов белые простыни в знак капитуляции. Вскоре женщины молили нападавших на них советских солдат убить их. Душераздирающие вопли многочисленных жертв неслись из руин города буквально со всех сторон. Тысячи горожан и солдат вермахта совершили самоубийство.
