И изнасиловал ее…
Избиения, ограбления, пьяные скандалы, издевательства и стрельба стали самыми обычными явлениями на которые никто даже не жаловался. Украшенные огромными красными шарфами и бантами, вооруженные люди останавливали изредка проходивших улицу евреев вопросами:
— Ты жид?
И избивали нагайками до полусмерти.
Вражда к евреям и антисемитизм были самыми яркими признаками людей в красных шарфах и бантах, грозивших беспрестанно:
— Перерезать всех жидов.
…И приходивших в ярость от соприкосновения со всем, что имело отношение к евреям. Не покупали даже семечек у бедных христианских женщин, заподозренных в том, что они жидовки, и отказывали в милости нищему мальчику на том же основании:
— Жид.
…Неподалеку в селе едва не зарубили еврейскую девушку за то, что она по их мнению:
Красотой смущает мужчин.
…В то же время в 8-м полку находилось довольно большое число евреев-добровольцев, часть которых состояла из местного преступного элемента — евреев-воров — они, если не грабили сами, то приводили за обещание награды в квартиры зажиточного населения, хорошо им известного…
…………………………………………………………………………………………..
…Всякая торгово-промышленная и иная жизнь была совершенно парализована в городе и в уезде. Магазины и мастерские, несмотря на все приказы, оставались закрытыми в течение двух месяцев, и улицы даже днем продолжали оставаться жутко-безлюдными. По ним видны были лишь исключительно вооруженные люди, по большей частью пьяные, разъезжавшее но тротуарам, оглушая воздух пьяными песнями, руготней и стрельбой в воздух.
…Днем и ночью…
…Еврейское население, обнищалое и лишенное того жалкого добра, которое осталось посоле повстанческого погрома, оставшееся зачастую без кормильцев, убитых во время погромов, без всяких средств к существованию, терроризованное антисемитски настроенными бандами в красных бантах, переживали неописуемо-мучительные дни. Жизнь стала в глазах многих не имеющей большого значения. Люди жаждали только какого-либо избавления от мучивших их бандитов. Страстная жажда избавления родила ряд фантастических выдумок, вроде договора между Антантой и Германией относительно защиты последней еврейства на Украине… или сообщения о том, будто на Украину в помощь истребляемого еврейства двигается какой-то еврейско-американский отряд, имеющий прийти в Умань к определенно-указанному числу. Мучительная жажда избавления стала всеобщей…
Наконец…
8-й полк ушел…
Но на смену приходили другие.
Менялся фронт.
Отовсюду грозили повстанцы.
…Страшные банды с страшными атаманами…
Грядущее сулило только ужасы.
………………………………………………………………………………
…так и до сего дня…
VIII. Чернобыльская хроника (Дневник еврея)
7-е апреля
В шесть часов вечера по городу разнеслись упорные слухи, что наступает Струк. Спустя час появился верховой с разведкой, разгоняя толпу:
— По домам, Струк наступает.
Словно радио, эта весть облетела весь город, ужас охватил жителей. Все стали удирать: кто лодкой, кто подводой. На улицах чувствовалось нечто предвещающее катастрофу, — зловещее, таинственное. Всюду слышался стук затворяемых ставень. Потом наступила тишина, как перед грозой. Все попрятались, с замиранием сердца ожидали.
В 9 часов вечера началась пальба.
До полночи трещали ружья и пулеметы.
Дрожа от ужаса, мы не находили себе места, где укрыться, надеясь все на победу большевиков, как вдруг раздался специфически, известный нам по предыдущим вступлениям звук трубы.
И крик:
— Кавалерия вперед, пехота к работе.
Мы поняли, что Струк вступил в город.
Прислушивались в смертельном томлении.
По всем улицам, со всех сторон, раздавались выстрелы, звон разбитых стекол, гул, шум, душераздирающие визги и крики. Вооруженные бандиты врываются в квартиры и стреляют, убивают.
Подходят к каждому дому с криком:
— Жиды коммунисты, откройте, а то убью…
— Перережем…
— Утопим всех как собак… Хозяин, отчини.
Мы таились в ужасе и оцепенении.
Вот подходят к нашему дому.
Начали стучать, послышался громовой удар, выстрел у наших дверей. Я решил пожертвовать своей жизнью, — детей спрятал в погреб и открыл дверь. С озверелыми лицами, налитыми кровью глазами, кричали:
— К стене, жиды-коммунисты. Уже успели придти с позиции и попрятаться дома.
Целили револьвером.
— Где твои молодые коммунисты?
А кто-то сзади кричал:
— Для чего вы нашу церковь осквернили?
Я упал от ужаса с плачем.
Молил о пощаде. Они кричали:
— Если хочешь остаться живым, отдай все твое добро.
Обыскали.
Забрали часы и 3 тысячи рублей. Ушли, говоря:
— Все равно завтра всех жидов потопим.
Я пошел к детям, успокоил их, что вот отделался деньгами и остался жив.
Дети меня провожали плачем, а я их просил до утра не выходить из погреба.
Кругом слышны были адские крики, детские визги, выстрелы в домах и крики:
— Гвалд… ратуйте… за что убиваете?!
Отовсюду несутся истерические дикие крики терзаемых евреев.
Спустя час снова стук у моих дверей.
— Жиды, отчините!
Ворвались.
— К стенке. Снова целят в меня.
— Оружие давай… деньги давай… убьем.
Я им отдал три тысячи рублей.
Забрали мыло, духи, электрические фонари, разбрелись по комнатам, забрали одежду. Ушли, заявляя:
— Все равно завтра вас отправим в Екатеринослав самоплавом.
Смеялись уходя:
— Ох… будет завтра всем жидам… перережем и перетопим.
К пяти часам постучала новая партия.
Она, как оказалось позже, спасла нас от смерти. Среди нее находился некий Харитон Сергиенко, живший у меня еще во время нашествия Лазнюка.
С плачем умолял я его о защите.
Он говорил:
Почему убили Гордиенко, почему жиды-коммунисты на позицию выступили.
Я ему разъяснил, что мирные граждане в этом не повинны.
Он спросил, где дети, и посоветовал мне позвать детей, уверяя, что не допустит банд.
8-го апреля
Утром узнал, что по всему городу Варфоломеевская ночь не миновала ни одного еврея. Я подхожу к окну. Передо мной ужасная картина, леденящая душу. Бандиты с голыми шашками носят тюки и драгоценности, базар полон крестьянскими телегами, — оказалось, перед наступлением Струк распорядился чтобы все крестьяне с подводами следовали за армией грабить и принимать участие в погроме; солдаты и крестьяне взламывают замки и двери и расхищают товар. Из квартир тащат подушки, перины, одежду, сахар, домашний скарб.
Распивают по улицам вино и наливку.
Вот и к нашему дому подъезжает подвода, но Сергиенко выходит к ним и говорит: Здесь уже все забрано. Забегает бандит в еврейском капоте.
— Жиды-коммунисты, спекулянты, где вы?
Но Сергиенко его прогоняет.
Днем Струк устроил у церкви митинг для армии и крестьян, присутствовала тысячная толпа. Он призывал:
— Бей жидов, спасай Украину!
Он говорил:
Жиды оскверняли церковь, выбросили иконы из гимназии, убили Гордиенко…
У народа разгорелись страсти.
С подъемом, с энтузиазмом пошли убивать, топить и грабить. В наш двор ворвалась банда солдат и крестьян, они в диком озверении кричали:
— Гей, вы… у вас в погребе прячутся коммунисты.
Наседали на меня.
— Чи ты русский, чи ты жид?
Я вооружился смелостью и ответил:
— Все равны.
— Ага, значит жид.
Ударили прикладом.
— Ходимо в штаб… али на Екатеринослав.
К счастью подскочил Сергиенко и уговорил не трогать меня. Они обыскали дом, погреб и ушли. К вечеру я узнал, что в городе ужас и трагедия. Сафьяна и Гуревича заставили пойти бросать в реку убитых евреев. В дом в Запольского ранили старика, убили сына, остальных двух сыновей забрали с собой, заставили их собрать убитых и бросить в реку, после чего и их самых туда бросили. Десять человек забрали из синагоги, избивали, проделывали над ними инквизиционные пытки, заставляли их петь на улице.
Расстреляли и бросили в реку.
9-го апреля
Погром продолжается во всей своей широте, каждого попадающегося молодого еврея принимают за коммуниста и убивают. Бандиты расхаживают по городу, грабят и ведут к реке, но, прельщаясь деньгами, большею частью освобождают. Местные мещане расхаживают по городу, как будто это к ним не относится, и со скрытым злорадством взирают на ужасы…
10-го апреля
Погром продолжается.
Ходят по домам, все попадающееся под руки, забирают, ищут у евреев оружие, многих арестовывают. Дома, оставленные жильцами, разрушаются вплоть до превращения в пепел.
