27-го апреля
Частые провокации. Увидали у одного краску от крыши и сказали, что это христианская кровь. Евреев этого дома избивали. К одному в дом зашло несколько солдат, выстрелили из окна и закричали:
— Жиды в нас стреляют.
Поднялся шум, переполох, изувеченных евреев потащили в штаб и расправлялись с ними.
28-го апреля
Струк уехал в Горностайполь. Кравченко отправляет экспедицию для погрома в Камарин и произносит речь:
— Ни одного жида не оставьте там, ни одного жида, всех жидов в Днепр, остальных в Палестину.
Оркестр провожает их маршем.
29-го апреля
Еще отправляет солдат в села убивать евреев. Кравченко за деньги разрешил вылавливать трупы. К вечеру приехали из Камарина, нагруженные чемоданами и награбленным, хвалятся:
— Потопили 58 детей и женщин.
30-го апреля
К Струку через разведчиков попало в руки письмо одной еврейки, отправленное из Чернобыля в Камарин к мужу: «Двести бандитов отправляются в Камарин, удирайте». Струк передал по телефону приказ ночью Кравченко: «Всех убить за шпионаж». Через час телеграмма: «Если дадут 60 000, оставьте их».
Разбудили членов комиссии, к утру узнали все евреи.
Собрались в синагоге, разразился плач, рыдания, взывания к Богу, крики, истерики. Бедные евреи говорят:
— У нас нет денег, пойдем сами бросимся в реку.
Многие заложили корову, лошадь, последнюю ценность, кожевники продали сырую кожу русским, каждый нес последнюю лепту искупления.
Собрали 60 000 и отдали Кравченко.
1-го мая
Кравченко уехал. Стало спокойно.
2-го мая
Струковцы удрали. Подходят большевики.
…Что-то с нами будет…
IX. Дьявольский план (Картина губернии с птичьего полета)
Подольская губерния охвачена сильной волной повстанческих движений, которые вместе с петлюровским нажимом вылились в определенную для еврейского населения форму: поголовное вырезывание еврейского населения без всякого исключения во всех местечках и городах. Бандиты, ободренные своей безнаказанностью, в продолжение всего своего существования, обнаглели и делали свое темное дело не спеша, как будто им неоткуда ожидать противодействия. Этим положением и объясняется то обстоятельство, что очень много местечек совершенно стерто с лица земли, а остальные для своего возрождения требуют затраты колоссальных сил, времени и денег. Все население, случайно уцелевшее от рук бандитов, разъехалось по большим городам. Остались только те, которые не могли уехать. Они, эти оставшиеся, предоставлены самим себе. Достаточно войти небольшой группе бандитов, чтобы дорезать оставшееся население. Банды — часто детские, игрушечные. Вздумалось деревенскому молодцу, — зевнул, почесал затылок, подманил чуть ли не леденцами восемь-десять подпасков, взяли дубинки, — вот и банда. И евреи, с искаженными лицами от подобострастия и горя, целуют их запыленные штанишки и платят контрибуции лишь бы спасти свою жизнь. Но и это не всегда удается. Такие условия жизни в местечках и городах придают последним специфический вид: разрушенные дома с темными отверстиями вместо дверей и окон…
…Безлюдные и мертвые улицы… и площади…
Гробовая тишина, испуганные лица.
Еще до сих пор нам не удалось получить точные доклады с мест о положении погромленных городов. Поскольку имеются сведения от инструкторов, погромы, как по своей форме, так и по количеству жертв, бывают от повстанческих банд, число этих погромов увеличивается с каждым днем, сообразно с возрастающим повстанческим движением. Положение ухудшается еще тем, что от этих погромов создается впечатление, что все повстанческие движения есть чисто погромные, т. е., что вся цель этого движения — уничтожить совершенно физически и материально еврейское население, хотя руководители его и стараются придать движению более политический характер. Ведется среди крестьян страшная агитация против евреев, распространяются всевозможные слухи, будто в других губерниях евреи вырезают крестьян, жгут их имущество, уничтожают церкви. Все это служит поводом для неслыханных зверств и кошмарных ужасов, производимых повстанцами над евреями при входе в какое-нибудь местечко.
В губернии нет почти ни одного города и местечка, которые не пережили бы все ужасы погрома последнего времени. Причем ясно обозначилось, что погромы, учиненные повстанческими бандами и петлюровцами дали самое большое количество жертв. Наоборот, разгромы, учиненные некоторыми советскими деморализованными частями, большею частью выливались только в форме грабежа.
Большинство оставшегося в живых разоренного населения не имеет ни продуктов, ни белья, ни обуви. Буквально все имущество разграблено. Люди запуганы, живут в погребах. Вид городов и местечек напоминает пустыню. Можно проехать в разгромленный город или местечко и на улицах не встретить живой души.
Почти каждая семья насчитывает 2–3 убитых, осталось в живых большею частью по одному человеку от семьи.
Раненые и искалеченные.
У кого отрублена рука, кому нанесены 3–5 огнестрельных ран.
Разгромленные остались в той одежде, в которой были в момент погрома.
Все оставшиеся в живых запуганы.
…дичатся людей…
Производят тяжелое впечатление.
Результатом всего этого явилось массовое беженство по Подольской губернии, оставшееся в живых и опасающееся новых погромов еврейское население целиком покидает свои разрушенные города и местечки.
И бежит… не зная куда.
Положение создается катастрофическое.
При настоящем продовольственном кризисе и экономической разрухе, никакой город не может принять сразу новых несколько тысяч человек, кормить их и удовлетворить их продуктами Погромленные остались без вещей, нет у них белья, распространяются эпидемические болезни, свирепствует сыпной тиф. Беженское движение имеет теперь еще громадное политическое значение, в том смысле, что оно, так сказать, фиксирует уничтожение еврейского местечкового населения…
…и даже господствует мнение у евреев, а также и у не евреев, что такое будет решение вопроса: раньше вырежут население маленьких местечек, оставшиеся убегут в более крупные, а в конце концов — и последних уничтожат.
ЧАСТЬ II. Голоса жизни и смерти
Я приехал в Коростень устраивать столовые в самый разгар гражданской войны. Коростеньскому району принадлежит заслуга быть первым районом погромов на Украине. Но здесь трудно установить момент настоящего подлинного погрома, — выступления происходили здесь неоднократно и стали как бы бытовым явлением. Дело в том, что Коростень является центром военных действий, важным пунктом в стратегическом отношении, лакомым куском для воюющих в гражданской войне сторон. Здесь все время военный лагерь, неподалеку позиции то польско-петлюровского, то внутреннего фронта, и вся власть фактически принадлежит воинским частям, которые бывают, как известно, и «хорошими», и «плохими». К моему приезду под влиянием неудач на фронте, а также из-за мобилизации начались во многих селах и деревнях выступления против «коммуны» и «жидов». Неожиданно для многочисленных еврейских семейств, живущих в окрестных селах и деревнях, — по 3–4 семейства в одном месте, — стали появляться вооруженные крестьяне, созывали сходы, организовали восстания против советской власти и, как необходимый ритуал таких восстаний, ограбления и убийства евреев. Население этих заброшенных, никому из нас неведомых мест, бросилось в свою столицу Коростень, оставило на произвол судьбы все свое имущество, подвергшееся ограблению со стороны местных крестьян, бросило даже семейства…
Разбрелись кто куда.
…«Куда глаза глядят»…
Ужас положения их заключался в обреченности: ведь за ними гнались всюду.
«По их душу», выражались бандиты. Травили и выслеживали, как дичь.
Жертвой становились давнишние жители села или деревни, также ненавидящее «коммуну», как и те, кто их убивал во имя «борьбы с коммуной». В эти местности и не проехать уполномоченному, их не зарегистрируешь на анкетном листе, одинокие могилы этих мучеников не увидят на иллюстрации господа американцы.
Редко брал в массах верх рассудок.
Так в местечке Ушомире повстанцы-крестьяне никого из евреев не тронули. Они созвали евреев в синагогу и объявили:
— Мы явились не для расправы с евреями, а для борьбы с коммуной, и если вы, евреи, окажете нам в этой борьбе содействие, то все будет хорошо.
И предупредили, чтобы евреи не шли на предстоящую мобилизацию, объявленную большевиками. И евреи заявили властям, что они пойдут на сборный пункт только в том случае, если пойдут и крестьяне. Но это — исключение.
