Однако во всякой маскировке есть уязвимые места и бывают моменты, когда либо по требованию, либо по неосторожности она сбрасывается. 18 апреля 1917 г. министр иностранных дел Милюков в ответ на настойчивые требования союзников направил странам Антанты ноту, в которой заявил, что Россия готова вести войну «до победного конца» и намерена соблюдать все союзнические обязательства. Возмущенные рабочие и солдаты Петрограда вышли 20 апреля на демонстрацию под лозунгами: «Долой Милюкова!», «Долой Гучкова!», «Долой войну!», «Вся власть Совету рабочих и солдатских депутатов!»
Создалась обстановка, при которой одного слова эсеро-меньшевистских лидеров Петроградского Совета было достаточно, чтобы правительство сдало ему власть. «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, — писал Гучков, — и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов»262.
Большевики вновь предложили руководству Петроградского Совета взять всю полноту власти в свои руки. Но эсеро-меньшевистские лидеры отвергли разумные доводы и «поддержали падающее правительство капиталистов, запутали себя еще больше соглашательством с ним, сделали еще более роковые, ведущие к гибели революции, шаги»263. Они вступили в переговоры с лидерами буржуазных партий об изменении состава правительства и 4 мая 1917 г. провели в Петроградском Совете большинством в 41 голос при 19 против резолюцию об образовании коалиционного министерства, в которое вошли шесть «министров-социалистов», в том числе Чернов в качестве министра земледелия и Керенский — военного и морского министра.
Создавая коалиционное правительство, буржуазия делала ставку на доверие масс к мелкобуржуазным партиям, рассчитывала использовать «социалистических» министров как ширму для прикрытия своей политики. «Суть маневра состоит в том, — писал В. И. Ленин, — чтобы поставить «отходящих» от социализма и от революции вождей «социалистической демократии» в положение безвредного для буржуазии придатка при буржуазном правительстве, заслонить это правительство от народа при помощи почти социалистических министров, прикрыть контрреволюционность буржуазии блестящей, эффектной вывеской «социалистического» министериализма»264.
Маневр буржуазии удался. Многочисленные отклики на апрельские события свидетельствовали, что массы, как говорилось в резолюции эсеров г. Углича, соглашались поддержать Временное правительство постольку, поскольку оно «будет ответственно перед Всероссийским Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а до образования такового — перед Петроградским Советом, пославшим в правительство «министров-социалистов»»265. Буржуазное правительство было спасено от гибели. Характерно отношение буржуазных политиков к появлению в министерских креслах представителей мелкобуржуазной демократии. Отметив на совещании членов Государственной думы «отмежевание руководителей правительства от крайне «левых»», кадет Маклаков заявил, что теперь остается лишь, чтобы они окончательно отреклись не столько от революционной фразеологии, сколько от революционной идеологии266.
Оправдывая свое вступление в коалиционное правительство, руководители партии эсеров все чаще подчеркивали, что нет никаких оснований рассчитывать на ликвидацию в ближайшем будущем капиталистических порядков. «Именно потому, что в пределах капиталистического строя нами не мыслится как нечто безусловно необходимое и возможное передача всей власти в руки социалистов, — писал лидер московских эсеров Минор, — мы приняли принцип коалиционной власти. Нам представляется, что осуществление этого принципа наиболее соответствует требованиям данной исторической эпохи»267. Подобные рассуждения были направлены против врагов коалиции не только вне, но и внутри партии, позиции которых, как показали губернские и уездные конференции, а затем III съезд социалистов-революционеров, усиливались.
На III съезде партии эсеров (май — июнь 1917 г.) с докладом об отношении к Временному правительству выступил Авксентьев. Не отрицая, что во время апрельского кризиса Петроградский Совет мог взять в свои руки власть, он старался доказать, что единственно правильным решением был отказ от предложения большевиков о взятии власти Советом, так как только коалиция с буржуазией могла спасти страну и революцию268.
Возражая Авксентьеву, представитель левого меньшинства партии Алгасов сказал, что правительство должно быть составлено только из революционных элементов, а «новое правительство, которое состоит из 6 министров-социалистов и 10 министров буржуазных, есть видоизмененная форма Временного буржуазного правительства». Считая правомерным падение первого буржуазного правительства, Алгасов предрекал такую же участь и новому, коалиционному, подчеркивая, что власть должна перейти к Советам. Однако, объявив ошибкой участие эсеров во Временном правительстве, он в то же время высказался против отзыва Керенского и Чернова с министерских постов269. Большинство же эсеровского съезда расценивало создание коалиционного правительства как успех партии.
В резолюции, принятой съездом, предлагалось «приложить руки рабочей демократии к укреплению завоеваний революции в тот переходный период, когда цензовая Россия уже не в состоянии справиться с роковыми проблемами современности, а социалистическая партия еще не вынуждается взять в свои руки власть». Формулировка весьма странная и противоречивая.
Зато дальше все было ясно. «До тех пор, — заявил съезд, — пока решением социалистической демократии группа министров-социалистов остается в составе Временного правительства и через нее осуществляется воля этой демократии и ее контроль над всей внешней и внутренней политикой правительства, последнему обеспечивается самая энергичная поддержка в проведении его мероприятий против всех элементов распада и дезорганизации»270. Таким образом, соглашательская политика, которую проводило руководство эсеров после свержения самодержавия, была одобрена и провозглашена как официальная политика партии.
С докладом о войне на съезде выступил Чернов. Он попытался дать характеристику Февральской революции и расстановки классовых сил после нее. Доклад носил расплывчатый характер вследствие попытки его автора обойти острые углы и примирить все существовавшие в партии точки зрения на войну и революцию. Тем не менее в докладе достаточно ясно подчеркивалась необходимость поддержки Временного правительства в его стремлении довести войну «до победного конца».
Содокладчик по вопросу о войне, один из лидеров левой оппозиции, Камков, категорически отверг основной тезис Чернова об изменении империалистического характера войны после победы Февральской революции. «…Хотим мы этого или не хотим, — говорил он, — но такова логика вещей, что поскольку существует империалистическая коалиция и поскольку мы не можем себя исключить из этой коалиции… постольку мы являемся… ее членом… и, принимая участие в этой войне, мы ведем войну империалистическую»271. Левая оппозиция предлагала «немедленно порвать гражданский мир со своей буржуазией и со своим империалистическим правительством», отказаться от соглашения «с партиями, не стоящими на точке зрения классовой борьбы» и «ликвидировать войну»272.
Содоклад Камкова был встречен ожесточенными нападками делегатов правого крыла. При этом в качестве основного довода в пользу поддержки внешней политики Временного правительства они использовали факт создания коалиции.
Аналогичный принцип выдвигался на первый план и в предложениях по аграрному вопросу. В тезисах доклада Ракитникова, подготовленных к съезду, было прямо сказано, что партия эсеров не может «выдвинуть лозунг немедленного захвата земель, как это с легким сердцем делают большевики… потому, что немедленный захват земли знаменует разрыв с буржуазией…»273. Следовательно, необходимо наложить на собственников земли «максимум ограничений», но в пределах, которые допустит буржуазия, не нарушая в принципе основы современного буржуазного строя.
Стараясь оправдать свою позицию, Ракитников утверждал, что у крестьян «неудержимого порыва к земле нет» и они довольно спокойно ожидают окончательного решения аграрного вопроса Учредительным собранием274. И все это говорилось в условиях, когда количество «земельных правонарушений», даже по официальной статистике Временного правительства, выросло в апреле 1917 г. по сравнению с мартом в 12 раз275.
