одинаково темного цвета кожи тех и других, которому Геродот не придает значения, он отмечает существующий у обоих народов обычай обрезания. «Гораздо существеннее в моих глазах, — говорит он, — то обстоятельство, что из всех людей только колхи, египтяне и сирийцы применяют с древнейших времен обычай обрезания. Что касается финикийцев и палестинских сирийцев, то они сами признают, что переняли этот обычай от египтян; сирийцы же, обитающие по берегам Фермодона [61] и Парфения [62], равным образом, как и соседние с ними макроны [63] утверждают, что они с недавнего времени только позаимствовали его у колхов».
В приведенной цитате мы, в сущности, не видим специального сообщения об иудеях, самое имя которых совершенно не упоминается. Речь идет лишь об общем для населения всей Сирии (понимая эту последнюю в самом широком смысле), равно как и для египтян и для эфиопов, обычае обрезания.
Иосиф Флавий полагает, что под финикийцами и сирийцами из Палестины Геродот подразумевает иудеев. Но такое толкование страдает натяжкой и, во всяком случае, представляется сомнительным в виду широкого значения, какое имеет у Геродота географический термин Палестины, охватывающий не только собственно Палестину в ее современных границах, но одинаково и всю прибрежную полосу, то есть область, заселенную в древности финикиянами и филистимлянами, причем нам достоверно известно о широком распространении обычая обрезания, о котором у Геродота идет речь, среди населения всей этой местности. Во всяком случае, как бы то ни было, и кого бы мы ни стали подразумевать под «сирийцами из Палестины», самый факт употребления подобного неопределенного термина вместо прямого указания Геродотом на тот или иной народ не доказывает большой осведомленности с его стороны относительно отдельных племен и народов, населявших Сирию, в частности, относительно иудеев. Он не выделяет этих последних из среды остального туземного населения, обозначаемого им, как и другими греками его времени, под общим именем сирийцев. Приведенный текст, таким образом, не только не доказывает специального знакомства Геродота с иудеями, как полагает Иосиф, но, напротив, свидетельствует скорее об обратном, то есть именно о том, что даже Геродот, единственный греческий писатель, о котором мы достоверно знаем, что он посетил лично филистимское и финикийское побережье и, следовательно, имел полную возможность ознакомиться с населением этих и прилегающих местностей, хотя бы по слухам и рассказам, не упоминает об иудеях, значит, либо не заинтересовался ими и не обратил на них специального внимания, либо, что представляется более вероятным, совершенно не подозревал об их обособленном политическом существовании и не знал и самого их имени, как отдельного народа. По крайней мере, в его «Истории» мы нигде более не встречаем ни одного места, в котором, как в только что приведенной цитате, можно было бы видеть хотя бы самый отдаленный намек на знакомство его с иудейским народом.
Рейнах, правда, приводит еще один текст Геродота, сообщающий о победе фараона Нехао над «сирийцами» при Магдоле, причем в этом сообщении можно было бы видеть, и некоторые исследователи действительно видят, указание на битву при Мегиддо, однако, как это доказывает и сам Рейнах, данный текст относится не к битве при Мегиддо, в которой, как известно, потерпел поражение и пал иудейский царь Иосия, но имеет в виду, по-видимому, победу Нехао над филистимлянами, имевшую последствием взятие им Газы.
Цитируемое далее Иосифом Флавием и приводимое также и у Рейнаха стихотворение Хэрила Самосского, в котором в числе других народов, сопровождавших Ксеркса в его походе против Греции, между прочим упоминается народ, «обитающий в солимских горах вблизи обширного озера», не относится к иудеям и совершенно произвольно и ошибочно истолковывается им как имеющее будто бы в виду, «что должно быть очевидным для всех»: иерусалимские горы и Асфалитское озеро (Мертвое море), «самое обширное и важное из всех озер Сирии» [64]. Единственные известные нам из Страбона солимские горы находились в восточной части Ликии вблизи греческой колонии Фаселиды, причем вся эта местность изобиловала озерами, об одном из которых, по-видимому, и идет речь в цитированном стихотворении Хэрила Самосского. Сверх того, помимо ошибочного определения местности, и самая характеристика народа, в котором Иосиф видит иудеев (народ этот изображен в виде воинственного горного народа, каким иудеи в пятом веке, во время начинавшегося господства теократии, никоим образом не могли быть), не может к ним относиться [65].
Как уже отмечалось выше, приведенными цитатами, в сущности, и исчерпываются все те тексты из авторов более раннего времени, которые Иосиф Флавий мог привести в подтверждение предполагаемого им знакомства греков классического периода с Иудеей и ее населением. Однако ближайшее исследование обоих цитированных мест привело нас к заключению, что и в них равным образом не имеются в виду иудеи и что оба текста не только не доказывают осведомленности об этих последних даже тех авторов, у которых они заимствованы, но, напротив, свидетельствуют скорее о совершенно противоположном.
Помимо приведенных текстов, из авторов классического периода Иосиф Флавий цитирует еще два текста, хотя и принадлежащие уже собственно эллинистическому времени, но содержащие в себе сообщения о фактах, относящихся к более ранней эпохе. Это, во-первых, сообщение писателя второй половины третьего века до Р.Х. Гермиппа из Смирны относительно позаимствования отдельных обрядов, сделанного будто бы Пифагором из иудейских религиозных предписаний. Текст этот дословно гласит следующее: «Последний (Гермипп. А.Т.) рассказывает в первой книге о Пифагоре, что, когда умер один из учеников Пифагора по имени Каллифонт, родом из Кротоны, он говорил, что душа покойного пребывает с ним днем и ночью и повелела ему не переходить через место, на котором поскользнулся осел, воздерживаться от жажды возбуждающей воды, избегать всякого злословия. Затем он прибавляет следующее: «Так поступал и говаривал он, подражая верованиям иудеев и фракийцев и усваивая их себе»». Далее Иосиф замечает уже от себя, что Пифагор вообще заимствовал многое в своей философии от иудеев и из их религиозных верований и постановлений закона.
Аналогичную, но, по-видимому, заимствованную из вторых рук у того же Иосифа цитату из Гермиппа находим мы и у Оригена, у которого этой цитате придано еще более широкое и распространенное толкование, нежели у самого Иосифа, в смысле полного заимствования всего вообще философского учения Пифагора от иудеев. Вследствие такого распространительного толкования текст, приводимый Оригеном, имеет еще меньшую ценность и значение даже по сравнению с цитатой из Гермиппа, которую приводит Флавий.
Переходя к этой последней, мы не можем не признать, что хотя цитированное Иосифом место и принадлежит, по-видимому, Гермиппу, вопреки мнению Целлера, считающего его позднейшей иудейской интерполяцией, однако, аутентичность его в
