деловым красноречием и со многими обычаями сенатской практики: никогда не записывались эти обычаи, не было так называемого писаного устава: все передавалось изустно от далеких предков к потомкам. Сегодня же предстояло, думалось Марку Эмилию, сенату крупное дело, был, что называется, боевой день: сенат должен был выслушать мирные предложения посла, прибывшего от сильного и до сих пор победоносного врага, царя эпирского Пирра. Только вчера лишь вернулся Марк из поместья, куда ездил по поручению отца. За городом собрал он много страшных слухов об удивительном воителе, который неожиданно явился с Востока в Италию. Говорили о богатырской силе, с какой он сам рубился в первых рядах, но всего больше толковали о слонах, чудищах, которые как живые машины служили у него в войске. Громадного роста, с маленькими глазками и гибким крючком меж глаз, они страшно ревели, сильнее, чем несколько десятков труб; из маленьких башенок, стоявших у них на спинах, сыпались стрелы и копья. И не столько самое войско царя, добавляли рассказчики, сколько эти самые чудища были причиной того, что консул Публий Валерий Левин был разбит с большими потерями при Гераклее.
Вернувшись домой и поделившись с родными и знакомыми слышанными вестями, Марк Эмилий узнал о прибытии посла; мало того, узнал, что посол Кинеас побывал у них в доме, имел свидание с отцом, почтенным Квинтом Эмилием, и долго вел беседу, склоняя несловоохотливого сенатора постоять за мир и союз с царем Пирром. Предлагал и самому отцу Марка и его матери в знак будто бы приязни изящные вещицы из-за моря: золотой кубок с причудливой резьбой и хорошенькое металлическое зеркальце. Но ни отец, ни мать не взяли предложенных чужестранцем даров, а с достоинством сказали ему, что, когда правительство заключить мир, тогда и сами они станут относиться к царю с чувствами дружбы и уважения. Все это проносилось быстро в голове юноши, покамест он одевался, чтобы примкнуть к толпе клиентов, уже готовых сопровождать своего патрона. Медленно, не торопясь выступал Квинт Эмилий в своей тоге с широкой пурпуровой каймой, в особых сенаторских башмаках с особенной пряжкой в виде полумесяца. Еще вчера консул Тиберий Корунканий особым распоряжением объявил о заседании сената для обсуждения предложений царя Пирра. Случись что-либо весьма неожиданное и опасное для республики, консул мог бы послать прямо своих рассыльных по домам сенаторов с извещением о чрезвычайном заседании. Отовсюду шли по площади, видел Марк, кучки людей: сенаторы со своей свитой собирались согласно объявлению консула. Неисправным грозил штраф за неявку, но война с Пирром таким тяжелым бременем лежала на молодом Римском государстве, которое недавно лишь после кровавой и долгой борьбы справилось с воинственным соседом, самнитами, что никто из сенаторов не замедлил явиться на заседание.
Важно приветствуя друг друга, направлялись они в большой прямоугольный зал Гостилиевой курии, где с незапамятных времеп обыкновенно происходили заседания. Расторопные прислужники уже успели расставить скамейки и принести кресло из слоновой кости для председателя-консула. Между тем вошел в курию и сам консул в сопровождении целой толпы своих рассыльных, писцов и приставов. Он только что приносил жертву богам и получил хорошие предзнаменования. Спокойно вошел он в зал и занял приготовленное кресло. Сенаторов собралось уже около 300. Хотя никто из них не определил себе заранее, где будет сидеть, но теперь без толкотни, с спокойной уверенностью людей, привыкших рассуждать сообща и решать дела первой важности, они занимали скамейки, тянувшиеся параллельно двумя рядами вдоль всего зала и оставлявшие широкий проход посредине. Прямо против входа стояло на небольшом возвышении кресло консула из слоновой кости. Сенаторы продолжали чинно рассаживаться на скамьях: на первых местах сидели бывшие консулы, далее – бывшие преторы и так далее по порядку занимаемых ранее должностей. Собрались почти все, кто был занесен цензором в список. Цензор позаботился уже о том, чтобы не вписать тех, кто нарушил добрую славу и обычаи предков. Когда все утихло, консул в обычных выражениях, пожелав наперед счастья и благополучия римскому народу, доложил о приходе от царя Пирра посла с предложением мира и союза. Он затем вкратце сообщил, что посол просил разрешения сам говорить пред сенатом. Вслед за тем ввели посла с переводчиком: они стали в промежутке между первыми скамьями и креслом консула. Юноши, оставшиеся за дверями залы, столпились у входа и с любопытством заглядывали вовнутрь. Наш Марк успел протискаться в первый ряд. Напряженно дыша, чувствуя на себе тяжесть теснивших его приятелей, он весь превратился в слух и зрение. Вот посол повернулся к ним лицом и заговорил несколько дрожащим, но приятным старческим баритоном, делая по временам плавные красивые жесты рукой в такт словам. С виду это – высокий, благообразный старик с небольшой белой как снег бородой. Речь его льется плавно и быстро. Глаза сверкают. Но переводчик монотонным деревянным тенором переводит греческую речь на латинский язык. Посол советует не продолжать губительной войны, предлагает от имени царя Пирра отпустить без выкупа всех пленников, обещает вооруженную помощь против соседей, враждебных римскому народу, и требует лишь освобождения греческих городов и независимости сабельских союзников царя. Он долго и много говорил о силе и опытности царских воинов, о многочисленных подкреплениях, которые идут на помощь к Пирру, убеждал не искушать напрасно изменчивого военного счастья, описывал выгоды и счастье прочного мира, а также оборонительного и наступательного союза, предлагаемого царем Пирром. В заключение посол напал неожиданно для слушателей на самих тарентинцев, выразил свое сочувствие римлянам, которые от них потерпели, но тут же указал, что тарентинцев и так уже покарала грозная Немезида – они и сами достаточно потерпели от войны: много их погибло в бою, потому что царь Пирр не позволил им бражничать, а зачислил в войско всех способных носить оружие и заставил сражаться с римлянами. И так римское оскорбление смыто уже кровью врагов, согласно обещанию римских послов, оскорбленных буйными гражданами Тарента. Стоит ли после этого, хотя римляне и потерпели поражение, продолжать войну? Спокойно, видел Марк, как и всегда, сидели сенаторы, слушая речь изворотливого грека. Но вот посол кончил и выведен был из зала вместе с переводчиком. Тиберий Корунканий недаром славился как искусный законовед и знаток старых обычаев. Согласно принятому обычаю он стал собирать мнения сенаторов. Первым был спрошен по заведенному порядку тот, кто стоял первым в цензорском списке и носил название первого сенатора. Он высказался за мир. Легкое движение произошло в толпе юношей: кто-то из молодых Клавдиев, стремительно расталкивая толпу, выбрался наружу и скоро исчез из виду. После этого Тиберий Корунканий
