В процессе приготовления табака на фабрике Жукова, особенно в сушильных помещениях, работникам приходилось нелегко от едкой, удушливой пыли, и они вынуждены были накрываться с головой покрывалами. Тяжел труд был и у тех рабочих, которым приходилось грузить листья из бочек в корзины и нести их под ножи десяти машин. Специальный механизм, приводившийся в действие вручную, подталкивал под острие целый лист. Крошку затем несли в сеяльную, где с помощью девяти «грохотов», или квадратных решеток, еще раз пересеивали; пересеянный табак затем смешивали с корешками; от пропорции того и другого зависела крепость табака.
Приготовленный таким образом табак отправлялся на «стулья» — так назывались места для «набойщиков». В их распоряжении были бумага, свеча и сургуч, в колоде — отверстие, с воронкой. Всего «стульев» было сорок, за каждым — два набойщика, и эти восемьдесят человек умудрялись набить в картузы (объемом в фунт, полфунта или четверть фунта), завернуть и опечатать 250 пудов табака в день (4 тонны!). На одного набойщика приходилось в день 3 пуда!
Бумага для картузов, с виньетками и надписями, готовилась тут же, на фабрике, в собственной типографии, на втором этаже, где в светлом и чистом зале стояли четыре печатных станка.
Табак в картузах поступал в бандерольную, где тридцать четыре работника резали бандероли, заклеивали их и скрепляли печатью. Ежедневно из бандерольной выходило 200 ящиков табаку.
А вот каковой, со слов Жукова, была дисциплина труда на его фабрике:
«При сем разделении каждый отдел работ имеет своего мастера, отмечающего на особой черной дощечке мелом количество произведенной работы, считая ее от утра до завтрака, от завтрака до обеда, а от послеобеденного отдыха до вечернего прекращения работ. Из этих отметок по окончании работ каждый день составляется главным приказчиком краткая рапортичка о количестве принятого в тот день на фабрику и изрезанного листового табаку и стебельков, число набитых картузов и самой выручки денег по магазинам за дневную продажу табаку. В этой рапортичке включается также и сделанный по какому-либо требованию значительный отпуск с означением лица требователя и подрядчика, также и известие о всяком необыкновенном на фабрике случае. Рапортичка сия каждый день вечером доставляется мне, живу ли я зимою в доме, где находится фабрика, или летом на даче в Екатерингофе. В последнем случае, кроме вечерней, доставляется ко мне еще и рапортичка утренняя собственно о благосостоянии дома и фабрики. Таким образом, движение фабрикации и состояние фабрики каждый день известны мне во всей их подробности и не может произойти никакого неустройства, противу которого не предстояло бы скорой возможности.
Во время производства работы старший, прохаживаясь по всей фабрике, находится в ней безотлучно, наблюдая, чтобы, с одной стороны, работы не останавливались без основательной причины, а с другой, чтобы не происходило между рабочими никакого крику, празднословия и препирательства».
Жуков выпускал табак двух сортов: табак 1-го сорта был в белых бумажных пакетах, продавался по три рубля ассигнациями за фунт, табак 2-го сорта продавался в синих пакетах по два рубля за фунт, как менее ароматный, более крепкий, но пользовавшийся наибольшим спросом. Современник писал:
«Потребление «вакштафа» Жукова 2-го сорта, удовлетворяющее невзыскательным потребностям наших курильщиков, было чрезвычайное, чтобы не сказать чудовищное, так что не было почти на всем пространстве Русского государства ни одного захолустного городка, присутственного места, воинской команды, господской усадьбы в деревнях или же трактирного заведения, где бы этот излюбленный табак не расходовался десятками и сотнями фунтов в месяц».
В 1840-е годы, когда предприятие Жукова достигло наивысшего расцвета, у него на фабрике было занято около пятисот рабочих, которые ежедневно выпускали до тысячи фунтов трубочного табака (четыре тысячи четвертьфунтовых картузов). Кроме того, у Жукова в год производилось силами двадцати рабочих 1,5 миллиона сигар и до пятисот пудов нюхательного табака. «Жуков табак» вывозился и за границу. «Жукова», разумеется, курили по всей России.
Высококачественные сорта готовились на фабрике Жукова по специальным заказам, примерно раз в неделю. Но продолжим цитировать самого хозяина фабрики: «Работы вообще начинаются всеобщею в 6 часов утра молитвою и продолжаются до 8 часов; 9-й час употребляется для завтрака (и отдыха. — И. Б.), 10, 11, 12 продолжается работа; для обеда и отдыха назначено 2 часа; с 2-х до 8 часов вечера работы опять продолжаются, оканчиваясь молитвою и пением какого-либо церковного песнопения или народного гимна о здравии и долгоденствии государя императора.
Таким образом, сохраняя молчание и изредка прерывая его, по желанию хозяина или почетного посетителя какою-нибудь пристойною русскою песнею, рабочие состоят (так в тексте. — И. Б.) 11 часов в сутки».
Весьма напряженный получается рабочий график, однако Жуков смотрел на дело иначе:
«11-часовой труд, несмотря на упомянутое выше разделение труда, облегчается для рабочих следующим образом.
Как во всяком производстве нельзя избежать, чтобы одна часть труда не была тяжелее другой, то и в табачной фабрикации резка табаку и стебельков оказывается требующею большего по сравнению с другими работами напряжения сил, а потому для облегчения резальщиков, с одной стороны, существует в сутки две перемены рабочих, с другой — занимающиеся резкою пользуются некоторым отдохновением при натачивании ножей. Промежуток времени, занимаемый сказанными посторонними от резки занятиями, мог быть устранен дальнейшим подразделением работ, но оставлен мною именно для того, чтобы облегчить резальщиков если не полным отдыхом, то, по крайней мере, трудом гораздо легчайшим».
Говоря современным языком, Жуков — топ-менеджер высшей квалификации, и лучше не перебивать его, когда он говорит о том, как организовано его производство: «Точно такой же порядок, исключая смены, соблюдается в отношении и ко всем прочим работам, т. е. каждая пара, сделав известную часть своей работы, убирает произведение оной и относит по назначению, принимает новый материал для работы, располагает его и опять продолжает работать, переменяя только по взаимному согласию часть труда, лежащего отдельно на каждой паре, например, набивать картузы труднее, нежели подвертывать их, а потому подвертыватель и набойщик взаимно сменяют один другого в общей их работе».
Даже о производственной дисциплине проницательный Жуков позаботился:
«Достигнув с моими рабочими того со стороны их ко мне отношения, которое заставляет стыдиться всякого известного мне их поступка, я не имел более надобности для поддержания их во всегдашнем послушании употреблять мер строгости; у меня не было никогда ни тюрьмы, допущенной на многих иностранных фабриках и необходимой там по причине буйства рабочих, ни штрафов, которые, будучи для бедняков разорительны, унижают и ожесточают их, ни телесных наказаний, ни даже жалоб в полицию: все эти меры столько же неприятные, сколько почти бесполезные, заменяются на моей фабрике бдительным надзором, который делает мне известным всякий добрый и худой поступок каждого моего рабочего. Для этого надзора и вместе для содержания внутри фабрики чистоты и осторожности от огня учреждены мною дневальные. День и ночь исполняя свою обязанность, они извещают ныне особо учрежденного старшего, а прежде конторщика утром и вечером обо всем, что происходило на фабрике с полным убеждением, что утайка истины будет причиною непременного исключения из фабрики самого дневального. С этих словесных донесений прежде конторщик, а ныне старший, из заслуженных и украшенных крестами и медалями отставной унтер-офицер делает отметки в особом реестре о поведении каждого рабочего.
Говоря здесь о старшем, нужным считаю заметить, что к учреждению сей должности и избранию в оную унтер-офицера руководила меня та причина, что люди этого звания, прослуживши с похвалою и отличием узаконенный срок по привычке к строгой субординации и точности в исполнении приказаний, особенно способны к надзору, управлению крестьянами, которые по уважению к заслугам, отличиям и опытности старых воинов, людей одного с ними происхождения, гораздо охотнее повинуются им, нежели другим всякого рода приставникам».
Лучше не скажешь! И не сделаешь лучше! А ведь Жукову пришлось быть первым в организации передового, по меркам того времени, производства. Никакого опыта у него не было, университетов он не кончал, но — ни одна мелочь не упущена, все человеческие, материальные и надзирательные ресурсы брошены на достижение лучших в стране производственных показателей:
«Не менее того принятая мною система надзора обеспечена учреждением постоянных часовых у ворот, определенных к этой должности также из отставных военных, которые обязаны видеть, отмечать в тетрадке и доносить прямо мне о несвоевременной отлучке со двора каждого рабочего, не препятствуя, впрочем, их выходу без особенного на чье-либо лицо приказания».
