Говоря здесь о старшем, нужным считаю заметить, что к учреждению сей должности и избранию в оную унтер-офицера руководила меня та причина, что люди этого звания, прослуживши с похвалою и отличием узаконенный срок по привычке к строгой субординации и точности в исполнении приказаний, особенно способны к надзору, управлению крестьянами, которые по уважению к заслугам, отличиям и опытности старых воинов, людей одного с ними происхождения, гораздо охотнее повинуются им, нежели другим всякого рода приставникам».
Лучше не скажешь! И не сделаешь лучше! А ведь Жукову пришлось быть первым в организации передового, по меркам того времени, производства. Никакого опыта у него не было, университетов он не кончал, но — ни одна мелочь не упущена, все человеческие, материальные и надзирательные ресурсы брошены на достижение лучших в стране производственных показателей:
«Не менее того принятая мною система надзора обеспечена учреждением постоянных часовых у ворот, определенных к этой должности также из отставных военных, которые обязаны видеть, отмечать в тетрадке и доносить прямо мне о несвоевременной отлучке со двора каждого рабочего, не препятствуя, впрочем, их выходу без особенного на чье-либо лицо приказания».
А ну как понадобилось задержаться рабочему с возвращением домой, на фабрику (многие из них жили тут же, как и хозяин) или — упаси Бог! — случило выпить лишнего. И это Жуков предусмотрел, равно как и нерешенную спустя век советской властью проблему с «несунами»:
«Такие же отметки делаются ими на счет позднего возвращения рабочих в квартиру, небытности в ней во время ночи и нетрезвого состояния возвращающегося. Кроме того, они наблюдают, чтобы ничто, принадлежащее хозяину и живущим в его доме, не было выносимо за ворота, и ничто, не принадлежащее к дому, в них не вносилось, особенно же вино, исключая дней праздничных и свободных от работы, с отношением к лицу рабочего по мере доверенности, которою он пользуется, чтобы иметь право послать за вином».
К чему такие строгости? Прежде всего для пользы самих рабочих — у каждого из них появляется возможность сделать себе прибавку к жалованью (при этом никто другой о прибавке и не узнает, разумеется):
«Означенные меры надзора дополняются окончательно безусловным убеждением каждого рабочего: 1) что за сокрытие в товариществе буйства, непотребства и похищения, сокрыватель непременно увольняется вместе с сокрываемым и что 2) открытие одного из подобных поступков непременно вознаграждается или единовременною выдачею суммы, соразмерной важности открытия…
О сказанных преступлениях как старший, так часовые и всякий рабочий имеют обязанность доносить мне немедленно, о прочих же менее важных проступках старший и часовой представляют мне письменные замечания свои в присутствии провинившихся ежемесячно при выдаче жалованья. При сем нужным считаю дополнить, что для поддержания взаимного согласия между рабочими доносители, кроме старшего, и часового, и дневальных, остаются неизвестными».
А вот как на фабрике Жукова происходил процесс выдачи жалованья, становившийся настоящей церемонией — чем-то средним между набором в театральную студию или футбольную школу, собеседованием перед приемом в органы надзора, аудиенцией у папы Римского, вызовом к завучу, начальнику тюрьмы или участием в судебном процессе в роли обвиняемого без адвоката и надежды на снисхождение, не говоря уже о помиловании:
«Выдача жалованья производится каждый месяц в первый после 1-го числа воскресный или праздничный день, вечером, непременно в моем присутствии. В это время рабочие, призываемые по списку, входят в контору поодиночке. При сем случае я вменяю себе в обязанность: 1-е, осведомиться от каждого вновь принятого рабочего о его состоянии, семействе, прошедших занятиях, причинах, побудивших оставить дом или какую-либо прежнюю по найму службу, также не имеет ли новопринятый каких-нибудь особых сведений в ремесле и искусствах или же телесных недугов. И это объяснение служит мне верным средством не только полезному для рабочих личному с ними знакомству, но и к возможному определению, с первого раза, умственных способностей, характера и нравственных направлений каждого из моих рабочих. Сверх того, новопринятый получает от меня всевозможное ободрительное наставление с указанием на тех из рабочих моих, примеру которых он должен следовать для достижения собственной пользы, а чаще всего указанием на меня самого, как прежде бывшего работника, сделавшегося хозяином посредством труда, честности и послушания старшим; 2-е, в отношении к тем, которые находятся на фабрике моей уже в продолжение некоторого времени, обязанности мои состоят в том, что при входе получателя жалованья тотчас делается справка по книгам старшего, часовых и по моей о его в течение прошедшего месяца поведении и, судя по взятым за тот месяц деньгам, наводится справка и о самых издержках его. В это время, не ограничиваясь строгим выговором за всякий проступок для исправления проступившегося, я назначаю одну из следующих мер преграждения к проступкам, например, человека, замеченного в наклонности к неумеренному употреблению вина, запрещается часовым выпускать некоторое время со двора; кроме того, из числа следующего выдается ему только столовый вклад, а остальные деньги удерживаются до следующего месяца в кассе с тем, чтобы вручить ему по удостоверении в исправлении или отослать их прямо через старосту для доставления его семейству, или же поручается старосте купить неполучившему в собственном его присутствии какие-либо нужные ему вещи, как-то: кафтан, шапку, сапоги и пр. Сверх того, призывается один из доверенных земляков провинившегося и ему поручается непрерывный за ним надзор с тем, чтобы при случае выхода со двора к обедне он выходил и приходил обратно с тем, кому об нем сделано поручение. Такие же меры применяются к исправлению рабочих, наклонных к мотовству и излишеству в щегольстве. Проводящие ночь вне дома лишаются права выходить на некоторое время со двора, а потом отпускаются с провожатыми, ленивые назначаются в черные работы, которыми занимаются обыкновенно вновь поступающие, и потом, смотря по радению, переводятся к занятиям более и более чистым; 3-е, в то же время рабочие хорошего поведения и отличившиеся особою ревностью к труду, кроме словесного ободрения, получают или единовременную награду или прибавку к жалованью».
В 1843 году на фабрике Жукова работали 19 мальчиков; для них была отведена спальная. В два часа все обедали, в три снова принимались за работу. По субботам работа заканчивалась в семь часов вечера, и певчие пели: «Коль славен наш Господь в Сионе», или «Боже, Царя храни», или «Отче наш», после чего все приступали к вечерней трапезе.
Взрослые работники фабрики завтракали, обедали и ужинали в две смены в столовой, в которой помещалось одновременно 120 человек. Завтрак, обед и ужин ничем не отличались друг от друга — щи с говядиной и каша, с «обильным прикладом хлеба». По воскресеньям давали пироги.
У мальчиков была своя столовая, но меню примерно то же: щи с говядиной, каша и жаркое и пироги по воскресеньям.
В здании фабрики была устроена больница на 8 кроватей. При больнице состояли доктор, фельдшер и прислужник. Амбарный Илья Сергеевич Смирнов всегда готов был провести по фабрике посетителей — вот только неизвестно, нужно ли было записываться на экскурсию заранее и всем ли это было дозволено или же только лояльно настроенному журналисту.
Певчие (или, как тогда говорили, «песенники») Жукова пользовались такою же известностью, что и его табак; они были работниками фабрики. Жуков нередко приглашал их с собой на загородные прогулки. Их можно было послушать и на даче знаменитого табачника. Например, 1 мая в Екатерингофе, где происходили ежегодные гуляния, на которых бывала и царская семья.
Жил Жуков на широкую ногу, как и подобает настоящему фабриканту, устроителю крестьянского банка на своей родине, в Порхове, и петербургскому городскому голове. Его состояние превышало 20 миллионов рублей, да и государственная казна благодаря деятельности предпринимателя получала значительное приращение к ежегодному бюджету.
У Василия Григорьевича была в Екатерингофе дача «около моста, ведущего в Волынкину деревню, — как писал современник. — Дача эта была роскошно убрана, с великолепным садом, в пруде которого между живыми лебедями плавали искусно сделанные. В торжественные дни, когда у Василия Григорьевича собирались гости, из этих искусственных лебедей выпускались ракеты».
К этому рассказу тот же современник прибавляет, что к Жукову в загородный дом заходил император Николай I и «милостиво разговаривал с его женою Марией». Вспомним, что сам Николай не курил, но, видимо, отдавал должное деловым качествам табачного фабриканта. Впрочем, деловые интересы Жукова распространялись не только на табак.
