Этот процесс удался, и Крыленко доволен, что все сознались в своих преступлениях, все одобрили диктатуру пролетариата, все получили по десять лет тюремного заключения.
«Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына сначала вышел за границей, в советской критике началась полемика вокруг этой необычной книги, во время правления Л. Брежнева она была резко осуждена.
Вокруг романов А. Солженицына сначала шла обычная литературная борьба, одни критиковали, другие восхищались. Романы набрали, высокое партийное руководство рекомендовало решить вопрос об их публикации на Секретариате Союза писателей СССР.
Многие секретари резко осудили романы, лишь иные признали, что с авторской доработкой романы можно опубликовать. А. Солженицын направил в адрес IV съезда советских писателей (22—27 мая 1967 года) письмо, в котором просил писателей требовать отмены цензуры, говорить о защите авторских прав. О письме и романах Секретариат уже принимал решения. Прислал из Вёшенской свой резко отрицательный отзыв М.А. Шолохов. Всё зависело от позиции первого секретаря Союза писателей К.А. Федина. И А. Твардовский написал ему подробнейшее письмо, где – в какой уж раз! – изложил свою позицию об А. Солженицыне. Изменилось время, Л. Брежнев, как и многие из партийного руководства, резко отрицательно отнёсся к «Новому миру», особенно к публикациям А. Солженицына. К. Федин был у Л. Брежнева, знал его позицию. А посему просто не мог принимать восторженную позицию А. Твардовского, который по-прежнему упрекал К. Федина в намерении «предать самого Солженицына политическому остракизму» (Твардовский А. Нам решать вопросы литературной жизни: Письма А. Твардовского К. Федину // Октябрь. 1990. № 2. С. 198). И далее А. Твардовский писал 7—15 января 1968 года: «Слышать от Вас, Константин Александрович, крупнейшего русского писателя, друга А.М. Горького и продолжателя его традиций в руководстве литературой, слова этого Вашего предложения представляется странным и непонятным. Не можете же Вы просто присоединиться к предложению М.А. Шолохова, без обиняков высказанному в его письме: «не допускать Солженицына к перу». Это было бы особенно печально после известных литературно-политических выступлений автора «Тихого Дона», которыми он так уронил себя в глазах читателей и почитателей. И вообще грустно, что Федин с Шолоховым в этом деле, вместо того чтобы показать пример достойного, чуждого мелким ведомственным соображениям художнического отношения к художнику, склоняются к позиции таких товарищей из Секретариата, чья неприязнь к Солженицыну понятна и неудивительна…» (Там же). Это тем более было любопытно, что только что А. Твардовский писал, что говорил М. Шолохов о Солженицыне: «М.А. Шолохов в своё время также с большим одобрением отозвался об «Иване Денисовиче» и просил меня передать поцелуй автору повести» (Там же. С. 196). Но К. Федин был непреклонен, помня позиции Л.И. Брежнева и многих членов Политбюро.
Вот что пишет А.И. Солженицын по поводу одного из заседаний Секретариата СП СССР, на котором он подвергся осуждению: «На лице Федина его компромиссы, измены и низости многих лет впечатались одна на другую, одна на другую, и без пропуска (и травлю Пастернака начал он, и суд над Синявским – его предложение). У Дориана Грея это всё сгущалось на портрете, Федину досталось принять – своим лицом. И с этим лицом порочного волка он ведёт наше заседание, он предлагает нелепо, чтоб я поднял лай против Запада, с приятностью перенося притеснения и оскорбление Востока. Сквозь слой пороков, избледневший его лицо, его череп ещё улыбается и кивает ораторам: да не правду ли верит он, что я им уступлю?.. Я уже давно вошёл в ритм – пишу и пишу протокол. Лицо моё смиренно – о, волки, вы ещё не знаете зэков! Вы ещё пожалеете о своих неосторожных речах! (Солженицын А. Бодался телёнок с дубом. С. 185). И тут же прислал письмо А. Твардовский: «Я просто любовался вами и был рад за вас и нас… Очевидное превоходство правды над всяческими плутнями и политикой» (Там же).
Западный журнал «Грани» готовился издать «Раковый корпус», А. Солженицын заканчивал работу над «Архипелагом ГУЛАГ», изучал документы и семейные хроники о Первой мировой войне, и первые книги будущего романа «Красное Колесо» были почти готовы к изданию, а А. Твардовский всё ещё надеялся издать романы А. Солженицына в «Новом мире». Ничего из этого не получилось. Была развязана литературная травля А. Солженицына. Связи А. Солженицына с Западом очень заинтересовали российские службы безопасности. За ним установили секретный контроль. Озабоченность положением А. Солженицына проявляют Б. Пономарев, Ю. Андропов, Ю. Мелентьев, А. Громыко, наконец принимается Постановление Политбюро ЦК КПСС от 21 июня 1968 года, в котором выражено недовольство его популярностью на Западе. Союз писателей СССР принял решение исключить А.И. Солженицына из членов этого Союза, решение было принято почти единогласно, лишь А. Твардовский заявил, что А. Солженицын – «выдающийся писатель современности». 12 ноября 1969 года А. Солженицын направил «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР», в котором чётко высказал свою позицию на исключение из Союза писателей:
«Бесстыдно попирая свой собственный устав, вы исключили меня заочно, пожарным порядком, даже не послав мне вызывной телеграммы, даже не дав нужных мне четырёх часов – добраться из Рязани и присутствовать. Вы откровенно показали, что решение предшествовало «обсуждению». Опасались ли вы, что придётся и мне выделить десять минут? Я вынужден заменить их этим письмом.
Посмотрите на циферблаты! – ваши часы отстали от века… Слепые поводыри слепых…» (Там же. С. 628—629). 14 октября 1970 года А. Солженицын, узнав о присуждении ему Нобелевской премии, написал письмо А. Суслову с предложением пересмотреть отношение к нему, издать «Раковый корпус», новый роман «Август Четырнадцатого». Но отношения в Секретариате не изменили, напротив, сотрудники госбезопасности ворвались в его дом, скрутили его посланника Горлова, «свалили, лицом о землю поволокли в лес и стали жестоко избивать» – об этом А. Солженицын написал 13 августа 1971 года «Открытое письмо министру Госбезопасности СССР Андропову» и в тот же день отправил письмо А.Н. Косыгину с просьбой расследовать допущенное беззаконие.
В какие только адреса вышестоящих начальников А. Солженицын не посылал свои письма, ставшие сейчас общеизвестными. Все эти высокие начальники только тем и занимались, что решали вопрос о проживании А. Солженицына то в Рязани, но он развёлся с женой, то три года у Ростроповича, которому приносил одни беспокойства, то у новой жены, Н.Д. Светловой, в её двухкомнатной квартире… Солженицын, скрываясь от начальства, писал свои романы, изданные потом в серии «Красное колесо». Среди деятелей высшего руководства страны нашёлся человек, министр Н. Щёлоков, который в записке Л.И. Брежневу написал, что проблему «Судьба Солженицына» «создали не умные администраторы в литературе», они сначала приняли Солженицына в члены Союза писателей за повесть «Один день Ивана Денисовича», а потом исключили за книгу «Раковый корпус», написанную с тех же самых идейных позиций. «Такая непоследовательность ослабляет наши позиции в борьбе за идейную чистоту нашей литературы, – писал Н. Щелоков в октябре 1971 года. – Она делает непонятным и непоследовательным наше отношение к самому Солженицыну… В истории с Солженицыным мы повторяем те же самые грубые ошибки, которые допустили с Борисом Пастернаком. Пастернак безусловно крупный русский писатель. Он более крупный даже, чем Солженицын, и то, что его роман «Доктор Живаго» был удостоен Нобелевской премии, вопреки нашему желанию, безусловно наша грубейшая ошибка, которая была усугублена во сто крат неправильной позицией после присуждения ему этой премии. «Доктор Живаго» нужно было «отредактировать» здесь, в стране, и издать его. Без всякого сомнения, в этом случае никакого интереса к этому роману на Западе проявлено бы не было, тем более что идейное его содержание можно было бы довести до требуемого уровня. Так или иначе «Доктор Живаго» привлёк к себе жгучее внимание читателей в стране, так как вокруг него был поднят настоящий ажиотаж. «Доктор Живаго» разошёлся в рукописи. Он поступал к нам в иностранных изданиях, он получил широкую огласку по радио. Таким образом, замолчать литературное произведение в настоящее время уже невозможно, учитывая широкие связи с заграницей и широкие возможности слушать передачи Запада. С этой реальностью необходимо считаться. К сожалению, с ней никто не считается… Короче говоря, за Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Бороться за Солженицына, а не против Солженицына» (Кремлёвский самосуд. М., 1996. С. 169—172).
На Западе опубликовали роман «Август Четырнадцатого», Солженицын усиленно работал над его продолжением «Октябрь 1916», а затем «Февраль Семнадцатого», то и дело о Солженицыне публиковались статьи, интервью с ним в западной прессе, а в советской печати шла буйная клеветническая кампания – то в «Правде», то в «Известиях», то в «Литературной газете». По материалам средств массовой информации, а главное – по запискам председателя Комитета государственной безопасности Андропова А.И. Солженицын предстаёт как «политический противник советского государственного и общественного строя» (Там же. С. 198), как проповедник антикоммунизма и капиталистического строя. В связи с этим 27 марта 1972 года Андропов и Руденко предлагают привлечь А. Солженицына к уголовной ответственности и выслать за пределы Советского государства. На заседании Политбюро ЦК КПСС 30 марта 1972 года, заслушав информацию Ю.В. Андропова, было принято решение вплотную заняться судьбой А.И. Солженицына. На последующих заседаниях Политбюро пришли к единому мнению, что А. Солженицын «всё более нагло ведёт себя, пишет всюду клеветнические письма, выступает на пресс-конференциях. Он очень озлоблен. Надо принять в отношении его решительные меры». Брежнева поддержал А. Косыгин, а Ю. Андропов предложил лишить писателя советского гражданства. Так началась процедура принятия этого решения.
