озабочено даже в минимальном масштабе ее реальными проблемами и потребностями. Говорили, что в Риме до последнего момента даже не знали, в каком секторе 8-я армия будет держать линию фронта!
У всех ветеранов Первой мировой войны еще сохранились братские воспоминания о пребывании в Италии английских и французских войск после горестных дней Капоретто [48]. Но, сколько беспокойства наблюдалось в союзных правительствах перед размещением собственных солдат на фронте вместе с нами! Их дивизии вошли на передовую только после того, как у английского и французского командования появилась полная уверенность в том, что фронт будет удержан итальянцами, стойко защищавшимися на Пьяве и на Граппе [49]. Мне, как командующему, понятны их желания: англичане и французы хотели обезопасить себя от неудачи на итальянском фронте, которая сразу станет рассматриваться в неблагоприятном для них политическом аспекте и принизит их военный престиж в Европе.
У нас теперь все было наоборот. В 1942 году политические и военные органы Италии не имели полномочий, чтобы ставить условия использования собственных военных соединений в рамках германских вооруженных сил. Продолжавшаяся неудачная война все трагичнее раскрывала каждый день нашу слабость, обнажая нашу пассивную зависимость от более сильного союзника. В Риме по любому случаю поддерживали политику Германии и направляли своих лучших военных командиров для совместного участия на различные театры военных действий, а им было трудно проявить любую инициативу без необходимой консультации с Римом. Такая система переводила всю ответственность на центральные органы управления, всегда имевшие возможность защитить и выгородить себя, свалив всю вину на конкретных исполнителей, что и происходило. Немцы умели демонстрировать приоритет своих взглядов и энергично их отстаивали. Так, одной из причин моих разногласий с командующим Группы армий «Б» стало определение сектора фронта для Экспедиционного корпуса. Я придерживался мнения, что выделенный сектор по ширине не соответствует нашим возможностям и что, скорее всего, мы не удержимся на этих позициях в течение всей зимней кампании. Генерал Гарибольди тоже понимал это, но у Германского Верховного командования имелась своя непреклонная точка зрения. Я настаивал на пересмотре ширины нашего участка обороны, так как это могло поставить под угрозу само существование 8-й армии и престиж нашего оружия. Меня никто не поддержал, и в результате мы получили ненадежные импровизированные позиции с большим количеством опасных и «тонких» мест.
Таким образом, немцы оказали нам «особое» доверие, но это не помешало им потом взвалить на итальянцев основную ответственность за катастрофу на русском фронте зимой 1942–1943 года! Конечно, кому-то мои взгляды могут показаться достаточно прямолинейными, но я видел слишком много реальных жизненных ситуаций, только подтверждающих все сказанное, например: первый период войны в России, а потом – боевые действия в Тунисе [50].
Таковы основные контрасты по наиболее важным и деликатным проблемам войны на Восточном фронте, и они продолжали усиливаться. Еще раз тщательно обдумав положение, я направил 23 сентября командующему 8-й армии генералу Гарибольди следующее письмо:
«Несколько дней тому назад я просил рассмотреть Вас вопрос о моей замене на посту командира XXXV армейского корпуса (К. С. И. Р.) и о моем возвращении на Родину. Ваше Превосходительство, это обдуманное решение. Я возобновляю свою просьбу к Вам после последних событий, убедивших меня в невозможности совместного эффективного сотрудничества для решения насущных проблем. Моя убежденность базируется на больше чем годовалом удачном опыте хождения по этой „шахматной доске“. Пусть мои взгляды радикальны, но я не могу от них отказаться.
На прощанье хочу сказать, что не только страна, но и союзники ответственны за существование и действия 8-й армии» [51].
Противостояние Мессе и Гарибольди достигло своего накала. Риму и Берлину он становится неудобным. Уж слишком часто его голос вступает в диссонанс с остальными. Но в этот раз он, наконец-то, был услышан. 1 ноября 1942 года генерал Мессе, отдав последний приказ войскам, навсегда покинул Россию. Командующий высокопарно оценил действия своих подчиненных и выразил уверенность в их силах. Он избежит Сталинградской мясорубки. Его не коснутся снежные и огненные ураганы под Острогожском и Россошью. Он избежит позора плена. А «его молодцы» в полной мере испытают на себе все тяготы поражения на полях России, и не все из них будут с благодарностью вспоминать своего командующего. Хотя он, как никто другой старался облегчить участь своих подчиненных. Вот как сам Мессе оценивает свой ратный труд в России: «Я не берусь утверждать, что все мои решения всегда были правильными, но мне приходилось действовать в суровых боевых условиях, где на первое место выходит стремление командующего сохранить свои войска для дальнейшей борьбы.
Без этого не бывает победы. Думать по-другому – значит привести свою армию к поражению. За все время войны на русском фронте я видел много примеров бездарного руководства войсками, что оборачивалось настоящими тактическими и человеческими трагедиями. Наше отступление из долины Цуцкан носило организованный и обдуманный характер. Решить тогда как-то иначе кризис в совместных действиях с соседними соединениями не представлялось возможным» [52].
Взаимоотношения Мессе с немецкой стороной на фронте должны были основываться на базовых принципах сотрудничества и взаимопомощи двух союзных государств «стран Оси: Рим – Берлин – Токио». Эти принципы были давно согласованы, не раз публично декларировались, находили отражение в переписке и во время встреч лидеров двух стран – Муссолини и Гитлера. Но на мега, мезо и микроуровнях взаимодействия военных (генералов, офицеров и солдат) единого фашистского блока просматривалось с самого начала если не дискриминация, то невнимание, если не унижение, то пренебрежение интересами итальянцев со стороны немцев. Объективно немцы являлись инициаторами развязывания Второй мировой войны. Они руководствовались расовой теорией, в которой остальным народам мира отводилась второстепенная и даже третьестепенная роль. И, наконец, исторически сложилось так, что немцы имели больший военный опыт по сравнению с итальянцами. Поэтому в связке двух союзников равных быть не могло. Германия в политических, экономических и военных делах выступала в роли старшего опытного брата, а Италия всячески старалась доказать свою самостоятельность, свою исключительность и требовала уважения своих геополитических интересов. Таким образом, заложенные изначально в союзе Италии и Германии противоречия не могли не проявиться во взаимоотношениях Мессе, командующего Итальянским экспедиционным корпусом, и теми командирами войсковых объединений и соединений Вермахта, с которыми он взаимодействовал на советско-германском фронте.
Одну из глав своих воспоминаний Мессе прямо называет «Ситуация в тылу. Первые существенные противоречия с немцами» и по ходу повествования не раз обращается к болезненному для него вопросу. А двадцать вторая глава мемуаров «Неоправданное и несвоевременное вмешательство немецкого командования»
