Напротив, нет никакой возможности связать с обязанностями камергера роль, которую Мариньи сыграл в вынесении приговора Людовику Неверскому в 1312 г., хотя граф и заявил, что король заставил его подвергнуться суду «советников его Палаты»;[699] по всей видимости, это высказывание нужно рассматривать как протест против недостойного, с его точки зрения, судебного решения. В этом случае Ангерран де Мариньи выступал в качестве советника короля.
Прошения о помиловании были как раз из числа тех документов об отмене наказания, которые камергер мог получить от короля. Многие из них запрашивал сам Мариньи, до нас дошли три подобных прошения, составленные по его распоряжению,[700] а также три прошения об аноблировании.[701]
Камергер также занимался различными делами, связанными с вопросом о правах короля в феодальной среде, которые позволяли Филиппу Красивому вмешиваться в сделки и различные юридические акты частных лиц. Составив королевский приказ, в котором подтверждался факт перехода монастыря Сен-Гилем-дю-Дезер под королевскую защиту и предоставление ему за определенную плату королем юрисдикции первой апелляции,[702] Мариньи выхлопотал для этого монастыря разрешение выкупить 50 ливров ренты.[703] Также он убедил короля принять и утвердить основание нескольких монастырей – право «мертвой руки» вынуждало дарителя получать согласие короля, – а также, с королевского позволения, заключил несколько сделок по продаже и обмену.[704]
Мы уже говорили о том, что именно камергер представлял королю вассалов, которые должны были приносить оммаж. Это давало ему право на получение права «chambellage», причем сумма выплаты была больше или меньше, в зависимости от фьефа. Мариньи выполнил данную обязанность, но мы хотели бы особенно отметить ситуацию, в которой он предстал в роли настоящего свидетеля: 5 июня 1307 г. в Лоше Роберт Бетюнский и Генрих Люксембургский,[705] нормандцы благородного происхождения и городские прокуроры, поклялись соблюдать условия мирного договора в Ати. Свидетелями этого события являлись Жиль Асцелин, архиепископ Нарбонны, Пьер де Гре, епископ Оксера, Матье де Три, камергер Франции, Ангерран де Мариньи, королевский камергер, нотариусы Жиль де Реми и Жан Камель, а также Ами д'Орлеан, который составил официальный протокол.[706] Матье де Три и Ангерран де Мариньи присутствовали как камергеры при принесении присяги, которая, после восстания во Фландрии и последующего заключения перемирия с вассалом и его людьми, более всего походила на повторное клятвенное обещание верности своему сеньору. В тот момент король находился в Лоше,[707] и при дворе, без всякого сомнения, были и другие люди, которые могли бы поучаствовать в качестве свидетелей в этой церемонии, если бы из-за сугубо вассального характера присяги не требовалось присутствие именно Три и Мариньи.
Мы отнюдь не считаем, что в данном очерке, основанном на имеющемся в наличии документальном материале, нам удалось исчерпывающим образом объяснить, кем являлся камергер, и тем более выявить основные особенности этой должности. Мы хотели показать, что в годы, предшествовавшие апогею его могущества, то есть до 1312 г., Мариньи действительно являлся камергером Филиппа Красивого. Конечно же, он был дипломатом и финансистом, но вместе с тем выполнял свои служебные обязанности. Можно даже сказать, что он смог укрепить свою власть, используя все возможности, которые предоставляла эта должность. Но, как только его политический вес стал слишком велик для того, чтобы он продолжал заниматься делами королевской Палаты и отеля, он отнюдь не предоставил их заботам своих коллег, других камергеров: он доверил их своему верному Мишелю де Бурдене, который в 1314 г., не имея абсолютно никакого почетного статуса, контролировал значительную часть происходящего в отеле. Прослужив какое-то время камергером, Мариньи принял на себя полномочия того, кто некогда назывался великим гофмейстером.
Народ посчитал, что лучшим примером этого превращения стало завершение строительства дворца в Сите, которое немедленно посчитали заслугой Мариньи, – впрочем, нужно сказать, что с момента последнего визита Ангеррана в Париж темпы работ действительно заметно увеличились. Хронисты, которые жили в одно время с Ангерраном, считали Мариньи создателем этого дворца. В «Больших Французских Хрониках» сообщалось, что король «Филипп Красивый правил двадцать восемь лет и по предложению Ангеррана де Мариньи, своего коадъютора и правителя королевства, построил в Париже новый дворец, искусное и дорогостоящее творение, как мы полагаем, самый красивый дворец из всех, которые кто-нибудь где-нибудь раньше видел»;[708] если верить этим словам, Мариньи в данном случае предназначалась роль не советника, а ответственного за строительные работы, и именно это имел в виду Жоффруа Парижский:
Это был он, который,
чтобы сделать дворец для короля,
руководил постройкой дворца,
стоившего столь много золота.[709]
Иностранцы, ничуть не сомневаясь в своей правоте, считали дворец творением Мариньи, и если Жак Мюевен написал, что король построил новый дворец по совету Мариньи,[710] то Жиль Ле Мюизи высказался более категорично: Мариньи приказал построить новый дворец.[711]
Все эти предположения, даже мнение Мюевена, сильно преувеличены. Можно в действительности сказать, что Мариньи являлся руководителем и отвечал – очень действенно, как мы увидим, – за работы по сооружению северных и восточных фасадов дворца, за завершение в 1312 г. строительства четырехугольной башни, за расширение к северу восточного фасада Большого зала, а также за достройку до Сены поперечной дороги на юге и, возможно, за проект моста Сен-Мишель.[712] Но, как вполне убедительно доказал М. Ж. Геру, сооружение Большого зала и Большой палаты было предусмотрено еще в самом первом плане, принятом еще задолго до появления Мариньи у власти, поскольку возводить восточную крепостную стену закончили в 1298 г.
Был ли Ангерран организатором масштабной экспроприации проведенной в 1311 г.? Речь, в частности, идет о домах на Ривьер-Жеан-Ле-Кра, то есть в районе современной набережной Орлож, и домов, располагавшихся вокруг старой площади Сен-Мишель, у юго-восточного угла нового здания, где было построено здание казначейства Сен-Шапель, работы по возведению которого были частично оплачены по приказу Мариньи.[713] Эти экспроприации позволили также расширить помещение каноников, на тесноту которого они уже давно жаловались.[714] Но даже если экспроприации были проведены с согласия или, более того, по инициативе Ангеррана, было бы несправедливым на основании появившихся по прошествии двадцати лет жалоб, которые оставили след в «Больших Французских Хрониках»,[715] утверждать, что Мариньи лично занимался изъятием имущества и что недовольство крупных буржуа (например, Кокатриксов, Барбу, Марселей) было вызвано тем, что результат оценки их впоследствии экспроприированного имущества оказался ниже его себестоимости и даже ниже той суммы, на которую рассчитывали спекулировавшие на экспроприации люди. Основную часть указанного имущества изъяли в сентябре 1311 г., когда Мариньи находился во Фландрии и заботился исключительно о решении вопросов, связанных с фламандцами. Экспроприации проводили Гильом де Марсильи и… Жоффруа Кокатрикс, существует около тридцати документов, в которых содержится подтверждение этому факту.[716] Впрочем, они продолжали свою деятельность вплоть до января 1313 г.[717] Поэтому сказать, что Мариньи' нарушал порядок экспроприации, никак нельзя.
Тем не менее он лично ведал расходом и закупками материалов, а также финансированием работ по возведению дворца. 27 марта 1307 г. он распорядился выплатить из средств отеля 240 ливров трем каменотесам и двум плотникам.[718] Примерно в 1312 г. он послал одного из служащих, ответственных за строительство дворца, Николя Ле Локетье,[719] в Рейнскую область, в Нидерланды, в Данию и во Фрисландию, чтобы купить помимо десяти парадных коней для короля мраморные плиты,[720] которые, согласно предположению Ж– Геру, предназначались для верхней из тех широких ступеней, которые вели к Торговой галерее, для пола Большого зала и для мраморного стола в Большом зале.[721]
Таким образом, утверждать, что дворец целиком и полностью является творением Мариньи, нельзя, но так же неверно было бы отрицать то, что Мариньи принимал активное участие в его создании: отвергнув мнение Борелли де Серра, считавшего, что строительство дворца завершилось в 1304 г., М. Ж. Геру доказал, что значительная часть строительных работ была произведена после 1308 г.[722] Этот период как раз совпадает с тем временем, когда Мариньи взял в свои руки руководство отелем, скончался Пьер де Шамбли и молодой камергер ощутил первые признаки королевской благосклонности. Он не создал дворец Сите, но то, что он поспособствовал завершению его строительства, несомненно.
