2161
Жители бежали морем. Похоже, после Августина в Гиппоне больше не было епископа. В VII веке древний город был совершенно разрушен арабами, но за две мили от него, практически над его руинами, была возведена Бона. См. Tillemont, xiii, 945, и Gibbon, xxxiii. Гиббон говорит, что Бону «в XVI веке населяло около трехсот семейств трудолюбивых, но непокорных ремесленников. Прилегающая территория славится чистым воздухом, плодородной почвой и обилием изысканных плодов». После завоевания французами Алжира Бона была перестроена в 1832 г. и постепенно приобретает французский облик. Это теперь один из красивейших городов Алжира, главный в провинции Константин, там есть общественный сад, несколько школ, довольно развитая торговля, население составляет более 10.000 французов, мавров и иудеев, подавляющее большинство которых приехало извне. Недавно мощи святого Августина были перемещены из Павии в Бону. См. послания аббата Сибура sur la translation de la relique de saint Augustin de Pavie a Hippone в Poujoulat, Histoire de saint Augustin, tom. i, p. 413 sqq.
Даже в Африке, несмотря на столпотворение варваров, дух Августина вновь и вновь появлялся как свет во тьме — сначала в лице Вигилия, епископа Тарса, который в конце V века успешно защищал ортодоксальное учение о Троице и личности Христа и которому иногда приписывается авторство так называемого Афанасьевского символа веры; в лице Фульгенция, епископа Руспа, одного из главных противников полупелагианства, а позже арианства, который вместе с 60 католическими епископами Африки на несколько лет был сослан вандалами–арианами на остров Сардиния и которого называли Августином VI века (ум. в 533); и в лице Факунда Гермианского (ум. в 570), а также Фульгенция Ферранда и Либерата, двух диаконов из Карфагена, которые принимали активное участие в споре о трех капитулах.
Или, как он писал другу около 410 г., Epist. 120, с. 1, §2 (tom, ii, p. 347, ed. Bened. Venet.; в более древних изд. Ер. 122): «Ut quod credis intelligas… non ut fidem respuas, sed ea quae fidei firmitate jam tenes, etiam rationis luce conspicias». Он продолжает, ibid. с. 3: «Absit namque, ut hoe in nobis Deus oderit, in quo nos reliquis animalibus excellentiores creavit. Absit, inquam, ut ideo credamus, ne rationem accipiamus vel quaeramus; cum etiam credere non possemus, nisi rationales animas haberemus». В одном из своих ранних трудов, Contra Academ., 1. iii, с. 20, §43, он говорит о себе: «Ita sum affectas, ut quid sit verum non credendo solum, sed etiam intelligendo apprehendere impatienter desiderem».
Cm. De praed. sanct.y cap. 2, §5 (tom. x, p. 792): «Ipsum credere nihil aliud est quam cum assensione cogitare. Non enim omnia qui cogitat, credit, cum ideo cogitant, plurique ne credant; sed cogitat omnia qui credit, et credendo cogitat et cogitando credit. Fides si non cogitetur, nulla est». Ep. 120, cap. 1, §3 (tom. ii, 347), и Ep. 137, c. 4, §15 (tom. ii, 408): «Intellectui fides aditum aperit, infidelitas claudit». Взгляды Августина на веру и знание подробно обсуждаются в Gangauf, Metaphysische Psychologie des heil Augustinus, i, pp. 31–76, и в Nourrisson, La philosophie de saint Augustin, tom. ii, 282–290.
Проспер Аквитанский выбрал из трудов Августина большое количество фраз (см. приложение к десятому тому бенедиктинского издания, р. 223 sqq.) богословского содержания и имеющих отношение к пелагианским спорам. Мы же напомним некоторые из лучших фраз, туда не включенных: «Novum Testamentum in Vetere tatet, Vetus in Novo patet». «Distingue tempora, et concordabit Scriptum». «Cor nostrum inquietum est, donec requiescat in Te». «Da quod jubes, et jube quod vis». «Non vincit nisi Veritas, victoria veritatis est Caritas». «Ubi amor, ibi trinitas». «Fides praecedit intellectum». «Deo servire vera libertas est». «Nulla infelicitas frangit, quem félicitas nulla corrumpit». Знаменитое высказывание о гармонии в церкви: «In necessariis unitas, in dubiis (или non necessariis) libertas, in omnibus (in utrisque) Caritas», — которое приписывают Августину, не принадлежит ему, оно возникло в такой форме гораздо позже. Доктор Люке (Lücke, в специальном трактате о древности авторства и об изначальной форме и т. д. этого высказывания, Göttingen, 1850) доказывает, что оно принадлежит Руперту Мелдению, немецкому богослову–миротворцу XVII века.
l. с, р. 30 sq.
Adv. Аcadlemicos, I. ii, с. 2, §5: «Etiam mihi ipsi de me incredibile incendium concitarunt». В нескольких местах Civitas Dei (viii, 3–12; xxii, 27) он очень благоприятно отзывается о Платоне, а также об Аристотеле и тем самым открывает путь к изучению философии Аристотеля для схоластов Средних веков.
Иногда утверждают, будто он совсем не знал греческого. Так, Гиббон, например, говорит (гл. xxxiii): «Поверхностная ученость Августина была ограничена латинским языком». Но это ошибка, как и другое заявление Гиббона — что «ортодоксия святого Августина уходила корнями в манихейскую школу». В юности Августин испытывал большую неприязнь к прославленному языку Эллады (Conf., i, 14) и прочел произведения Платона в латинском переводе (vii, 9). Но после своего крещения, во время второго пребывания в Риме, он снова начал заниматься греческим языком с большим рвением ради изучения Библии. В Гиипоне, в бытность пресвитером, у него была хорошая возможность заниматься им, потому что его епископ Аврелий, урожденный грек, говорил на своем родном языке лучше, чем на латинском. В своих книгах он иногда делает ссылки на греческом. В труде Contra Jul., i, с. 6, §21 (tom. x, 510), Августин исправляет перевод Златоуста, сделанный пелагианином Юлианом, и цитирует оригинал. «Ego ipsa verba Graeca quae a Joanne dicta sunt ponam: δία τούτο καί τα παιδία βαπτίζομεν, καίτοι αμαρτήματα ούκ έχοντα, quod est Latine: Ideo et infantes baptizamus, quamvis peccata non habentes». Юлиан вольно перевел это как «сит non sint coinquinati peccato» и сделал отсюда вывод: «Sanctus Joannes Constantinopolitanus negat esse in parvulis originale peccatum». Августин помогает выйти из затруднения, произвольно добавив propria к αμαρτήματα, так что идея наследования греха от другого не исключается. Греческие отцы церкви, однако, вообще не считали наследственную порочность грехом или виной, но только недостатком, слабостью, болезнью. В «Граде Божьем», lib. xix, с. 23, он цитирует отрывок из Порфирия èk λογίων φιλοσοφία. Вероятно, он читал Плотина и «Панарион» Епифания или его краткое переложение на греческом («Историю церкви» Евсевия он знал только но переводу Руфина). Но в своих экзегетических и других трудах он очень редко консультируется с Септуагинтой или греческим Новым Заветом, удовлетворяясь весьма несовершенной Италой или улучшенным переводом Иеронима. Бенедиктинские издатели переоценивали его знание греческого. Он сам честно признается, что очень слабо его знает, De Trinit., 1. iii. Prooem. («Graecae linguae non sit nobis tantus habitus, ut talium rerum libris legendis et intelligendis uno modo reperiamur idonei»), и Contra literas Petiliani (написано в 400 г.), 1. ii, с. 38 («Et ego quidem Graecae linguae perparum assecutus sum, et prope nihil»). О философских знаниях Августина см. также: Nourrisson, l. с, ii, р. 92 ff.
Βοт некоторые из наиболее умных и вдумчивых оценок Августина. Эразм (Ер. dedicat. ad Alfons, archiep. Tolet. 1529) говорит, с наивной игрой слов на основании имени Аврелий Августин: «Quid habet orbis christianus hoc scriptore magis aureum vel augustius? ut ipsa vocabula nequaquam fortuito, sed numinis Providentia videantur indita viro. Auro sapi entiae nihil pretiosius: fulgore eloquentiae cum sapientia conjunctae nihil mirabilius… Non arbitror alium esse doctorem, in quem opulentus ille ac benignus Spiritus dotes suas omnes largius effuderit, quam in Augustinum». Великий философ Лейбниц (Praefat. ad Theodic, §34) называет его «virum sane magnum et ingenii stupendi» и «vastissimo ingenio praeditum». Доктор Баур, не симпатизирующий его взглядам, с энтузиазмом отзывается о самом этом человеке и о его гении. В другом месте Баур говорит (Vorlesungen über Dogmengeschichte, i, i, p. 61): «Вряд ли существует другой автор–богослов, такой же плодовитый и способный, как Августин. Его ученость, конечно, не равнялась его уму, но даже ее иногда недооценивают, утверждая, будто он не был вообще знаком с греческой литературой; это неправда, хотя он не достиг особых высот в греческом». К. Биндеманн (лютеранский богослов) в своей подробной монографии (vol. i, preface) заслуженно хвалит его: «Святой Августин — один из величайших героев церкви. Он не уступает ни одному из учителей, которые писали для церкви с апостольских времен; вполне можно сказать, что среди отцов церкви ему надо отдать первое место, и только Лютер во времена Реформации, по полноте и глубине мысли и силе характера, может быть поставлен рядом с ним. Он — вершина развития средневековой Западной церкви, от него берут начало мистицизм и схоластика Средних веков, он был одним из мощнейших столпов римского католичества, а из его трудов, занимающих место сразу после Священного Писания, и в первую очередь после посланий Павла, вожди Реформации извлекли больше всего убеждений, установившихся в новом веке». Штауденмайер, католический богослов, причисляет Августина к тем умам, которые стоят сотен других (Scotus Erigena, i, p. 274). Католические философы Α. Гюнтер и Т. Гангауф ценят его наравне с величайшими философами и видят в нем человека, досланного Провидением, одаренного Духом Божьим ради назидания всех веков. Поразительна характеристика доктора Иоганна Губера (в его информативном труде Die Philosophie der Kirchenväter, Munich, 1859, p. 312 sq.): «Августин — уникальное явление в христианской истории. Никакой другой отец церкви не оставил от своего существования столь сияющих следов. Хотя среди отцов церкви мы встречаем много одаренных и мощных умов, ни в одном сила личного характера, ум, сердце и воля не были так развиты и не действовали так гармонично. Никто не превосходит его в богатстве восприятия и диалектической остроте мысли, в глубине и рвении религиозного чувства, в величии целей и энергии действий. Поэтому он знаменует собой вершину века патристики, и в последующих эпохах он был заслуженно признан первым и вселенским отцом церкви. — В целом его характер напоминает во многих отношениях характер Павла, с которым его также объединяет опыт призвания от многочисленных заблуждений на служение Евангелию и вместе с которым он мог бы хвалиться тем, что работал больше других. Среди апостолов Павел больше всего определил развитие христианства и стал больше всех остальных выразителем христианского мышления, к которому люди позже обращались, когда жизнь церкви становилась тревожной, чтобы почерпнуть у него, как из чистейшего источника, свежее понимание евангельского учения, — и точно так же Августин обратил христианские народы на свои пути и стал в первую очередь их воспитателем и учителем, при обучении у которого они неизменно обновляют и углубляют свое христианское сознание. Не только Средние века, но и Реформация обращалась к нему за наставлением, и до сих пор все, кто называет свой дух христианским, хотя бы отчасти связаны с Августином». Нурриссон, современный французский автор, который писал об Августине и труд которого облечен авторитетом Французского института, ставит епископа Гиппона в первый ряд среди властителей человеческой мысли: «Если одним из наиболее возвышенных проявлений почтения к Августину считается уважительная критика, неизменная в своей искренности, то я, напротив, предпочитаю славить это великое сердце, этого утешающего и сочувствующего психолога, этого тонкого и возвышенного метафизика, одним словом, этого привлекательного и поэтического гения, место которого — в первом ряду среди мэтров человеческой мысли, рядом с Платоном и Декартом, Аристотелем и святым Фомой, Лейбницем и Боссюэ» (La philosophie de saint Augustin, Par., 1866, tom. i, p. vii). Среди английских и американских авторов доктор Шедд во вступлении к своему изданию древнего перевода «Исповеди» (1860) приводит справедливое и впечатляющее описание ума и сердца святого Августина, обретших воплощение в его замечательной книге.
