Но все эти теоретические проблемы и предположения для Льебо не составляют главного. Ему больше всего хочется доказать пользу лечебного внушения больному, погруженному в гипноз.
Чтобы убедить в этом врачей, он насыщает свою книгу огромным числом примеров успешного использования внушения в гипнозе для лечения самых разнообразных заболеваний.
Медицинский мир, как и можно было ожидать (читатель, вероятно, еще не забыл участь Брэда), встречает труд Льебо монолитной стеной молчаливого и холодного недоверия. Его факты и теории кажутся по меньшей мере странными. Но преданный своему делу и твердо убежденный в своей правоте, Льебо продолжает упорно и горячо отстаивать свои идеи. И, наконец, наступает день, когда в монолите пробивается первая брешь. Главный терапевт медицинского факультета в Нанси доктор Дюмон решает попробовать применить словесное внушение в искусственно вызванном сне для лечения больных в психиатрическом приюте Маревиль.
Льебо охотно делится с ним своим опытом. Постановкой лечебно-экспериментальной работы в приюте заинтересовался профессор терапевтической клиники того же факультета Анри Бернгейм.
10 мая 1882 года по просьбе Бернгейма доктор Дюмон на очередном заседании медицинского общества Нанси демонстрирует на четырех больных некоторые явления гипноза и внушения. Члены общества живо заинтересовываются этим. Сам Бернгейм применяет этот метод в своей клинике, а после первых успехов он настолько широко внедряет его в практику, что лечение болезней внушением становится в этой клинике обычным явлением: врачи используют его на равных правах с другими лечебными методами.
В числе энтузиастов гипноза профессор медицинского факультета физиолог Бони. Он запускает в ход «тяжелую артиллерию» — всю аппаратуру и приборы своей лаборатории, чтобы объективно, точно и беспристрастно регистрировать изучаемые явления. С помощью существующего в физиологии прибора для записи пульса, так называемого сфигмографа Марея, Бони удается представить бесспорное, документальное доказательство того, что внушением в гипнозе можно по желанию учащать или замедлять частоту биения сердца загипнотизированного. Таких объективных доказательств возможности влияния внушением на целый ряд функций организма (потоотделение, выделение слез, молока и т. п.) в его книге «Гипнотизм. Исследования физиологические и психологические» (1885 год) приводится немало. В 1888 году она была издана в России.
Как и все другие исследователи, занимавшиеся гипнозом с позиций подлинной науки, Бони видел, какое большое значение имеет работа в этой области для борьбы с мистикой. Он заканчивает свою книгу горячим призывом: «Нужно, чтобы вопрос о гипнотизме вышел из области чудесного и вошел в научную область; нужно, чтобы магнетизеры и беснующиеся уступили место врачам и физиологам; этот вопрос должен изучаться в клиниках и лабораториях, со всеми вспомогательными средствами, которыми мы теперь обладаем, со всеми тонкими приемами экспериментального метода».
Дюмон, Бернгейм, Бони и еще ряд нансийских ученых присоединяются к той точке зрения на гипноз, которую высказал в своих трудах Льебо, дополняя ее новыми наблюдениями и фактами, углубляя ее дальнейшими истолкованиями. Так формируется взгляд на гипноз и внушение, который получил позднее название нансийской школы, или школы Бернгейма.
В это же самое время, независимо от увлеченных нансийцев, не менее интересные работы в области гипноза начинают проводиться в центральном парижском психиатрическом госпитале Сальпетриер. Здесь ее возглавляет Жан Мартен Шарко, знаменитый невропатолог, слава которого давно уже перешагнула пределы его родины. Слушать лекции Шарко съезжались врачи и студенты из многих стран мира.
Поводом для изучения гипноза послужило то, что Шарко была поручена проверка возможностей лечения болезней металлами, которое давно уже предлагал некий Бюрк. Как раз в этот момент сам Шарко был всецело погружен в поиски решения загадки истерии — нервного заболевания, веками ставившего в тупик врачей невероятной причудливостью и пестротой своих симптомов, казалось, не укладывающихся ни в какие закономерности как по форме, так и по силе проявлений. Естественно, что Шарко попробовал применить предложенный ему будто бы весьма эффективный способ для лечения.
Результаты не заставили себя ждать. Удача за удачей! Одно только прикосновение к больным органам медной палочкой Бюрка — и куда только деваются боли и корчи! Заинтригованный Шарко обращается к истории вопроса. На свет извлекаются давным-давно забытые версии об успешном лечении магнитами. Шарко поручает своим ассистентам испробовать и этот способ. И снова все обстоит как нельзя лучше — истерикам помогают и магниты! Мало того. При помощи магнитов ассистенты Шарко проделывают форменные чудеса. Да и как иначе можно назвать явления так называемого трансферта!
Что такое трансферт? Заключается он вот в чем. Двух больных, страдающих истерией, сажают спиной друг к другу. Положим, у одного контрактура — сведение левой кисти (контрактура — очень часто встречающийся симптом у больных истерией). К этой кисти на некоторое время прикладывают магнит, а потом переносят его на здоровую руку второго больного. В результате получается, что у первого больного контрактура исчезает, а у второго появляется. В чем же тут дело?
В Париже гастролирует магнетизер — некий Донато. Шарко побывал на его сеансе и, конечно, остался весьма далек от того, чтобы поверить в «личный магнетизм» Донато. Но вместе с тем как истинно большой ученый он был также далек от того, чтобы с высокомерным презрением попросту отвернуться от замеченных им здесь интересных, хотя все еще малопонятных явлений. Шарко знакомится с трудами, рассказывающими о работах Брэда, и решает сам вплотную заняться этими вопросами.
С 1878 года в Сальпетриере начинается серьезное исследование гипноза — и в клинических наблюдениях на больных и в специальных экспериментах. О ходе этой работы Шарко регулярно рассказывает в своих блестящих и по форме и по содержанию лекциях, которые привлекают теперь не только врачей и студентов, но и самую широкую публику. Тут же в залах Сальпетриера открыто демонстрируются производимые исследования.
Вот в зал вводится больная истерией, с которой один из ассистентов начинает неторопливую беседу. Внезапно раздается громкий пронзительный звук установленного здесь гигантского камертона. И глазам присутствующих предстает удивительное зрелище большого гипноза. Больная, пораженная резким звуком, окаменевает. Ее колют булавкой, она не чувствует. Ее руку поднимают кверху — и она застывает надолго в этом неудобном положении. Еще интереснее то, что стоит придать телу, рукам, голове больной позу, характерную для какого-нибудь переживания, и печать этого чувства ярчайшим образом выразится в ее мимике. Больной закладывают руки за голову, одновременно отгибая назад затылок, как часто делают люди в припадке отчаяния, и на лице ее рисуется выражение жестокого, неутешного горя. Если руки больной складывают в молитвенную позу, она набожно поднимает к небу глаза и становится на колени. Этот комплекс внешних проявлений гипноза получил в Сальпетриере название стадии каталепсии.
Шарко выделил в гипнозе еще две стадии, каждая с характерным набором симптомов. С помощью довольно простых приемов легко переводили одну стадию в другую. Так, больную, находящуюся в каталепсии, сажали в кресло и осторожным движением опускали ее веки — возникала стадия летаргии. В этой стадии исчезает не только восприимчивость к боли, но и к звуковым, световым и другим даже более сильным раздражениям. Способность сохранять подолгу принятую позу уступает полной расслабленности, вялости мышц. Вместе с тем они приобретают чрезвычайно повышенную возбудимость. Стоит слегка ущипнуть или просто потереть локтевой нерв, как все мышцы, к которым он имеет отношение, резко сокращаются — в результате пальцы и кисти рук загипнотизированной сводит судорога.
Жан Мартен Шарко (1825–1893)
Третья, самая глубокая, стадия гипноза получила название стадии сомнамбулизма. Иногда она возникает у больных сразу, при первом же сильном звуке камертона или вспышке чрезвычайно яркого света (применялись также сильные удары тамтама, гонга и т. п.), иногда же в нее переводят больную, только что бывшую в стадии летаргии или каталепсии.
Больного, находящегося в стадии сомнамбулизма, не так легко заставить поменять позу — мышцы оказывают сильное сопротивление. Но зато он сам автоматически повторяет все движения, которые производит стоящий перед ним врач. Если он делает вид, что качает ребенка, то больной тотчас повторяет это вслед и не останавливается, когда врач отходит в сторону. Сомнамбулы остаются глухи к стрельбе из револьвера, даже тогда, когда выстрел производится у самого уха; они не слышат вопросов, громко задаваемых посторонними, но чутки даже к шепоту ассистента, проводящего исследование.
