Никогда официальное выражение признательности не имело более справедливости и реального основания.
19 января 1873 г. Д. А. Милютин внес свой проект в Государственный Совет и разослал его одновременно на заключение министров. Поступила масса замечаний, из коих немногие были прямо враждебны основному принципу уравнительной всеобщей воинской повинности, большинство же отстаивало те или другие интересы привилегированных сословий, но замечательно, что не было ни одного, которое клонилось бы к лучшей и большей защите интересов народной массы. Как бы молчаливо признавалось всеми, что для нее и без того достаточно (а по мнению иных, чересчур много) сделано военным министром.
Принципиальным противником общей воинской повинности выступил самый стойкий союзник гр. Д. А. Толстого по насаждению грамматического классицизма, управляющий государственным коннозаводством, генерал-адъютант Гринвальд. К сожалению, мы не имели в руках подлинного заключения этого разностороннего консерватора, считавшего себя, помимо техники коннозаводской производительности, равно компетентным как в вопросах чисто педагогических, так и военно-юридических; но, как можно заключить из журнала Государственного Совета, он шел против демократического духа военной реформы; он считал опасным для дисциплины допустить общение свободолюбивых образованных молодых людей из разночинцев с солдатами из народа, а самую военную реформу «преждевременною». Первое опасение разделял и товарищ министра иностранных дел Вестман, который признавал полезным освободить на десять лет лиц с высшим образованием, – не то в награду, не то как macula, в наказание за их политическую неблагонадежность, – от воинской повинности[174]. Особое присутствие Государственного Совета отвергло эти заскорузлые ухищрения мнительных бюрократов, консерваторов согласно заключению Д. А. Милютина по следующим соображениям: «Весьма значительное число молодых людей из образованных классов общества поступает и теперь ежегодно в состав войск в качестве юнкеров; между тем, по засвидетельствованию военного начальства, лица эти не только не оказывают дурного влияния на нижних чинов из простолюдинов, но подают даже добрый пример охотного исполнения служебных обязанностей. То же самое, должно надеяться, останется и впредь. Предполагать противное можно было бы в том лишь случае, если бы со введением реформы молодые люди поставлены были в условия, не соответствующие ни образованию их, ни привычкам, чего на самом деле не предположено»[175].
По поводу же обычного припева трусливых рутинеров о «неподготовленности» народа к принятию общеобязательной военной службы и установления права выкупа для привилегированных высших классов Государственный Совет рассуждал так: «Ввиду совершившихся уже преобразований во всех отраслях государственного устройства, со введением общих всем сословиям земских учреждений и судебной реформы, которыми уже устранены многие из преград, разделявших у нас сословия, сохранение различия одних от других, именно в отношении к обязанности защищать родину, было бы, напротив того, резким и ничем необъяснимым отступлением от общего строя государственного развития. Если правительством признано было возможным и благовременным ввести упомянутые реформы, несмотря на относительно низкий уровень умственного развития массы населения, то это обстоятельство тем менее может служить препятствием общеобязательной воинской повинности, которая по самому ее свойству и условиям военной службы представляет весьма действительное средство не только к распространению народного образования, но и к нравственному развитию населения и вообще к правильному соединению и к направлению их к одной общей цели»[176]. Далее Государственный Совет ссылается на примеры иностранных государств, где не допускается никаких отступлений в пользу высших классов от основного начала общеобязательности военной службы, и в частности на пример Пруссии, где она была введена вскоре после отмены крепостного права.
Несколькими министрами были высказаны пожелания о разных льготах в пользу привилегированных классов: министр внутренних дел Валуев требовал, чтобы особые призывные участки были образованы для «неподатных состояний», министр юстиции гр. Пален настаивал на предоставлении им права избрания места службы по собственному желанию. Но военный министр Д. А. Милютин, согласно духу равенства новой реформы, настойчиво возражал[177] против подобных изъятий, вызванных старыми сословными предрассудками и претензиями. Он признал, однако, возможным допустить, согласно мнению министра финансов Рейтерна, в интересах промышленности отсрочку отправления воинской повинности на два года для заведывающих торгово-промышленным делом.
Обер-прокурор св. синода, гр. Д. А. Толстой, требовал освобождения семинаристов от воинской повинности, указывая на то, что «бескорыстная жажда знания пробуждается почти исключительно в зрелых (?) летах и что юношество в период воспитания руководствуется представлением тех выгод, какие изучение наук обещает в будущем, и что трудно ожидать, чтобы молодые люди, судьба которых уже определилась жеребьем, стали с увлечением предаваться богословским, филологическим и др. изысканиям, чуждым (sic!) будущей их деятельности, и что большинство ограничится окончанием курса в средних заведениях». Д. А. Милютин, «не касаясь вопроса о том, какому возрасту – юношескому или зрелому – более свойственны корыстные побуждения в стремлении к приобретению научных познаний», отверг предложение гр. Толстого ввиду льгот, представляемых высшим образованием или поступлением в духовное звание.
Самое характерное и невероятное в устах министра юстиции замечание было сделано гр. Паленом, предлагавшим важнейшие дела о нарушении законов о воинской повинности, подсудные суду присяжных, изъять из их ведения в виду того, что «едва ли от присяжных заседателей можно ожидать сознания (!) всей важности вины лиц, уклоняющихся от военной службы». Военному министру пришлось выступить в защиту достоинства русского суда присяжных от нападок министра юстиции, которого он призвал к порядку напоминанием об основных началах Судебных Уставов 20 ноября 1864 г.[178] Суд присяжных настолько был популярен, что Государственный Совет даже и не удостоил обсуждения эту неприличную выходку министра юстиции.
Немного таких истин несомнительных, немного таких правил непреложных, коих святость должна пребыть несомненною и тогда, когда противоречат им последствия частные, случайные, независимые от воли людей. Польза просвещения есть одна из малого числа сих истин исключительных.
Князь П.А. Вяземский
Едва ли не самый интересный эпизод в истории военной реформы, это – характерная ожесточенная полемика, завязавшаяся между представителями двух противоположных политических миросозерцаний, между Д. А. Милютиным, который, говоря словами кн. Вяземского (товар, мин. народ, проев.), приведенными в эпиграфе, верил в просвещение и стоял за его распространение quand-meme, – и министром народного просвещения, графом Д. А. Толстым, мрачным носителем узкодворянских интересов, бюрократом до мозга костей, стремившимся сделать величайшее из благ земных, высшее образование, исключительным достоянием знатных и богатых. Недаром военное министерство времен Д. А. Милютина иные называли истинным министерством народного просвещения сравнительно с тогдашним официальным научно-педагогическим ведомством. В то время, когда гражданские гимназии превращались в корпуса с «классической муштровкою», военные кадетские корпуса, освобождаясь от язв профессиональных школ, указанных в известных статьях Н. И. Пирогова «Вопросы жизни», превращались в «военные гимназии», т. е. общеобразовательные заведения, слегка приноровленные к потребностям военного ведомства. Чтобы судить о широте взглядов военного министра Д. А. Милютина на дело просвещения, достаточно добавить, что он возымел смелую и благородную решимость открыть при военном министерстве, – о, ужас! – первый не только в России, но и в Европе, женский медицинский факультет, за что ему и искреннее спасибо, великая честь и слава от всех друзей русского народного просвещения…
Но в числе этих друзей никак нельзя было считать бывшего министра народного просвещения гр. Д. А. Толстого, ожесточенного врага Д. А. Милютина. Как только получен был гр. Толстым из военного министерства проект о воинской повинности, он в поданном отзыве своем от 20 февраля 1873 г. выступил решительным противником системы льгот по образованию, установленных в проекте. Затем гр. Толстой вторично развивал свои замечания в особой записке на имя государственного секретаря от 18 октября 1879 г. Все это замечательное и похвальное, с чиновничьей точки зрения, усердие гр. Толстого клонилось к тому, чтобы доказать, во-первых, что нет просвещения вне введенного им, по вдохновению Каткова и Леонтьева, мрачного, схоластического классицизма и гр. Толстой его пророк, во-вторых, дать выход жертвам нового гимназического строя, тем fruits secs, недоношенным плодам ложного классицизма, которых ежегодно выбрасывали гимназии в угрожающей прогрессии, и, в-третьих, по возможности затруднить пути к высшему образованию вообще и в частности для людей с недостаточными средствами, для детей «дворников, лакеев, прачек и т. п. людей», как выразился впоследствии преемник гр. Толстого И. Д. (впоследствии граф) Делянов.
