- Двигай, гнида! - кричали ему.
- Поглядим, как он у царя насчет медных денег говорить станет.
- Тоже, поди, скопил тыщи.
Купец стонал, охал, жаловался в тесную жаркую толпу:
- Ох, разорили!.. Ох, ограбили!.. Куда ж мне теперь?..
В ответ зло смеялись:
- Ништо, еще наживешь!
- Небось по сусекам-то пропасть добра всякого.
Купец хныкал:
- В лавке, в лавке все было, православные. А ее, почитай, по бревнышку раскидали...
- Да замолчь ты, душу твою!.. Надоел.
Впереди толпы семенил коренастый нижегородец Мартьян Жедринский. Из-за пазухи у него торчал конец свернутого в трубочку подметного письма. Жедринский о чем-то оживленно переговаривался с десятским Сретенской сотни, посадским человеком Лучкой Жидким.
Потирая вспухшую скулу, вполголоса ругался Провка Силантьев.
- Будет тебе, - подмигнул ему Лунка, - наша служба солдатская - головы не сносить. А щека...
- Ты вон куды гляди, - сказал Фомка, тыча пальцем в сторону.
Одновременно с ними к воротам Коломенской усадьбы подходила вереница людей, возглавляемая трясущимся на белом коне всадником.
- Мать честная! - воскликнул Лунка. - Да это никак князь Кропоткин наших ведет!
- Эге-гей, братцы! - заорал Фомка. - Шибче шагай, не то обгоним!
- Молодец Егорка, - проговорил Лунка, - поднял-таки товарыщей. Нашей силы прибавилось.
Когда подошли к воротам, капитан Кропоткин выехал вперед, напыжился.
- Солдаты полка Аггея Шепелева здесь?
Раздались редкие отклики:
- Тута!
- А чего надоть, князь?
Кропоткин подбоченился, выставил бородку.
- Приказываю встать строем на охрану дворца.
- Хо-хо-хо-о!
- Как бы не так!
- В шею его!
Капитан растерянно замолчал. Из-под железного шишака по запыленному лицу струился пот, пересохшие губы неслышно шевелились. Ему говорили солдаты, состоявшие под его командой:
- Уйди, князь, уйди от греха. Неровен час, зашибут насмерть.
Капитан уже не различал в толпе тех, кто пришел с ним, и с ужасом соображал: "Батюшки! Да как же это я опростоволосился?.. Ведь не я, они меня сюда привели!.." Чьи-то узловатые пальцы с грязными ногтями осторожно, но сильно взяли его за запястья, и он тут же выпустил поводья. Потом он уже не помнил, как очутился на земле. Мимо проходили, посмеиваясь, мужики, посадские люди, какие-то оборванцы, солдаты из его роты и роты капитана Панфилова. Князь стоял как оплеванный, и, когда наконец полностью осознал, что произошло, чувство стыда и детской беспомощности охватило его. Ничего не видя перед собой, он доплелся до ограды, прислонился лицом к холодному камню и, опустив голову, тихо заплакал...
Навстречу толпе спешил грузноватый седеющий боярин в шелковом опашне Стрешнев. Не отступая от него ни на шаг, придерживая короткие шпаги, двигались несколько урядников из полка Шепелева. Среди них выделялся своей громадной рыжей головой Кондратий Песковский - удрал-таки в Коломенское.
Боярин бесстрашно остановился перед толпой, развел короткие руки.
- Люди московские, ай случилось что?
Мартьян Жедринский, нехорошо усмехаясь, сказал:
- Ты, боярин, дурнем не прикидывайся.
Стрешнев сжал зубы, глаза беспокойно обегали толпу. Он и сам понимал, что задал дурацкий вопрос. Опустив руки, он уставился в рябоватое лицо Жедринского.
- К государю челом бить? Нет здесь государя. Уехал...
- Брешешь, боярин! - выкрикнул Нагаев. - Сей же час доложи царю, что московский люд желает с ним побеседовать.
Стрешнев отпрянул в сторону.
- Эй, стрельцы, ко мне!
- Я тебе покажу стрельцов! - из толпы вывернулся Лунка и с клевцом в руках бросился к боярину.
Стрешнев и урядники, толкая друг друга, кинулись в ворота, заперлись. В это время раздался крик:
- Государь тут, обедню стоит в Вознесенской!
Народ хлынул к церкви Вознесенья. Обступили храм, лезли на крыльцо, карабкались по карнизам. Егорка протиснулся по лестничным переломам в первые ряды. Охрана, состоящая из десятка стрельцов, была смята, народ подступил к притвору. В густом полумраке церкви были видны лишь переливающиеся тусклой позолотой и серебром боярские и церковные одежды, поблескивали золотые росписи на стенах, лепные украшения царских врат, древний иконостас, паникадило.
Некоторое время горожане и бояре молча смотрели друг на друга.
Но вот золотисто-парчовый рой расступился, и перед Егоркой появился человек в богатой одежде. И хотя Егорка не мог разглядеть как следует его лица, он сообразил, что это - сам царь. Государь сделал еще шаг, и солдат увидел бледное лицо, на котором посвечивали бисеринки пота, вздрагивали тяжелые веки. Глаза Алексея Михайловича пробегали по лицам мужиков, но ни на ком не останавливались.
- Государь, - раздался голос Жедринского, - народ московский требует предстать перед ним.
Всколыхнулась парча на царской груди, вспыхнули лалы3. На мгновение загорелись гневом царские очи, но сразу же ласковая улыбка зазмеилась на тонких губах.
- Ступайте на двор, - тихо проговорил он, - я следом.
Народ попятился от дверей. За спиной государя торопливо зашептал тесть, Илья Данилович Милославский:
- Алеша, милый, не ходи туда! Ох, не ходи... Разорвут!
Царь, не оборачиваясь и продолжая улыбаться, зло оборвал тестюшку:
- Молчи! Наворотил дел - сам нынче берегись. Слышишь, о чем чернь вопит? Головы твоей требует! Скажи Ртищеву, Хитрово Богдану, родне своей пущай прячутся у царицы, у царевен, хоть у черта, прости господи, но сидят тихо. Сам пасись пуще всего. Поймают - убьют... Ты тут, Собакин?
- Тут, государь, - по-змеиному гибкий узколицый стольник, словно крадучись, приблизился к царю.
- Что есть духу скачи незаметно в Москву, собери стрельцов, всех собери - и сюда!
Илья Данилович схватил было зятя за рукав, чтобы остановить, но царь вырвался и не спеша стал спускаться с крыльца.
Остановившись на нижней паперти, царь глянул вокруг себя, и сердце у него задрожало, ноги стали ватными. Всюду, куда ни падал его взор, видел он свирепые разгоряченные лица и тысячи глаз, горящих страшным огнем. Он отшатнулся, но остался на месте, понял, что стоит ему сейчас повернуться спиной, как его убьют. Для этих людей нет сейчас ничего святого, и царь им не царь - одна видимость. Он снова выдавил слабую улыбку, всем своим видом постарался выразить добросердечие и кротость. Чему-чему, а этому он выучился за семнадцать лет царствования.
Видя, что Жедринский медлит, Лучка Жидкий выдернул у него из-за пазухи подметное письмо, положил в шапку и с поклоном подал государю. Безотчетным движением царь принял бумагу, а Жедринский сказал:
- Государь, весь мир требует, чтоб ты это письмо вслух прочитал и велел тотчас изменников, виновных в чеканке медных денег, пред собой поставить.
Стоявший рядом Егорка заметил, как мелко дрожали пухлые, с веснушками царские пальцы, и вдруг до него дошло: "А ведь он нас боится, государь-то!.. То-то! С народом не шути!" И он смело глянул в глаза Алексея Михайловича.
Мысли у царя путались. Он продолжал улыбаться и к ужасу своему понимал, что выглядит дурак дураком. Шум в толпе усиливался.
- Выдай нам Ртищева!
- Милославских подай, кровопивцев, мы им суд учиним!
- Эй, государь, решай поскорее, некогда нам!
- Изменникам - смерть!
Царь словно очнулся от тяжелого сна, стал тихо говорить:
- Идите с миром домой, люди московские. Верьте моему слову: разберусь. Ступайте по домам. Просьбишки ваши сполню. Возвернусь в Москву - суд учиню...
- Не желаем в Москву!
- Деньги медные отмени, через них с голоду пухнем!
- Отмени, государь, помилуй!
- Пятинную деньгу не вели брать!
- Житья от купцов не стало, разорили, окаянные!
Толпа напирала. Передние ряды едва сдерживали хлынувшую к паперти массу народа.
- Разберусь, во всем разберусь, - бормотал царь, прижимая к жирной груди короткопалую ладонь, - слово даю государево.
Егорка ухватил царя за дутую золотую пуговицу:
- Эх, государь, чему верить-то? Нам, солдатам, и вовсе невмоготу стало, ни тебе пожрать, ни попить. Купчишки, целовальники медных денег против твоего указу не берут. Чему верить?
Вперед вытолкнули купца с разбитым лицом.
- Покайся перед государем в воровстве, гнида! - Лунка пригнул купца к царским ногам. - Кайся, вор!
- Не виновен я, невиноватый! - визжал купец. Его оттащили в сторону, замелькали кулаки. Царя оттолкнули, и золотая пуговица осталась в кулаке у Егорки. "Счастье принесет", - подумал про нее солдат и опустил пуговицу за голенище.
- Берегись! - раздались зычные оклики.
Рассекая толпу, отряд стрельцов подводил к царю оседланного, под дорогим арчаком4 коня. Алексей Михайлович, увидев его, взбодрился.
- Верьте мне, миряне, слово сдержу! - выкрикнул он.
- А чтоб слово было крепко, давай ударим, - предложил Лунка и протянул ладонь. Ударили по рукам царь и архангельский мужик, сжали друг другу ладони, поглядели в глаза.
