Нина Молева - Сторожи Москвы

Сретенка улица – двор Пожарского и острожец Пожарского. Какая между ними связь? Случайное совпадение, попытка князя сохранить от врага родной дом или что-то иное? Ответить на это помогают перепись и землемерные записи. Обмеры сажень за саженью позволяли утверждать, что Пожарский не только не заботился о собственном дворе – он пожертвовал им, построив острожец на собственной земле.

В следующей, более обстоятельной московской переписи 1638 года та же земля будет названа не «двором», но «местом» Пожарского. Собственного дома князя здесь больше не существовало, зато выросли вместо него избы Тимошки-серебряника, Петрушки и Павлика – бронников, Пронки – портновского мастера, Матюшки – алмазника, Аношки-седельника – крепостных Пожарского.

Крепостному праву в XVII веке еще далеко до жесточайшей безысходности последующих столетий. Сама эта зависимость была пожизненной: умирал владелец крепостного – и тот оказывался на свободе. Да и формы ее отличались разнообразием – от полного рабства до относительной свободы. Существовала категория холопов, так и называвшихся – «деловыми людьми». Предоставленные личной инициативе, они занимались ремеслами, заводили целые мастерские, торговали, сколачивали немалые деньги, даже имели собственных холопов.

Далеко не все крепостники на это шли, а, предоставляя самостоятельность, норовили взыскать за нее подороже. Пожарский во многом был исключением – и каким же редким! Он охотно «распускал» холопов, да и требовал с них немного, удовлетворяясь главным образом тем, что в случае военной необходимости его «люди» выступали вместе с ним. Потому так много было в Москве ремесленников из «деловых» Пожарского. Им же пожелал он уступить в пользование и собственный двор.

И так сложились обстоятельства, что в одном приходе с князем будет в скором времени иметь свой дом страшная Салтычиха.

В петровские годы в число благотворителей монастыря попадает один из прямых предков Александра Сергеевича Грибоедова, который заказывает роспись соборного храма. Среди побуждений, руководивших Александром Федоровичем Грибоедовым, немалую роль сыграло и то обстоятельство, что родовые земли его семьи находились на Владимирщине, где провел свои детские годы и его потомок.

Богатая и знатная древняя московская семья – хрестоматийное определение Грибоедовых нуждается в уточнении. Грибоедовские чтения 1986 года, изданные тремя годами позже в виде сборника научных материалов к биографии писателя, первым его предком по материнской линии (мать Настасья Федоровна происходила также из рода Грибоедовых и носила эту фамилию в девичестве) называют всего лишь Федора Иоакимовича Грибоедова, наиболее ранние сведения о службе которого восходят к 1632 году. Между тем первая перепись Москвы 1620 года называет его отца – «государынина сына боярского Акима Грибоедова», имевшего «у Покровских ворот, идучи в город, на леве» большой двор в длину тридцати и в ширину двенадцати сажен. Под государыней подразумевалась мать еще неженатого царя Михаила Федоровича – Великая старица.

Его сын Федор, писавшийся в документах чаще всего Якимовичем, располагал позже другим двором – «от Устретенской сотни, по Покровке», рядом со двором стрелецкого полуголовы Ивана Федорова сына Грибоедова, в 1671 году. В качестве подьячего Казанского дворца он посылается в 1638 году «для золотой руды». В 1646-м продолжает числиться там же как старый подьячий с поместным окладом в 300 четвертей и денежным жалованьем в 30 рублей, находясь на службе в Белгороде. В июле 1648 года его назначают дьяком в приказ боярина Никиты Ивановича Одоевского по составлению «Уложения». В январе – октябре 1659 года Федор Грибоедов ездит с князем А. Н. Трубецким в Запорожье на выборы атамана и участвует в заключении договора с запорожцами.

С января 1661 года Ф. А. Грибоедов переводится в Приказ полковых дел, а с мая 1664 до 1670-го – в Разрядный приказ. Здесь он составляет по царскому указу «Запись степеней и граней царственных», выводившую Романовых из одного корня с Рюриковичами. Первые семнадцать глав его труда представляли сокращенное изложение «Степенной книги» XVI века, дополненные изложением обстоятельств царствования Федора Иоанновича и последующих царственных правителей вплоть до 1667 года. Числился Федор Акимович Грибоедов в 1670–1673 годах дьяком Приказа Казанского дворца.

С именем дьяка Федора Грибоедова связано еще одно совершенно исключительное событие. В 1857 году в селе Рогожа Осташковского уезда под церковью было раскрыто его погребение с женой Евдокией и дочерью Стефанидой, точнее, «нетленное тело», одетое в серый камзол, которое участниками заседания Тверской археологической комиссии было определено как принадлежащее «именно Ф. Грибоедову, а не кому иному» и предано земле. Так, во всяком случае, засвидетельствовал Журнал 112-го заседания комиссии.

Материалы о следующих потомках того же рода были изучены М. И. Семевским, но всего лишь на основании семейного архива поместья Хмелиты и опубликованы в «Москвитянине». М. И. Семевский называет среди них Михаила Ефимовича Грибоедова, награжденного Михаилом Романовым, а в конце XVII столетия Тимофея Ивановича, который в 1704 году был воеводой в Дорогобуже, в 1713-м назван майором и назначен комендантом в Вязьму – город, фамильная связь с которым будет сохраняться вплоть до отца писателя.

А вот 1718 год положил конец успешной карьере Тимофея Ивановича. Поставленная им по договору с Адмиралтейством пенька оказалась плохой. В данную ему отсрочку для возвращения в казну полученных денег Грибоедов не уложился, в результате чего все принадлежавшие ему деревни были реквизированы, а сам он «умер от досады». В связи с этими событиями представляется труднообъяснимой та «роскошная жизнь», которую якобы будет вести в Хмелите его сын Алексей Тимофеевич, прапорщик лейб-гвардии Преображенского полка, скончавшийся в 1747 году, и внук, бригадир Федор Алексеевич, постоянно скрывавшийся от кредиторов, родной дядя драматурга. Но в начале XVIII века служилый Александр Федорович мог себе позволить значительный вклад в Сретенский монастырь.

Сегодня, только опираясь на заключение архитекторов, участвовавших в сносе построек Сретенского монастыря в 1930-х годах, можно сказать, что в XVI столетии здесь стояли церкви Марии Египетской с приделом Спаса и Никольская. Абсолютной сохранностью отличались первоначальные формы Никольского храма, представлявшего одноглавый четверик на подклете, перекрытый кресчатым сводом с уложенной по нему чернолощеной черепицей покрытия.

До наших дней из многочастного ансамбля монастыря дошел лишь собор Сретения иконы Владимирской Богоматери и каменные кельи рубежа XVII–XVIII веков, впрочем, значительно перестроенные в течение XIX века и в 1915 году. Собор же возведен по повелению и на средства царя Федора Алексеевича в 1679 году. Одновременно со знаменитой красавицей церковью Григория Неокессарийского, что на Полянке. Федор Алексеевич в обоих случаях присутствовал при освящении вместе с царевнами-сестрами.

Но стилистическая разница между храмами очень велика. Собор Сретенского монастыря как бы обращен в прошлое со своими монументальными формами, значительной величиной. Ощущению масштабности способствует широкая расстановка проемов, четкий ритм членящих фасады лопаток и свободное размещение пяти его глав, из которых только центральная имеет световой – прорезанный окнами-щелями – барабан. Апсидная часть, то есть алтарная, значительно снижена и почти сливается с достроенными со всех сторон к собору в 1706 году арочными крыльцами и приделом Иоанна Предтечи.

В 1707 году внутреннее пространство храма было расписано по заказу стольника С. Ф. Грибоедова, прямого предка драматурга.

XVIII век обогатил собор еще одним произведением, ставшим своеобразным чудом Москвы – так называемым Шумаевским крестом. Это уникальная многофигурная композиция «Распятие» мастера Г. С. Шумаева. Фольклорное по своему характеру произведение с множеством библейских и новозаветных персонажей было выполнено из дерева с применением красок, стекла, олова и разноцветной фольги. Хранится в Музее истории архитектуры.