- Полка у меня нет никакого, вовсе уволен от службы в армии. А товарищу Зыбину я лично известен, - с достоинством проговорил Андрей.
Сказал, и страхом стянуло челюсти. А вдруг Зыбин все же прочтет записку и жестко ответит, что никакого Путинцева он знать не знает и не помнит? Тысячи ведь молодых ребят прошли перед его глазами.
Дежурный подозвал еще кого-то. Судя по знакам различия, капитана. Тот тоже повертел письмо, прочел несколько раз, искоса поглядывая на орден Красной Звезды, поблескивающий у Андрея на гимнастерке меж полами полураспахнутой шинели.
- Товарищ Зыбин сейчас на занятиях, - сказал наконец капитан, - а как дальше у него сложится день, я не знаю.
- Буду ждать до вечера, - согласился Андрей.
- Здесь ожидать не разрешается.
- Буду подходить каждые полчаса и спрашивать, - упрямо проговорил Андрей.
- Вам сказано ясно, - вспыхнул капитан, - здесь ожидать не разрешается. Правильнее было бы, Путинцев, если бы вы точно изложили смысл своей просьбы и сообщили адрес, по которому прислать ответ. Разумеется, если вы уверены, что командир дивизии вам непременно ответит.
- Он мне ответит, но только в прямой беседе, - Андрея все больше одолевало упрямство. - Прошу, передайте лично ему это письмо.
- Вы можете сегодня вообще не дождаться беседы, в которую так верите, относя это в первую очередь к Зыбину, но в меньшей степени также и к себе, еще более высокомерно заявил капитан. - Я не знаю, сумею ли вообще передать ему ваше письмо.
- Буду ждать, пока вы его передадите. - Андрей еще находил в себе силы, чтобы не повысить голос.
- Я не знаю, сколько времени потребуется. Это зависит не от меня.
- Буду ждать столько, сколько понадобится вам.
Он козырнул по всем правилам устава внутренней службы, щелкнул каблуками и удалился, чувствуя у себя за спиной не очень-то ласковую усмешку капитана.
Андрей исправно высчитывал время и через каждые полчаса появлялся у КПП. Но дежурный делал спокойный знак рукой: "Ступай мимо", и Андрей вновь проделывал по стылой пыльной дороге свои рассчитанные ровно три километра.
Потом он стал замечать, что каждые дополнительные полчаса даются ему уже гораздо тяжелее, пришмыгивают подкованные каблуки сапог и то появится короткая колючая боль в области сердца, то вдруг спина покроется горячей испариной. Невыносимо хотелось есть. Он не подумал сунуть в карман хотя бы горбушку хлеба, а продуктовых ларьков поблизости не было видно. Идти же в село Песчанку, близ которого расположен военный городок, становилось рискованно. А вдруг...
И наконец-то... Еще издали заметив устало бредущего Андрея, дежурный по КПП торопливо поманил его рукой. Вызвал кого-то - в темноте плохо были видны знаки различия, - и тот проводил Андрея в помещение штаба. Слабо, наполовину погашенные, светились люстры, и в этом полумраке чудилось что-то печальное, траурное.
Навстречу им поднялся адъютант командира дивизии, которого Андрей мгновенно узнал. И это ему показалось добрым признаком, как бы свой человек. Но радость его тут же угасла.
- Путинцев, где вы пропадали? - с укором проговорил адъютант и скосил глаза на тихо пощелкивающие длинным маятником старинные часы. - Товарищ Зыбин спрашивал о вас уже дважды.
- Виноват, - покорно выговорил Андрей, но в объяснения пускаться не стал.
- Входите, - адъютант приотворил дверь, ведущую в кабинет Зыбина. Хотя генерал-майор ждет только вас, но будьте в словах покороче. Для него этот день оказался очень тяжелым.
В кабинете верхний свет был погашен, и только настольная лампа под зеленым абажуром бросала круглое пятно на кипы деловых бумаг, телеграмм и газет, придавленных локтями Зыбина. Он сидел, вложив ладони чашечками одна в другую и низко опустив на них голову, отчего седые волосы неровными прядями почти касались стола.
"Спит он, что ли?" - в замешательстве подумал Андрей. И оглянулся. Адъютант дверь за ним уже закрыл. Как подойти к столу? Как обратиться: строго по уставу или свободно, по-граждански? Андрей осторожно кашлянул.
Зыбин приподнял голову, вялым движением руки отбросил волосы с лица, потер ладонями щеки, словно умываясь.
- Путинцев? - вглядываясь в полутьму, спросил он. И голос у него был какой-то далекий, надтреснутый, хрипловатый.
- Так точно, товарищ генерал-майор, - ответил Андрей, решая, что здесь положено ему все же держать себя по уставу. Он сделал твердых три шага вперед, чуть щелкнул каблуками и остановился по стойке "смирно".
- Не надо, Путинцев, докладывать. - Зыбин отодвинул бумаги, лежавшие перед ним. - Садись и рассказывай по-человечески, что привело тебя ко мне из Светлогорска. Биографию не повторяй. Память у меня еще достаточно острая. Он потянулся к лежащей в стороне тонкой папочке. - И кроме того, здесь лежат и некие документы, если это слово подходит по отношению к ним.
- Простите, товарищ генерал-майор, - вздрагивающими пальцами Андрей вынул из нагрудного кармана гимнастерки военный билет и подал Зыбину. - Вот эта подробность вам еще неизвестна.
Зыбин вяло повел рукой, но все-таки взял, положил перед собой протянутый документ.
- Известна, - сказал он, не раскрывая военный билет Андрея, - мне все известно. Все. И как тебя упустили на Карельском перешейке. Единственное, чего я не знаю: на что ты рассчитываешь в разговоре со мной?
- На то же самое, товарищ генерал-майор, что и в первый раз.
- Тогда ты служил в моей дивизии, а сейчас ты гражданское лицо. Сперва тебя должны комиссовать: признать вновь годным к строевой службе, затем мобилизовать, затем - почему-то? - направить в Забайкальский военный округ и именно в мою дивизию. Только тогда наступит моя власть. А на это уйдет много времени, потому что в Светлогорске тебе уже отказывали. И пока ты, допустим, добьешься своего - признания пригодным в строй, - если добьешься, генерала Зыбина в Чите уже не будет. Мой рапорт принят: через три дня я здесь свою дивизию сдаю и вступаю в командование дивизией на Западном фронте.
Андрей обомлел. Все рушилось. Что могут дать ему три дня, когда даже вот эта встреча почти чудо!
- Но вы-то едете, товарищ генерал-майор! - не сдерживая себя, воскликнул Андрей. - Поверьте... поймите меня... Мне тоже очень нужно.
- Не сравнивай себя со мной, - строго оборвал Зыбин. - И не в чинах, не в разнице нашего с тобой военного опыта дело. На войне, на передовой линии нужны и командиры и солдаты. Но еду я сейчас почти на смерть, а ты на верную, а стало быть, бесполезную смерть. Об этом точно здесь сказано. - Он ткнул пальцем в военный билет Андрея, и лицо его особенно помрачнело. Зачем ты ищешь смерти без возможности нанести хотя бы даже самый малый урон врагу? Имей ты право, по мнению медиков, носить оружие и окажись в моей части, пошлю в самый опасный бой! Без права носить оружие место твое в тылу. - Он потер ладонью лоб, закрыл ею глаза. - Не скажу, что мне все равно, но в тылу ты своей жизнью можешь распоряжаться как хочешь. А дивизией командую я.
- Моя совесть...
- Да, Путинцев, совесть - надежный советчик. Она приказывает тебе, и ты ее веления выполняй. Это хорошо! Но и у меня есть собственная совесть. И я послушен ей. Мы ни до чего не договоримся сверх того, что я уже сказал.
Андрей медленно поднялся. Все ясно. Не знал он лишь единственного, как ему прощаться с Зыбиным: взяв по-уставному под козырек или протянув руку и выговорить какие-то обыкновенные слова. Сам Зыбин почему-то не торопился вставать. Да ведь и руку, если подавать, так положено Зыбину первому.
И против воли у Андрея сорвалось с обидой:
- Товарищ генерал-майор, выходит, в нашем полку не зря вас называли "каменным"?
Он мог это сказать, он был сейчас "гражданским лицом". И для чего находить теплее слова, когда единственная надежда - пусть очень далекая, а все же надежда - оказалась обманутой? Лучше бы генерал его совсем не принял!
- "Каменным"? - повторил Зыбич. Но не поднялся из-за стола. Даже словно бы стал ниже, совсем вдавился в кресло. - А не "каменному" легко было бы вот сегодня утром враз получить сообщения о гибели жены, сына и невестки и ждать еще целых три дня, когда я смогу - не в бой вступить! - а хотя бы вступить в командование дивизией, находящейся на передовой. - Он стиснул руки, и пальцы у него хрустнули. - Война пока еще не так-то долго продолжается, а сколько горя сразу разлилось по нашей земле. Давит на нас чудовищная сила. Так как же не быть нам всем каменными, чтобы остановить, разбить и вышвырнуть врага, несущего такое горе! - Зыбин заговорил еще тише и глуше. - Один вот я остался, как перст, один! А сына у меня тоже звали Андреем. Способный был музыкант. И как танцевала Стася, его жена! Балерина с огромным будущим. Ты, наверно, мог бы изобразить ее в движении, в танце. Другие художники не могли. Андрей и Стася погибли. Не от бомбы, война все же есть война. Не от пулеметной очереди. И не от случайности близкого боя. Их повесили! - Зыбин ударил себя ладонью по нагрудному карману. - Вот только несколько строчек от Нины, жены, - она была в отпуске в Белоруссии с ними вместе. Все видела своими глазами. Это было последнее, что она видела и о чем успела написать. Вот так, Путинцев. А обстоятельств ее гибели я и вовсе не знаю. Кроме разве того, что закапывали ее в общую яму, может быть, еще и живой...
