XVII
В том же 1783 году масоны совершают первое преступление: они завели в доме Шварца тайную типографию, в которой работали одни иностранцы. В 1784 году Шварц умер, и во главе русских масонов был поставлен прусский ротмистр, барон Шредер, по словам Лонгинова "неизвестный в Москве выходец и проходимец". В 1785 году открылся в Париж масонский конгресс, на котором участвовали петербургские и московские масоны. "На этом конгрессе, - говорит Дешан, - иллюминизм Вейсгаупта окончательно согласовал всю работу бесчестия и кровавого восстания, которая составляла сущность всех масонских тайн. В пригласительной записке, разосланной "всем масонам всех стран", говорилось: "мы не думаем, что предметы обсуждения, перечисленные в сей записке, были бы единственной и исключительной целью сего Конгресса. Есть предметы еще более важные, но мы из осторожности не можем их доверить бумаге, а тем более печати; мы даже сомневаемся, можно ли будет обсуждать их открыто на конгрессе. Нам кажется, что лучше будет тайно разработать их в специальных комиссиях... Не будем забывать, что главная цель сего Конгресса - разрушение предрассудков и открытие масонских истин... Наша первая обязанность вооружиться всем что может содействовать обоим этим целям". Мы уже знаем, что означает на масонском жаргоне "разрушение предрассудков и открытие масонских истин"! Наконец наше правительство обратило внимание на деятельность масонов. С 1786 года начинают присматривать за масонскими собраниями и производить осмотры их помещений. Тогда все масонские ложи; как бы по команде, закрываются, и масонские собрания сразу прекращаются по всей стране. "Закрытие низших Иоанновских лож, - пишет Лонгинов, - хотя было событием замечательным, но не столь важным, как это с первого раза теперь может показаться. Оно рассеяло масонов только низших степеней". Из этого знаменательного откровения масонского писателя мы видим, что тайные мастерские продолжали свою деятельность, и поэтому арест главных масонов в 1792 году был вызван именно их тайною деятельностью. Как мы уже говорили, в доме Шварца находилась тайная типография; там хранились тюки экземпляров, отпечатанных тайно, без цензуры. Узнав о предстоящем осмотре этого дома оберполицмейстером, масоны ночью уложили на подводы все эти экземпляры и при помощи людей князя Черкасского отправили их в его подмосковное имение на хранение, а тайная типография была ими уничтожена также до прибытие обер-полицмейстера. Наряду с мистическими книгами там печатались также книги, "развращающие нравы и подрывающие религиозное чувство, гнусные юродивые порождения энциклопедистов". Боясь преследований, барон Шредер в 1787 году уехал на родину в Берлин; с ним вместе поехал русский масон Кутузов. Из-за границы Шредер стал писать Новикову письма, в которых говорил о разных политических и масонских делах. Эти письма часто задерживались на почте. Все это только сильнее возбуждало подозрения Государыни насчет масонства. Между прочим посланный русскими масонами в Берлин Кутузов поехал оттуда в Париж, где 3 (14) июля присутствовал (не участвовал ли?!) при взятии масонами Бастилии. Другой масон, сын видного московского масона графа А. С. Строганова, Павел, "живший в Париже со своим учителем, анархистом Роммом, присутствует при каждом заседаний национального собрания. "Эти заседания, - пишет Ромм барону Строганову, - будут для Павла возвышенной школой общественного права". Эту школу он проходит также в клубе якобинцев, произносит там зажигательные речи. "Самым лучшим днем моей жизни, восклицает он с трибуны, - будет тот, когда я увижу Россию, обновленною подобной революцией. Если бы я мот там сыграть тогда ту роль, которую играет здесь чудный Мирабо!" Он до того освоился с якобинцами, что клуб дважды посылает его от своего имени говорить речи в национальном собрании, передает ему весь свой архив, избирает почетным членом; на дипломе, выданном ему по этому поводу, красуется печать с девизом: "жить свободным, или умереть". Вот, как показывали себя масоны, когда не находились "под гнетом тирании"! Наконец в 1792 году многие "видные" масоны были арестованы, а их помещения, лавки и типографии опечатаны. К сожалению были арестованы только "видные" масоны, а "невидные", т. е. истинные руководители, остались на свободе, лишившись, только своего главного орудия. В разных лавках и типографиях найдено было около двадцати книг, "скрыто продававшихся, хотя и запрещенных в 1786 и 1787 годах, и сорок восемь книг, печатанных без указанного дозволения". Купец Кольчугин сознался, что запрещенных книг хранится на сумму до пяти тысяч рублей в кладовых гостиного двора и на суконной фабрике. Открыта была переписка князя Н. В. Репнина с Шредером. С Новикова, Трубецкого, Лопухина и Тургенева сняты были письменные показания, которые сохранились. Из них можно убедиться, что эти честные, но увлекающиеся мечтатели ничего не знали о той организации, к которой она принадлежали и являлись лишь марионетками руководящей повсеместно масонством тайной силы. Так было и повсюду. Жюль Леметр пишет: "наши славные деды, бывшие франкмасонами, служили этому сообществу лишь удобными ширмами для прикрытия его тайных замыслов. Этим доверчивым и честным людям дозволялось даже сохранять их религиозные верования и традиционные предания. Заботились лишь о том, чтобы поддерживать среди них что-то вроде невинного либерализма, способствовавшего хотя бы внешнему развитию масонских учений". Какова была дальнейшая судьба арестованных русских масонов и что вменялось им в вину видно из следующего указа Императрицы Екатерины и князю Прозоровскому 1 августа 1792 года: "Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим Мы с одной стороны вредные замыслы сего преступника и его сообщников, духом любоначалия и корыстолюбия зараженных, с другой же - крайнюю слепоту; невежество и развращение их последователей. На сем основании составлено их общество; плутовство и обольщение употребляемо было к распространению раскола не только в Москве, но и в прочих городах. Самые священные вещи служили орудием обмана. И хотя поручик Новиков не признается в том, чтобы противу правительства он и сообщники его какое злое имели намерение; но следующие обстоятельства обнаруживают их явными и вредными государственными преступниками: I. Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучения и казни. II. Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость, потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях. III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброходство. Из посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной присяги и верности подданства. IV. Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой переписке. Новиков сам признал себя преступником. V. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут признал свое и сообщников своих преступление. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость. Что же касается до сообщников его, Новикова, статского действительного советника князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Лопухина и Тургенева; которых не только признания Новикова, но и многие писанные руками их заразительные бумаги обличают в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях, то повелеваем вам призвав каждого из них порознь, истребовать чистосердечного по прилагаемым при сем вопросам объяснения, и притом и получить от них бумаги, касающиеся до заграничной и прочей секретной переписки, которая, по показанию Новикова, у них находится. Вы дадите им знать волю нашу, чтобы они ответы свои учинили со всею истинною откровенностью, не утаивая ни малейшего обстоятельства; и чтобы требуемые бумаги представили. Когда же они то исполнят с точностью, и вы из ответов их усмотрите истинное их раскаяние, тогда объявите им, что мы; из единого человеколюбия освобождая их от заслуживаемого ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание, не выезжая отнюдь из губерний; где те деревни состоят, и не возвращаясь к прежнему противозаконному поведению под опасением, в противном случае, употребление над ними всей законной строгости. А если кто из них и после сего дерзнет хотя единого человека заманить в свой гнусный раскол; таковой не избегнет примерного и жестокого наказания. Когда же они отправятся, донесите Нам; дабы потом могли Мы дать тамошнему начальству повеление о наблюдении за их поступками. ЕКАТЕРИНА.
