"Дорогой мой, избранный мой, не веди ты таких высокомерных речей, не держи ты таких мыслей про себя!" Вскакивает с постели Ак-Молот и говорит: Ничего ты не знаешь, баба. Я больше всех богатырей здесь на земле, я ниже одного только Кудая (Бога). Ему отвечает жена: "Не хвались, дорогой ты мой, не говори ты таких высокомерных речей, не гневи других богатырей!" Тогда рассердился Ак-Молот, лучший из богатырей, схватил свою плеть, принялся бить жену и говорит ей такие слова: "Что, ты всё ещё не хочешь верить и понять, что я всего только разве на два пальца стою ниже Кудая?" И умоляет его жена: "Полно тебе бить меня, о богатырь! Если тебе смерти нужно, я скажу тебе про богатыря, с которым лучше тебе помериться силой, чем бить свою жену. Отсюда за девятью землями живёт храбрый богатырь по прозванию Булат. Слыхал ли ты когда про него? Навряд ты его знаешь". "Пойду померяюсь с Булатом", — говорит Ак-Молот и отправляется на подвиги" (Schiefner. Heldensagen der minuss. Tataren, 162–163). Точно так же в начале другой песни богатырь Кулаты-Миргэн, осмотрев свои стада и свой народ, с самодовольством спрашивает коня своего: "О ты, бело-голубой конь мой, как ты думаешь: есть ли на целом свете человек, у которого было бы столько народа, столько стад?" И отвечает ему конь: "Да, господин мой, Кулаты-Миргэн, есть на земле богатыри, которые гораздо выше тебя и богатством, и силой". И продолжает спрашивать Кулаты-Миргэн: Какого же такого богатыря ты знаешь, который важнее меня?" И отвечает ему конь: "Там за девятью землями живёт Калангар-Таидши храбрый со светло-серым конём, живёт Катай-Хан могучий со светло-гнедым конём — оба братья, оба богатыри, гораздо могучее тебя. Есть у них ещё зять, зовут его Сокай-Алтынь, конь у него тигровый", и проч. И Кулаты-Миргэн едет бороться с этими богатырями (там же, с. 396–397).
Наконец, мы можем указать ещё на одну составную часть, которая, хотя и кажется на первый взгляд повторением рассказов персидской поэмы, но тем не менее не может считаться исключительно её собственностью. Это — первая половина эпизода об отце с сыном. Мы видели уже, что есть близкое сходство между рассказом об Уруслане Залазаревиче, как он приезжает в индийское царство, женится там на царской дочери и, пожив с нею короткое время, уезжает, оставив ей драгоценный камень, по которому можно было бы впоследствии отцу узнать своего сына, — между этим рассказом и рассказом о том же самом в "Шах-Намэ". Во-первых, окончание истории отца с сыном уже совершенно другое (в персидской поэме исход трагический, в русской сказке — счастливый), во-вторых, даже и вся первая половина этой истории представляет такой рассказ, который не принадлежит исключительно одной только персидской поэме, но появляется и в разных других произведениях древней восточной литературы.
Так, например, в одной из индийских повестей Сомадевы царица Мригавати, разлучённая враждебной силой со своим супругом, царём Сагасраникой, надевает на палец своему сыну, царевичу Удаяне (рождённому, как Сограб и как Уруслан Урусланович, в отсутствие отца), перстень, данный ей Сагасраникой, и перстень этот служит впоследствии к тому, чтобы отец нашёл своего сына и возвратился к жене (Brockhaus. Katha Sarit Sagara. Die Marchensammlung des Somadeva. Leipzig, 1839, 35–43). Но ещё ближе к рассказу нашей сказки и "Шах-Намэ" одна древнеиндийская легенда, сохранившаяся в китайском сборнике Фан-и-мин-и-тци: "В царстве Вайсали один брахман посадил дерево Амру, из которого родилась молодая девушка. Он её воспитывал до 15-летнего возраста, и так как она была наделена великою красотой, то слух об этом событии распространился по самым отдалённым царствам и семь царей пришли свататься за неё. Брахман испугался этого. Он посадил девушку в высокий терем и сказал семи царям: "Не я родил её, она чудесным образом произошла от дерева. Если я отдам её одному из вас, остальные шесть разгневаются на меня. Вот теперь она в тереме, потолкуйте между собою, и пусть тот, кому она должна принадлежать, берёт её себе в жёны. Я ничего не хочу тут решать. Но царь Вимбасара ночью пробрался подземным ходом в терем, взошёл в верхний этаж и разделил ложе девушки. Если ты родишь сына, сказал он, передай его в мои руки. Сказав эти слова, он снял золотой перстень со своею печатью и отдал его девушке для признания, потом вышел из терема. Впоследствии девушка родила сына, которого назвали Дживака. Когда ему исполнилось восемь лет, он взял перстень с печатью и пошёл к царю Вимбасаре, и тот дал ему звание царевича", и проч. (Memoires sur les contress occidentales par Hiunen-Thsang, trad, du chinois par Stanislas Julien. Paris, 1857, I, 388–389).
После этих цельных эпизодов укажем ещё на две отдельные, очень крупные характеристические подробности. В нашей сказке, когда дело идёт о том, чтоб попасть в царство Зелёного царя, Уруслан по приказанию захваченной им девы-птицы зажмуривается, "да ступил трижды на своём добром коне, вещем Араше — ажно Уруслан стал на чистом поле под царством Зелёного царя". Эти три шага при совершении подвига — очень часто встречающийся мотив восточных поэм и песен. Так, в индийской поэме Гариванса Вишну в три шага овладевает тремя мирами (Harivansa, trad, par Langlois. Paris, 1834, I, 177, 190); так в песнях минусинских татар богатырь Алтын-Айра, преследуя деву Алтын-Арег, летящую на орлиных крыльях, "бьёт плетью своего светло-голубого коня, так, что чуть не трескаются у него кости, и крепко натягивает удила, так, что рот у коня зияет до ушей. Тогда богатырский конь бросается вперёд с такой силой, что в три прыжка перепрыгивает три земли (Schiefner, Heldensagen der minuss. Tataren, 317); так в песнях койбалов кони богатырей Алтын-Мергэна и Сугдюл-Мергэна также перепрыгивают в три прыжка три небесных пространства (Radloff, Proben, II, 294, 350). Впрочем, иногда количество конских прыжков изменяется. Так, например, кони богатырей Гессер-Хана и Ай-Мергэна перескакивают огромные пространства в семь прыжков (Schmidt. Bogda Gesser-Chan. Petersburg, 1839, 128; Radloff. Proben, II, 427, 429); конь Сугдюл-Мергэна иногда перепрыгивает девять пространств в девять прыжков (там же, с. 378, 379); а богатырский конь Кан-Миргэна в сорок скачков перескакивает сорок стран (Schiefner. Heldensagen der minuss. Tataren, 248).
Другая любопытная подробность нашей сказки — это пограничный страж. "И ехал Уруслан много дней и наехал: на индийском рубеже человек спит на коне, подпёрся копьём, конь под ним ворон, велик добре. И приехал Уруслан к нему близко, а человек
