Чокай и Мирджалилов присутствовали на публичном собрании в андижанском штабе «Шурой Исламия» и попросили правительство о финансовой поддержке. Собрание учредило комиссию из 16 человек (включая четырех немусульман), которая в итоге за три дня собрала 17 200 рублей. На другой день на очередном митинге в главной мечети было решено организовать ополчение и предложить возглавить ее Мирали Умарбаеву, действующему аксакалу (главе местной администрации) Старого города. Задача оказалась трудной, поскольку многие возражали против этого назначения, а сам Умарбаев был недоволен многими добровольцами [126]. Армия так и не сформировалась по-настоящему, хотя, согласно сообщению в печати того времени, воинские части, принадлежащие Кокандскому правительству, 9 января 1918 года (ст. ст.) провели парад в Старом городе Коканда с участием тысячи вооруженных единиц [127]. Эта цифра, скорее всего, была преувеличена и нужна была лишь для того, чтобы вызвать тревогу у европейцев. К февралю автономное правительство обратилось к некоему Эргашу, командующему ополчением Старого города Коканда, и назначило его «главнокомандующим» всей своей армией. Высокопарное звание не могло скрыть того факта, что в армии было крайне мало оружия и не было ни офицеров, ни обученных солдат, и она не могла сравниться с теми вооруженными силами, которые имелись в распоряжении Ташкентского совета. Конец наступил очень скоро. В середине февраля, как только в Ташкенте удалось выделить для этого людей, началось полномасштабное наступление на Коканд. Сражение выиграли легко, в результате безжалостного натиска, и большая часть Старого города Коканда была в результате сожжена дотла. Автономное правительство Туркестана просуществовало всего 78 дней.
При всей краткости своего существования Кокандская автономия оставила темный след в советской политике и историографии, которые интерпретировали ее как махинации буржуазного национализма и пантюркизма, и в последующие годы связь с ней стала безоговорочным доказательством политической неблагонадежности, если не хуже. Коканд представил советской власти альтернативу, практически не выходящую за идеологические рамки русской революции. Однако некоторые геополитические последствия русской революции привели к тому, что вскрылись связи с Османской империей и возникли новые возможности. На краткий миг Османская империя появилась на политическом горизонте Средней Азии.
Провал русских военных операций на Кавказском фронте осенью 1917 года изменил судьбу Османской империи в войне, которая до тех пор была полна неудач. Уже в ноябре 1917 года османы стали продумывать наступление на Русский Кавказ. Это позволило бы воспользоваться моментом и обеспечить геополитический буфер между Османским государством и Россией. Комитет Союза и Прогресса (КСП) направил в Баку некоего Гасана Рушени-бея для создания кавказского отделения партии. В последующие месяцы некоторые османские чиновники будут лелеять грандиозные планы по присоединению Туркестана к «великому халифату» и предотвращению британского наступления на Среднюю Азию и Кавказ. Однако препятствием стала нехватка ресурсов, и османы немного смогли достичь за год, предшествовавший их поражению. Тем не менее резкие перемены в военной обстановке привели к тому, что в Туркестане у многих изменились политические ожидания, и они стали надеяться, что османы могли бы внести своим присутствием порядок в тот хаос, что воцарился в регионе [128].
Кокандское правительство направило своего министра продовольствия Махмудова в Баку – якобы на поиски зерна. Несомненно, он воспользовался теми связями, которые в течение лета установила Партия тюркских федералистов, чтобы войти в контакт с Рушени-беем и попросить у османов помощи для Туркестана.
Мы сильно нуждаемся в квалифицированных людях из Турции, чтобы реформировать внутренние дела Туркестана и сформировать национальную силу, – льстиво писал Махмудов. – Я приехал в Баку от имени наших туркестанских соотечественников, чтобы получить от Вашего Превосходительства указания и людей [129].
Рушени-бей командировал в Коканд группу из двадцати офицеров под командованием Юсуфа Зия-бея для оказания помощи в создании в Туркестане «национальных организаций». В результате приехал один только Зия-бей, который тут же оказался в гуще событий. К тому времени, когда, через несколько месяцев трудной дороги, он добрался наконец до Ташкента, Кокандского правительства уже не существовало, и Ташкент находился под советской властью [Kurat 1970: 511–517]. Он тем не менее принял участие в местной политике и организовал в Ташкенте отделение партии «Единение и прогресс», в которое вступили члены Кокандского правительства [130]. В июне 1918 года эта организация направила делегацию в Стамбул, чтобы добиться османского вторжения в Среднюю Азию. Делегация, в состав которой вошли Махмудов, Саиднасыр Мирджалилов, Убайдулла Ходжаев, муфтий Садриддин-хон и некоторые другие, отправилась в Москву, вооружившись рекомендательным письмом к Галипу Кемаль-бею, османскому послу при советском правительстве. Галип-бей, в свою очередь, организовал поездку в Стамбул, где группа встретилась с Энвер-пашой и Джемаль-пашой, и также с Ахмедом Насими-беем, министром иностранных дел [Baysun 1943: 32]. (Убайдулла Ходжаев и Махмудов остались в Москве, и по крайней мере последний из них, по всей видимости, встретился с Лениным, – несомненно, стремясь добиться от него какого-то компромисса в отношениях с национальными вождями Туркестана.) [131]Другая миссия, во главе с Гази Юнусом, также посетила в августе Стамбул, где обратилась к военному министерству за помощью для Туркестана в его борьбе за независимость. После шести десятилетий, прошедших под гнетом российского империализма, Туркестану не хватало «цивилизационной силы», необходимой для борьбы за независимость, однако при должном руководстве народ был бы готов пролить «океаны крови» во имя освобождения Средней Азии и всего мусульманского мира [132]. Ни одна из этих миссий не принесла значительных результатов. Как утверждал Майкл Рейнолдс, османские интересы в Средней Азии имели прежде всего геополитический характер, а не этнический и не конфессиональный, и в любом случае сдерживались острой нехваткой ресурсов [Reynolds 2009]. Первая миссия была направлена в Швейцарию вместе с Абдурашидом Ибрагимом, татарским активистом, работавшим на османов, и с Кепрюлузаде Мехметом Фуатом, специалистом по тюркской истории и политиком, чтобы представить «Европе» свою позицию. Однако в дороге миссию настигло завершение войны; пароходу было отказано в высадке на землях Габсбургов, так что пришлось вернулся в Стамбул [Togan 1981:480; Baysun 1943:32–33]. Вторая делегация получила лишь добрые пожелания [Reynolds 2011: 242–243].
Надежды на османскую интервенцию с самого начала были беспочвенными, а после поражения османов в октябре 1918 года с ними пришлось окончательно распрощаться. Миссии оказались почти безрезультатными. Однако связь с османами оказалась плодотворной в других отношениях, чему отчасти способствовало решение большевиков «освободить» всех военнопленных после подписания Брест-Литовского договора. Это означало, что примерно 65 000 османских военнопленных, большинство из которых содержались в лагерях в российской провинции и в Сибири, оказались брошены на произвол судьбы [Yanıkdağ 2002, 1: 229; Taşkıran 2001: 62–63]. Для многих из них
