Последствия падения Византии
Первыми последствиями были обычные, увы, ужасы штурма. Насилий случилось вроде бы меньше, чем при взятии исламских городов (хотя, что значит меньше?), но разрушений и особенно грабежей — много больше. Ведь Константинополь был существенно богаче любого сирийского или палестинского города. Был ли Царьград подожжен, загорелся ли при нападении на него сам — неясно. Но вот свидетельство участника и хрониста похода, знатного французского барона Жоффруа де Виллардуэна: «Огонь начал распространяться по городу, который вскоре ярко запылал и горел всю ночь и весь следующий день до самого вечера. В Константинополе это был уже третий пожар с тех пор, как франки и венецианцы пришли на эту землю, и в городе сгорело больше домов, чем можно насчитать в любом из трех самых больших городов Французского королевства».
Никита Хониат, находившийся именно в это время в Царствующем Граде, дает весьма впечатляющую картину разорения Второго Рима, даже если сделать скидку на присущие ученому книжнику риторические обороты и естественную ненависть к захватчикам (вспомним принадлежащие западным хронистам описания злодейств и мерзостей, творимых турками в Иерусалиме). «Неприятель сверх всякого ожидания увидел, что никто не выступает против него с оружием в руках и никто не сопротивляется; напротив, все остается открытым настежь, переулки и перекрестки не защищены, нигде ни малейшей опасности и полная свобода неприятелю. Жители города, предавая себя в руки судьбы, вышли навстречу латинянам с крестами и святыми изображениями Христа, как то делается в торжественных и праздничных случаях; но и это зрелище не смягчило души латинян, не умилило их и не укротило их мрачного и яростного духа: они не пощадили не только частное имущество, но, обнажив мечи, ограбили святыни Господни и звуком труб возбуждали коней к нападению. Не знаю, с чего начать и чем закончить описание всего того, что творили эти нечестивые люди! О ужас! Святые образа бесстыдно потоптаны! О горе! Мощи святых мучеников заброшены в места всякой мерзости! Но что страшно промолвить и что можно было видеть глазами: божественное тело и кровь Христовы (имеются в виду хлеб и вино причастия. — Д. Х. ) были разлиты и разбросаны по земле. Некоторые из них разбивали драгоценные чаши; их украшения прятали за пазуху, а из них пили, как из бокалов. О, предтечи антихриста и предвестники его нечестивых дел, в ожидании которых мы находимся! В те дни, как в древности, Христос был снова раздет и осмеян, о ризах его метали жребий [37]; недоставало только того, чтобы они пронзили бок Его копьем и пролили потоки святой крови. О разграблении главного храма нельзя и слушать равнодушно. Святые налои, затканные драгоценностями и необыкновенной красоты, приводившей в изумление, были разрублены на куски и разделены между воинами, вместе с другими великолепными вещами. Когда им было нужно вывезти из храма священные сосуды, предметы необыкновенного искусства и чрезвычайной редкости, серебро и золото, которыми были обложены кафедры, амвоны и врата, они ввели в притворы храмов мулов и лошадей с седлами: животные, пугаясь блестящего пола, не хотели войти, но они били их и таким образом оскверняли их калом и кровью священный пол храма.
Какая-то женщина, преисполненная греха, рабыня фурий, прислужница дьявола, исчадие ядоносных чар, ругаясь над Христом и восседая на патриаршем троне, пела неприличные песни и, ломаясь, скакала вокруг. После этого нельзя и говорить, что чего-нибудь не делалось или что-нибудь было хуже другого: величайшие преступления были совершены всеми и с одинаковой ревностью. Разве могли пощадить жен, дочерей и дев, посвященных Богу, те, которые не щадили Самого Бога? Было весьма трудно смягчить мольбами и умилостивить варваров, раздраженных и исполненных желчи до того, что ничто не могло противостоять их ярости; если кто и делал такую попытку, то его считали безумным и смеялись над ним. Кто сколько-нибудь им противоречил или отказывал в требованиях, тому угрожал нож; и не было никого, кто не испытал в тот день плача. На перекрестках, в переулках, в храмах — повсюду жалобы, плач, рыдания, стоны, крики мужчин, вой женщин, грабежи, прелюбодейство, плен, разлука друзей. Благородные покрылись бесчестием, старцы плакали, богатые бродили ограбленными. Все это повторялось на площадях, в закоулках, в храмах, в подвалах. Не было места, которое оставалось бы нетронутым или могло бы служить убежищем для страдальцев. Бедствия распространялись повсюду. Боже бессмертный, какая была людям печаль, какое отчаяние! Когда случалось, что морские бури, затмение солнца, кровавый лик луны, изменение в движении звезд где-нибудь и когда-нибудь могли предвещать подобное несчастье?»
То, что грабили ратники Божьи немало, признает и франкская сторона. Свидетельствует тот же Виллардуэн: «Армия, рассыпавшись по городу, набрала множество добычи — так много, что поистине никто не смог бы определить ее количество или ценность. Там были золото и серебро, столовая утварь и драгоценные камни, атлас и шелк, одежда на беличьем и горностаевом меху и вообще все самое лучшее, что только можно отыскать на земле… Такой обильной добычи не брали ни в одном городе со времен сотворения мира».
Весьма желанной добычей стали реликвии. Их хватало во Втором Риме. Честной Крест, терновый венец Христа (он, правда, некоторое время оставался в Константинополе у новых владельцев) и многие иные священные предметы оказались у крестоносцев. По словам анонимного немецкого хрониста, один епископ из Тюрингии вернулся домой с телегой, доверху нагруженной константинопольскими реликвиями. Одно только описание похищенных из Царьграда священных предметов и останков, составленное в 1870-х гг., составило два объемистых тома. Командиры крестоносцев пытались как-то регулировать бесконтрольный грабеж. Они заставляли (как правило, безуспешно) сдавать похищенное в общую казну для дальнейшей дележки. Кроме того, появилось огромное количество фальшивых реликвий. Откуда было знать настоятелям церквей в глубине Франции или Германии — подлинная ли прядь волос из бороды св. Иоанна Крестителя привезена вернувшимся из похода рыцарем или выстрижена им из бороды собственной? Именно тогда появились, прямо как у нынешних антикваров, письменные свидетельства подлинности священных предметов.
Немало ценнейших произведений античного искусства, свезенных в Новый Рим еще Константином Великим, погибло в пожарах, было переплавлено на слитки драгоценных металлов или похищено.
Примечательна судьба бронзовой позолоченной четверки лошадей (квадриги), украшавшей императорскую ложу на ипподроме. Эта квадрига была создана великим древнегреческим скульптором, придворным художником Александра Македонского Лисиппом. Ее установили в Александрии Египетской. Октавиан Август вывез ее из Египта после победы над этим царством и украсил свою Триумфальную арку. Затем коней ставили на арки то Нерона, то Траяна, пока Константин Великий не перевез их в Новый Рим. В 1204 г. квадрига украсила собой террасу собора Св. Марка в Венеции. В 1797 г. генерал Бонапарт, захватив Светлейшую республику, переправил скульптурную группу в Париж. Она была поставлена сначала у входа во дворец Тюильри, а затем на Триумфальную арку самого Наполеона. В 1815 г. четверка вернулась на прежнее место в Венеции.
Квадрига с константинопольского ипподрома, похищенная венецианцами в 1204 г.
Впрочем, главным все-таки последствием захвата Константинополя стала организация власти в только что захваченном государстве.
Еще до штурма франки и венецианцы договорились о разделе добычи и власти. Создавалась особая коллегия из 12 человек — шести венецианцев и шести франков, причем с каждой стороны по три духовных лица и по три светских. Именно эта коллегия должна была избрать нового императора. Тот, кто будет избран императором, получает четвертую часть империи, а остальные три четверти делятся поровну между венецианцами и франками. Та сторона, от которой не будет избран новый владыка империи, получает право избрания патриарха из духовенства своей земли. Фаворитом этой «избирательной кампании» считался Бонифаций Монферратский как вождь франков. Греческое население относилось к нему вполне благосклонно. Греки обращались к нему за помощью против других крестоносцев и нередко приветствовали на улицах Константинополя криками: «Да здравствует святой царь Маркиз!», принимая титул за имя. Для подкрепления своих претензий он обручился с Маргаритой (в православном крещении Марией) Венгерской, дочерью венгерского короля и вдовой Исаака Ангела. Но именно популярность помешала ему. Голосами венецианцев и франкского духовенства 9 мая 1204 г. избран был Балдуин Фландрский. Венецианцы возвели на кафедру католического патриарха Константинопольского своего соотечественника Томмазо Морозини.
