Испанцы никак не могли прийти к единому мнению по вопросу о том, посылал ли Атауальпа секретные донесения или же он сказал Писарро правду. Соответственно они не могли прийти к единому заключению касательно того, следует им казнить испанского повелителя или же надлежит сохранить ему жизнь. С тем чтобы определиться с реальностью существования непосредственной угрозы, Писарро приказал Эрнану де Сото и еще четверым всадникам отъехать на некоторое расстояние от города в северном направлении и обследовать местность. Если бы они не обнаружили там никакой туземной армии, то вполне могло быть так, что Атауальпа говорил правду. Если бы, с другой стороны, они обнаружили армию, то представлялось очевидным следующее соображение: прежде чем испанцам доведется потерять свои жизни, Атауальпа должен будет расстаться со своей.
В то время как Сото и его люди галопом неслись из города, остальные испанцы, пребывая в нервном напряжении, ждали ответа на главный вопрос. Некоторые теребили пальцами свои золотые слитки и мечтали о том, что они сделают с этим золотом, если им удастся уцелеть в ходе этой авантюры и вернуться назад в Испанию. Некоторые писали своим друзьям или семье письма, надеясь однажды отослать их домой. Заседавшие в этот час Писарро и его военачальники выражали единодушие по одному пункту: следующим их шагом должен быть поход на юг и захват Куско, столицы империи, самого богатого и величественного из всех ее городов.
Но поскольку Куско лежал примерно в 600 милях к югу от Кахамарки, а ведущая туда инкская дорога шла по исключительно неровной, ухабистой местности, Писарро и подчиненных ему командиров беспокоила мысль, что они будут не в состоянии предотвратить освобождение Атауальпы инкскими войсками во время длительной экспедиции. В походе этот обособленный испанский отряд окажется в намного более уязвимой позиции. Находясь на незнакомой местности, испанцы неизбежно станут идеальным объектом для атаки. По словам троих испанцев, участвовавших в разграблении Куско, на этом пространстве имелось несколько сотен мест, где могли быть устроены эффективные засады. Если бы Атауальпа оказался вызволен своими войсками, то он, несомненно, в короткий срок поднял бы всю страну против испанцев.
В тот вечер, после обеда, Писарро и несколько командиров сели играть в карты. Ставками у нуворишей, несомненно, были золото и серебро. Но тут неожиданно дверь резко распахнулась, и в комнату вбежали испанец и туземец. Испанец баскского происхождения Педро де Анадель был одним из первых завоевателей Никарагуа. Сопровождавший баска туземец был одним из его никарагуанских слуг. Запыхавшийся Анадель поведал собравшимся, что его слуга куда-то уходил за городские пределы, и в окрестностях города, на расстоянии примерно 10 миль, он увидел там надвигающуюся многочисленную туземную армию.
Писарро поднялся и начал задавать этому слуге вопросы. После того как тот очень подробно описал то, что он увидел, стало очевидно, что туземная армия — на марше. Все находившиеся в комнате до крайности оживились, особенно Альмагро, который еще с момента возникновения первых слухов о предполагаемом предательстве императора уговаривал Писарро казнить того. Отрезвленный Писарро немедленно приказал своему отряду начать подготовку к битве; он также созвал экстренное заседание, на котором должна была быть выработана стратегия и снова обсуждена судьба Атауальпы. Те, кто до сих пор выступал в поддержку Атауальпы, поменяли свое мнение. Оказавшись перед лицом явной угрозы атаки, собравшиеся не медлили с принятием решения. «Страстно настаивая на необходимости экзекуции, Альмагро [привел] множество доводов относительно того, почему Атауальпа должен умереть», — вспоминал один очевидец. Рикельме настаивал на том, чтобы император был в самый короткий срок казнен, прежде чем огромные туземные войска смогут начать атаку.
Когда было проведено окончательное голосование и все присутствовавшие высказались за казнь Атауальпы, Писарро в душе менее всех склонялся к этому решению; но он уже не находил для себя возможности продолжать придерживаться своей прежней точки зрения, заключавшейся в том, что испанцы будут в более благополучном положении, если сохранят Атауальпе жизнь. Писарро, вне всякого сомнения, рассуждал в том духе, что туземная армия не могла выступить, не получив соответствующего приказа Атауальпы. И поскольку Атауальпа совершил предательство, по крайней мере согласно представлению испанцев, то Писарро в итоге приказал, чтобы «инкского императора сожгли, если он не согласится быть обращенным в христианство».
Сыну Уайны Капака, который еще до прихода испанцев боролся за обладание инкским троном и который без особых угрызений совести убил своего брата ради завладения престолом, в короткий срок доложили о принятом испанцами решении. Неудивительно, что Атауальпа был сокрушен этими новостями. «Атауальпа плакал и просил, чтобы его не убивали, — вспоминал Педро Писарро, — ведь, по его словам, в стране не было ни одного индейца, который бы предпринял что-то серьезное без приказа императора. И потом, если испанцы содержат его как узника, то чего им бояться?» Попробовав без всякого успеха убедить своих тюремщиков в том, что его империя скатится в состояние хаоса, если он, император, будет казнен, Атауальпа предпринял затем еще одну отчаянную попытку спасти свою душу. «Если они с ним собираются сделать это [убить его], то он им даст в два раза больше того, что от него потребовали». Предложение, сделанное императором в последнюю минуту, по-видимому, не затронуло никаких струн в душах испанцев. Атауальпа с тревогой заметил, что Писарро старается не смотреть на него.
«Я видел, как губернатор плачет, испытывая скорбь оттого, что он не может даровать Атауальпе жизнь, — вспоминал Педро Писарро, — [но]… Франсиско опасался последствий и рисков для страны, которые могли последовать в том случае, если бы Атауальпа был освобожден». Сейчас Писарро наряду с другими испанскими военачальниками был убежден в одном: если туземная армия находилась менее чем в 10 милях от города, то она могла предпринять атаку в этот же самый вечер. Теперь, когда заложник вот-вот мог попасть в руки врагов, нельзя было терять ни минуты. С Атауальпой должно было быть покончено немедленно.
В субботу 26 июля 1533 г. солнце еще только начинало всходить, когда группа испанцев привела императора четырех суйу на главную площадь, туда, где он был захвачен в плен в прошлом ноябре. Всегда стремившиеся придерживаться строгих формальностей, испанцы протрубили в трубы и громко начали зачитывать обвинения против императора. Атауальпа между тем был привязан к столбу, воткнутому в землю. Либо ввиду того, что готовящееся действо не скрывалось от обозрения, либо ввиду того, что один из переводчиков сообщил горожанам о предстоящей казни, к месту сожжения стали во множестве стекаться индейцы. Для простых местных жителей ожидание готовящейся испанцами казни их бога и повелителя было окрашено таким же чувством священного страха, как представление о готовящемся вот-вот потухнуть солнце и соответствующей гибели их мира. Для испанца соответствующим аналогом было бы ведение Христа на Голгофу.
Инки полагали, что история представляет собой следование одна за другой эпох, отделяемых друг от друга неким катаклизмом, пачакути, сопряженным с «низвержением мира». Первый пачакути начался с момента образования самой Инкской империи. Сейчас же, когда индейцы наблюдали, что их повелитель Атауальпа привязан к столбу, многие опасались, что вот-вот должен начаться второй пачакути. «Теперь, когда Атауальпу готовились убить, — вспоминал Педро Писарро, — все присутствовавшие на площади туземцы пали ниц».
Часть испанцев стали собирать деревяшки и хворост, другие начали подкладывать их к ногам Атауальпы. Доминиканский монах Вальверде вел беседу с императором через одного из переводчиков. «[Он наставлял его в] понятиях нашей христианской веры, говоря ему, что Бог хочет, чтобы он умер по причине грехов, которые он [Атауальпа] совершал в мире, и что ему надлежит раскаяться, и тогда Бог простит его за все».
Трудно понять, что Атауальпа действительно понял из слов монаха. Думал ли Атауальпа, что Бог, о котором говорили эти христиане, избавит императора от убиения, если Атауальпа согласится почитать его? Или же он полностью понял, что предоставляемое «прощение» имеет очень ограниченный радиус действия и позволяет Атауальпе выбирать между двумя разными формами смерти? В любом случае он, повелитель четырех суйу, был теперь привязан к столбу, в то время как бородатые люди явно готовились предать его огню. Атауальпа сделал все, что от него требовали эти захватчики, и теперь очень недружелюбный тип в темной мантии угрожал ему лютой смертью в том случае, если Атауальпа не примет одного-единственного Бога захватчиков, которого испанцы называли Dios.
