Усвоив эту величавую мысль, московские князья готовы были взять на себя вселенскую роль царей всего православного мира. Понятно, почему их власть казалась такою могущественною и самодержавною. Но эта самодержавная власть не всем была приятна: против нее стало заметно движение в московском боярстве XV века.
§ 54. Боярство и княжата; их притязания. В первое время возвышения Московского княжества в Москве образовалось преданное князьям боярство (§ 43). Древний обычай давал боярам и вольным княжеским слугам право уходить со службы князю, если слуга бывал недоволен своим «государем» (хозяином). Знатнейшие из слуг, бояре, сверх того, считали себя вправе участвовать в княжеской думе и обсуждать все дела управления и политики. В XIV столетии бояре не уходили от московских князей, потому что в Москве им было лучше и доходнее, чем где бы то ни было. Напротив, из других княжеств добровольно приезжало в Москву много слуг на московскую службу. Имея прямую для себя выгоду в успехах Москвы, бояре московские всеми силами старались об усилении московских князей и были их верными слугами. Не раз они даже правили княжеством за малолетних князей и никому не давали их в обиду. Зато и князья ценили и жаловали своих бояр[49].
Начиная с XV века, в среду московского боярства стали поступать в большом числе удельные князья северной Руси и выезжие князья из Литвы. Удельные князья приходили на службу московского князя со своими уделами, которые великий князь и оставлял за ними в качестве простых боярских вотчин. Князья литовские переходили в Москву также со своими волостями; если же они выбегали из Литвы без земель, то великие князья давали им земли от себя. Таким образом, новые слуги московского государя были обеспечены землями и должны были с этих земель служить Москве ратную и всякую иную службу, являясь по государеву зову с своими «людьми» (холопами) всюду, куда их позовут. Занимая разные должности, придворные и военные, служилые князья становились на деле самыми обыкновенными слугами; но они не хотели равняться с простыми боярами, потому что происходили из княжеского рода и вели себя от Рюрика или же Гедимина. На основании родословных книг они точно знали, кто из них принадлежит к старшей линии, а кто к младшей, и кто кого породою выше. Положение каждого князя в его роде называлось его «отечеством», и при каждой службе князья считались «отечеством», стараясь, чтобы старшие и знатнейшие занимали высшие места и должности, а молодые и «худые» – низшие. А все вместе князья желали на всякой службе быть выше простых бояр, потому что они считали себя «государями», а бояр простыми людьми. Но и у бояр было свое «отечество» в их родах и свои счеты местами на службе. Они не всегда уступали князьям. И вот в Москве твердо укоренился обычай счета «отечеством» при всяком служебном назначении. Служилый человек соглашался взять должность или занять место только тогда, когда убеждался, что его не подчинят равному с ним или менее знатному, чем он сам. В противном случае он бил государю челом, что ему служить «невместно», что эта служба его «отечеству поруха» и что он просит дать ему «оборонь». Этот обычай счета местами по отечеству называется местничеством, а столкновения из‑за мест – местническими «случаями», или «делами».
Таким образом в XV веке в Москве постепенно сложилось новое боярство, наверху которого оказались, по своей «великой породе», потомки удельных князей, подчиненных Москвою. Не допустить первенства князей среди бояр великие князья не могли, потому что они не могли изменить «породы» и «отечества» своих слуг, не могли незнатного сделать знатным, а родовитого сделать простым. Но московские государи не могли быть довольны своим новым боярством, потому что оно стало менее зависимо от них. Знатные князья-бояре помнили, что их предки были такими же государями, как московский князь, и сами себя считали тоже «государями», а не простыми слугами. Они желали принимать участие в управлении государством как соправители московского князя, а не как его слуги. В своих вотчинах они чувствовали себя по‑прежнему удельными князьями, какими были их отцы и деды. Словом, новое московское боярство приняло вид родовой и земельной аристократии, питавшей притязания на участие в управлении государством. При таких условиях старые добрые отношения между московскими самодержцами и их боярством пали. Иван III и Василий III одинаково не признавали притязаний «княжат» (так в Москве стали звать титулованных слуг). Они отбирали от них некоторые вотчины, запрещали им продавать земли без особого разрешения или дозволяли продавать только родне – все затем, чтобы как‑нибудь не упустить из московского подданства удельных земель и не лишиться с них службы государству. Они не допускали княжат до своей тайной думы и всякие дела делали с доверенными лицами из простых «дьяков» (секретарей). Когда же княжата роптали и жаловались на это, государи «опалялись» на них, ссылали их, постригали в монахи, даже казнили. Если же кто‑либо из княжат замышлял «отъехать» от великого князя в Литву (больше некуда уже было отъезжать), то его хватали и обвиняли в измене и отступничестве. Таким образом у самых знатных своих слуг московские государи отнимали старое право совета и отъезда, каким всегда пользовались бояре. Княжата не принимали в расчет, что времена уже изменились и что при новом государственном порядке отъезд есть действительно измена своему государству: они роптали и были готовы на смуту. В своих боярах-княжатах московские князья нажили себе домашних врагов.
§ 55. Люди служилые и тяглые; поместная система и крестьянское прикрепление. Одновременно с образованием княжеской аристократии в Московском государстве стали слагаться и другие сословные группы. В удельное время, в тот период, когда еще совершалось заселение северо-восточных княжеств славянским племенем (§ 29), состав общества в этих княжествах был очень неопределенным. Князья не могли остановить переселенческий поток, задержать население в своих волостях и прикрепить его к своему уделу. Народ приходил в их удел и уходил из него свободно, не сказываясь князю и без его позволения. Князья поэтому старались закрепить за собою отдельных лиц. Они или принимали их к себе на вольную службу по договору (это были их бояре и слуги вольные), или же покупали их и кабалили, как рабов (это были их «люди», или холопы). Из тех и других составлялся «двор» князя, соответствующий дружине Киевского периода (§ 20). С помощью этого двора удельный князь управлял своим уделом, защищал его и вел свое хозяйство. Бояре и вольные слуги были его советниками и полководцами, а «люди» составляли рать и были рабочими на его пашне и промыслах. Часто князья приглашали неимущих свободных людей селиться на княжеской земле с условием служить и работать князю, причем, если такой слуга не исполнял своих обязанностей, его лишали данной ему земли. Из этих слуг «под дворским» (то есть подчиненных княжескому дворскому, или дворецкому) составлялся особый, средний разряд княжеских людей – не холопов, но и не вполне свободных.
Так устроены были отношения удельных князей к тем, кто им служил. Все же прочие лица, жившие в уделе князя, носили общее наименование «христиан», или «крестьян», и не находились вовсе в личной зависимости от князя. Как в городах («посадах»), так и в сельских волостях они были устроены в общины, или «миры». Князь знал, что в какой‑либо его волости (занимавшей, например, долину какой‑либо речки) жили крестьяне. Он приказывал там счесть количество крестьянских дворов, назначал с них со всех один общий податной оклад, «тягло», и поручал самим же крестьянам в известные сроки доставлять ему свою подать. Люди приходили в эту волость и уходили из нее без ведома и разрешения князя. Крестьянский «мир» их принимал и отпускал; он их облагал податью в общий оклад; выборные «старосты» собирали эту подать и отвозили князю. При таком порядке крестьяне знали не князя, а крестьянский мир, а князь мог быть равнодушен к тому, что тот или другой его крестьянин уйдет к соседнему князю. Прямого ущерба от этого для князя не было. Такою же свободою перехода крестьяне пользовались и на частных боярских землях. Приходя на землю, они составляли арендное условие, «порядную», и в порядной определяли свои обязанности и платежи господину; уходя от господина, они известным порядком «отказывались» от земли. Закон и обычай считали нормальным сроком отказа «Юрьев день осенний» (26 ноября). Если прибавим, что переход человека из одного разряда в другой – из крестьян в горожане («посадские люди») или в холопы и обратно – был очень легок и доступен всем, то мы поймем, что общественное устройство в удельное время было очень неопределенно и бесформенно.
Такая неопределенность не могла удержаться при переходе удельного быта в государственный. Московские государи раньше всего взялись за переустройство своего «двора». Прежде всего они наложили свою руку на земли служилых князей и требовали, чтобы земли эти «не выходили из службы» (§ 54). То же правило было применено ко всем вообще вотчинам: всякий, кто владел землею, был обязан участвовать в защите государства. С каждой вотчины должны были являться ратные люди, «конны и оружны», по первому зову государя. Княжата и бояре, владевшие крупными вотчинами, приводили с собою целые «воинства» своих людей. Мелкие вотчинники выезжали на службу сами, «своею головою», или с одним-двумя холопами. Но так как во время тяжелых войн с татарами, литвою и немцами нужна была большая военная сила, то обычной рати не хватало, и московские государи стали усиленно вербовать служилых людей («собою добрых и дородных», то есть годных к бою) и селить их на казенных землях, потому что иных средств на содержание воинских людей, кроме земель, тогда не было.
