Такая неопределенность не могла удержаться при переходе удельного быта в государственный. Московские государи раньше всего взялись за переустройство своего «двора». Прежде всего они наложили свою руку на земли служилых князей и требовали, чтобы земли эти «не выходили из службы» (§ 54). То же правило было применено ко всем вообще вотчинам: всякий, кто владел землею, был обязан участвовать в защите государства. С каждой вотчины должны были являться ратные люди, «конны и оружны», по первому зову государя. Княжата и бояре, владевшие крупными вотчинами, приводили с собою целые «воинства» своих людей. Мелкие вотчинники выезжали на службу сами, «своею головою», или с одним-двумя холопами. Но так как во время тяжелых войн с татарами, литвою и немцами нужна была большая военная сила, то обычной рати не хватало, и московские государи стали усиленно вербовать служилых людей («собою добрых и дородных», то есть годных к бою) и селить их на казенных землях, потому что иных средств на содержание воинских людей, кроме земель, тогда не было.
Прежде такие земли давались слугам из частных владений князя, из его «дворца». Теперь «дворцовых» земель уже не хватало, и слугам стали давать земли «черные» (то есть податные, государственные). Данные служилым людям земли стали называться «поместьями», а их владельцы – «помещиками», «детьми боярскими» и «дворянами». В отличие от вотчин, которые были частною наследственною собственностью вотчинников, поместья были временным владением. Помещик владел землею, пока мог служить; прекращалась служба за нерадением или смертью помещика – и поместье возвращалось в казну. В начале XVI века помещиков считали уже тысячами, и поместная система охватила уже всю южную половину государства. На государеву службу было «поверстано» множество народа; новым помещикам были розданы земли вблизи границы в Новгородских пятинах, в Смоленске, в Северском крае, на Оке и, наконец, в центральных областях кругом Москвы. Для заведывания поместьями в Москве была устроена «Поместная изба», а для заведывания службою вотчинников и помещиков – «Разряд», или «Разрядный приказ».
Сверх поместных земель служилым людям давали время от времени денежное жалованье, а наиболее знатным из них давали «кормленья». Это значило, что их посылали в какой‑нибудь город «наместником» или в какую‑нибудь волость «волостелем». Они правили, судили суд, смотрели за порядком и получали за это с населения «кормы» и «пошлины». Кормы имели вид даров в определенные сроки (к большим праздникам); а «пошлины» – это плата за суд и за всякие иные действия кормленщика в пользу населения. Вот это управление с правом брать доход с волости или города в свою пользу и называлось «кормлением».
Таково было устройство нового служилого сословия. Это сословие теперь состояло: 1) из княжат и бояр, составлявших аристократию, 2) из дворян и детей боярских – помещиков великого князя и 3) из гарнизонных людей (стрельцов, пищальников, пушкарей), живших в особых «слободах» при укрепленных городах.
Развитие поместной системы повело к тому, что большие пространства занятой крестьянами земли были переданы помещикам и таким образом на этих землях создалась зависимость крестьян от землевладельцев. За то, что землевладелец служил с своей земли государству, крестьяне обязаны были работать на него, пахать его пашню и платить ему оброк. Ни помещику, ни правительству было уже неудобно допускать свободный выход крестьян с занятой ими земли, и потому крестьян старались удерживать на местах. Их записывали вместе с их землями в особые «писцовые книги», и тех, кто попал в книгу, считали прикрепленным к той земле, на которой он был записан. Эти «письменные» крестьяне уже не выпускались со своих мест; могли переходить с места на место только люди «неписьменные», то есть не записанные в книги. Но таких крестьян сами землевладельцы, приняв к себе по договору, по «порядной» записи, старались закрепить на своей земле разными средствами, в особенности же тем, что давали им взаймы деньги, семена, рабочий скот и таким образом обязывали их сидеть до тех пор, пока не отработают долга. Право перехода в Юрьев день, однако, не было отменено, и им пользовались те крестьяне, которые не «застарели» еще за своими землевладельцами[50].
§ 56. Вопрос о церковном землевладении; ересь жидовствующих. Вопрос об устройстве служилого землевладения был в то время связан с вопросом о монастырском землевладении. В XV веке монастыри в Московской Руси так размножились и овладели таким количеством земель и крестьян, что стали возбуждать некоторое беспокойство правительства и светских землевладельцев. У правительства уже не стало хватать удобных земель для помещиков, и великие князья были бы не прочь секуляризовать[51] монастырские вотчины. С другой стороны, земельные богатства монастырей стали смущать самих монахов, которые находили, что «стяжание» противоречит вообще монашеским обетам. Так с разных точек зрения начато было обсуждение вопроса о монастырских землях, и возникло целое движение, оставившее яркий след в литературе того времени.
Развитие монастырской жизни в период татарского ига зависело от многих причин. Тяжелые условия жизни в «миру» способствовали удалению от мира в «пустыню». Оставляя города и городские монастыри, иноки шли искать уединения и безмолвия в северные леса и ставили там, в глухой чаще, свои кельи. Но в этих же лесах, в общем движении колонизации, они сталкивались с другими поселенцами. Из пустынного поселения иноков возникал монастырь, а около него крестьянские поселки. Из нового монастыря шли новые иноческие колонии и снова обращались в монастыри[52]. Основываясь на новых землях, монастыри получали от благочестивых князей грамоты на занятые ими пространства и делались господами окрестных крестьян. Так создались мало-помалу земельные богатства монашеской братии. В среде этой братии не все одинаково относились к этим богатствам. Одни малодушно пользовались ими, превратив монашеский подвиг в безбедное житие. Другие стремились воспользоваться громадными средствами монастырей для добрых общественных целей. Третьи, наконец, пришли к убеждению, что монахи вовсе не должны владеть землями и богатствами, а должны кормиться своим рукоделием. Когда к концу княжения Ивана III монастырские вотчины достигли громадных размеров, возник спор о них в письменности и на церковных соборах. Во главе спорящих стали два выдающихся представителя тогдашнего монашества: Иосиф Волоколамский, или Волоцкий (игумен Волоколамского, им же основанного монастыря), и Нил Сорский (основатель скита[53] на р. Соре близ Белоозера). Первый из них был строгий монах и отличный хозяин, одинаково способный и к литературной деятельности, и к практической. Отлично устроив и обогатив свой монастырь, он умел поддерживать в нем порядок и крепкое подвижническое житие. Видя на своем хозяйстве, что богатство не портит монастырских нравов, он думал, что монастыри могут богатеть и с пользою употреблять свои средства для высоких целей. Против Иосифа выступал Нил и его последователи, получившие название «заволжских старцев», так как они все были из северных, за Волгою основанных монастырей. Нил был монах-отшельник, учивший, что монахи должны решительно оторваться от мирских забот, быть пустынножителями, кормиться трудами рук своих и всем существом своим стремиться к Богу, не радея ни о чем земном. Вопрос, поднятый в отвлеченном споре, был рассмотрен на церковном соборе 1503 года. Большинство собора стало на сторону Иосифа и в его духе составило соборное определение в пользу монастырского землевладения. Светская власть не решилась идти против соборного авторитета, и монастырские вотчины уцелели и продолжали расти. Монастыри не только получали земли от государей, но и сами покупали их, принимали в заклад, одалживая под них деньги светским людям, и, наконец, получали их в дар от благочестивых людей на помин их души[54].
Разница направлений сказалась также в очень громком деле о «ереси жидовствующих». Ересь возникла в Новгороде в годы присоединения Новгорода к Москве и оттуда перешла в Москву. Заключалась она в том, что по учению какого‑то жидовина Сxарии жидовствующие не признавали Св. Троицы, отвергали божество Иисуса Христа, ожидали Мессии, не почитали Богородицы и святых, не поклонялись святому кресту и иконам, почитали закон Моисеев и вместо воскресенья чтили субботу. Ересь распространилась среди новгородских священников и церковников. Некоторые из них самим князем Иваном III были из Новгорода привезены в Москву и определены в придворные соборы, после чего ересь пошла и по Москве. Ей сочувствовали видные светские люди и кое‑кто из высшего московского духовенства. Протекло более пятнадцати лет от начала ереси, раньше чем ее открыли. Новгородский архиепископ Геннадий донес о ней в Москву. Началось дело, причем в Москве оно шло вяло, а Геннадий в Новгороде вел его с великим рвением[55]. Наконец, на церковном соборе (1504) еретики были осуждены на казнь. Многие из них были сожжены, и ересь заглохла.
