Однако в любом случае Мияги был правильным выбором. События покажут, что он выполнял свои обязанности в Японии правильно, настойчиво и творчески. Ту кажущуюся неохоту, с которой он поначалу отнесся к предложению вернуться на Дальний Восток, можно было бы истолковать как факт, что он был достаточно счастлив в Калифорнии среди своих друзей в японской общине. Но Берзин уже принялся продвигать своих людей через границы. Вукелич был на месте, в Токио, еще в начале 1933 года, Зорге прибыл туда в сентябре, а вскоре к нему должен был присоединиться и радист «Бернгард». И становится понятным, почему именно в этот момент Яно и Рой оказали сильное давление на Мияги, чтобы заставить его как можно скорее отправиться в Японию. В этом случае они, конечно, следовали указаниям, полученным из Москвы, — через какие именно каналы, мы до сих пор сказать не можем.
Оказавшись в Японии, Мияги, в отличие от Вукелича, не испытывал особой нужды в деньгах. Он снял комнату в доме друга и, похоже, без особых трудностей сбывал свои картины. И действительно, в течение последующих пятишести лет — до самого лета 1939 года — он зарабатывал вполне прилично на продаже своих картин.
С Зорге Мияги познакомился, как он сам писал, где-то в конце 1933 года, в картинной галерее Уено. В наступившем 1934 году, после одной или двух встреч Зорге (которого Мияги знал как «Шмидта» или «Шмита») попросил его не возвращаться в Америку. Он должен остаться в Японии, где был бы более всего полезен в служении тому делу, которому они оба преданы, — предотвращению войны между Японией и Советским Союзом. Мияги не без колебаний согласился.
Зорге по-прежнему не считал нужным торопить события на данном этапе. Он не требовал от Мияги огромного количества информации, и все, что он получал от него в эти первые дни их сотрудничества, были устные пересказы новостей и комментариев, которые уже появились в японских газетах и журналах. Материал такого рода был ценен для Зорге-журналиста, но не приносил видимой пользы Зорге-шпиону.
Согласно требованиям, согласованным заранее в Москве, действующая группа была теперь укомплектована полностью. У Зорге (как и обещал Берзин) был свой радист и два помощника, один из которых был японцем. Однако с точки зрения Зорге Мияги был новичком, он прожил в Америке с шестнадцати лет, а потому мир Токио был ему незнаком. У него, конечно же, не было связей в японском правительстве или среди высоких чинов вооруженных сил. Недоставало также опытности и зрелости — Мияги исполнилось тридцать, когда он встретился с Зорге. Но Мияги мог читать и писать по-японски, и в то время это было его единственным достоинством как помощника, не считая его природной чувствительности, интеллигентности и добродушия.
Невозможно сказать, в какой момент Зорге решил возобновить контакты с Ходзуми Одзаки. Намерение это, вполне возможно, возникло уже тогда, когда миссия его была определена Берзиным, поскольку он, конечно, знал, что его шанхайский помощник работает в газете «Асахи» в городе Осака. Зорге успел достаточно хорошо изучить японские привычки и обычаи, чтобы знать, что в тех обстоятельствах самое лучшее было бы обратиться к Одзаки через третье лицо, предпочтительнее японца. Этим лицом вполне мог быть Мияги. Другого выбора, собственно, и не было.
Весной 1934 года, через пять месяцев после начала их сотрудничества, Зорге отправил Мияги в качестве эмиссара в Осаку, в редакцию газеты «Асахи», чтобы он встретился с Одзаки, и результаты этой поездки в значительной степени определили направление миссии Зорге в Японии.
Глава 8. ТОКИЙСКОЕ НАЧАЛО
Я думаю, мне удается водить их всех за нос.
Из сообщения Зорге в Москву от 7 января 1934 года
В приемной газеты «Асахи» в городе Осака Мияги показал визитную карточку с именем «Минами Риучи» и попросил встречи с Одзаки. Он сказал Одзаки, что явился по поручению иностранца, который был очень дружен с Одзаки в Шанхае. Этот человек теперь в Японии и очень хотел бы возобновить знакомство.
Одзаки сразу же насторожился. Этот незнакомый «Минами» вполне мог оказаться полицейским шпиком, узнавшим в Шанхае нечто, дискредитирующее его, Одзаки. Подозрения терзали Одзаки. В продолжение всей этой неспокойной, прохладной беседы он чувствовал, что незнакомец, желавший его увидеть, вполне мог оказаться, «Джонсоном», европейским агентом, с которым они с Агнес Смедли познакомились в Шанхае.
Редакция газеты была явно не самым подходящим местом для подобных разговоров, и потому Одзаки договорился встретиться с «Минами» вечером в китайском ресторане. И здесь первоначальные страхи Одзаки исчезли, а его догадка в отношении личности иностранца подтвердилась. «Я узнал, — вспоминал он позднее, — что «Минами» был Мияги Потоку, член Американской коммунистической партии, которого послали в Японию по приказу Коминтерна, и что одной из его задач было снова свести нас с «Джонсоном».
Через несколько дней Одзаки встретился с Зорге («Джонсоном») в заранее обговоренном месте — в оленьем парке в Наре. Точный ход их беседы нам неизвестен. Но в какой-то момент Зорге попросил Одзаки вновь работать с ним.
— Ты поможешь мне? — спросил Зорге.
— На этот раз это Япония, а не Китай.
Зорге хотелось бы быть в курсе взглядов Одзаки на политическую, экономическую и военную ситуацию в Японии. И Одзаки не разочаровал друга. Несколько лет спустя в судебном документе так описывалась эта ситуация:
«Он (Одзаки) встретил Зорге, который настаивал на возобновлении им разведывательной деятельности. Обвиняемый с готовностью согласился присоединиться к группе, хотя и был полностью осведомлен о том, что Зорге вместе с Мияги Йотоку и другими создал в Японии разведывательную группу со штаб-квартирой в Токио с целью поиска и сбора различной информации о наших военных, дипломатических, финансовых, политических, экономических и других делах, а также военных секретов и секретов, относящихся к нашим военным ресурсам, — и эта информация должна была передаваться московским властям».
«Обвиняемый с готовностью согласился». Это значит, что Одзаки практически без колебаний принял предложение Зорге. Действительно, японское выражение, использованное в судебных протоколах — kaidaku — значит «готовность согласиться или принять» и имеет нюанс «быстро согласиться» или даже «искренне, сердечно согласиться». Многие японцы, знакомые с делом Зорге, и в особенности те из них, кто знал Одзаки лично, не могли поверить, что Одзаки «с готовностью согласился».
Можно признать, что решение Одзаки помочь Зорге в Японии было логичным. Но кажется невероятным, что он сделал это без колебаний. В тот день в Наре он перешел свой Рубикон, что потребовало от него смелости особого рода, и это самоочевидно для любого, кто знал не понаслышке условия жизни в Японии в тридцатые годы нашего века. Большинство японских интеллектуалов, придерживавшихся левых убеждений, не объявили бы так сразу, не сходя с места, о своем решении. Даже просто обещание обмениваться информацией как журналист с журналистом едва ли — в те трудные времена — можно было охарактеризовать как «kaidaku», т. е. «согласился быстро и с готовностью».
Но факт остается фактом: Одзаки принял предложение Зорге. И когда Особая политическая полиция («Токко») завершила свое расследование по делу Одзаки, в ее отчете утверждалось, что «миссия по разглашению внутренней информации о Японии была жизненно важной и ее следовало рассматривать как почетное задание». И с этим мы вполне можем согласиться. Также ясно, что решение Одзаки есть показатель силы личности Зорге. Эти двое питали друг к другу огромное уважение. Сотрудничество в Шанхае переросло в настоящую дружбу. Был ли Одзаки, по крайней мере, субъективно обязан «Джонсону» (под этим именем он знал Зорге до 1936 года)? Не могло ли быть так, что Одзаки не знал, как отклонить его просьбу о сотрудничестве?
Количество и качество разведданных, добываемых Одзаки в течение последующих семи лет, будет освещено в ходе нашего повествования. Однако Зорге имел доступ и к другому источнику равноценной или даже более важной информации, а именно, к германскому посольству.
Общение Зорге с полковником Эйгеном Оттом было в высшей степени полезным для них обоих. Для Зорге это была возможность обеспечить себе ценную связь с немецкой колонией в Токио, и, по мере развития их личных отношений, доброе отношение к нему Отта и других сотрудников посольства стало решающим элементом в создании его сети источников информации.
Полковник Отт, служивший артиллеристом в Первую мировую войну, занимал важный пост в секции политического управления министерства обороны во времена Веймарской республики. Он входил в личный штат генерала Курта Шлейхера и был на его стороне во время эфемерного и недолгого пребывания последнего у власти в декабре 1932 года в качестве последнего германского канцлера перед пришествием Гитлера. В июне 1934 года Шлейхер был убит во время чисток по делу Ромма — и это был акт личной мести со стороны нацистского руководства. Протеже Шлейхера, Отт год назад получил назначение подальше от опасного политического климата, установившегося при новом германском режиме и был отправлен военным наблюдателем в Японию.
