соплеменникам? И все это дело он раздул, дабы выжать у евреев большие деньги. Тебя смущают некоторые невинные слова, употребленные мною, и ты думаешь, что они оскорбляют благочестивое ухо, но тебя нисколько не смущает это позорное поведение? За спинами моих могущественных покровителей стоят поэты и историки, коих теперь легион и которые почитают меня, как своего учителя; они покроют вечным позором злобность моих противников и вашего факультета и воспоют меня, как невинно преследуемого». Это было объявлением войны между главой гуманистов и главными представителями закоснелого католицизма, враждебного науке и боящегося света. Соглашение уже было невозможно. Ибо обе стороны говорили на разных языках и не понимали друг друга. Правда, Рейхлин все еще щадил своих противников; он опубликовал (22 марта 1512 года) 42 параграфа на немецком языке, которые он раньше приложил к своему «Глазному зерцалу», чтобы смягчить свои резкие утверждения. Его «ясное объяснение на немецком языке» должно было убедить публику, что он не повинен ни в какой ереси и вовсе не покровительствовал евреям. Если Рейхлин думал успокоить этим кельнцев, то он горько ошибался. Кельнцы жаждали войны, ожесточенной и беспощадной войны, которая должна была кончиться поранением или уничтожением противника. Пни ответили ему опубликованием обвинительного сочинения: «О чрезмерном расположении к евреям со стороны Рейхлина» (в лето того же года). Это было самым грубым повторением всех прежних утверждении, сделанных Пфеферкорном и кельнцами, утомительным повторением всех мнимых или обоснованных обвинений против Рейхлина и евреев или, точнее, копией самообвинения Рейхлина. Главные обвинения сводились к тому, что Рейхлин, будучи юристом, осмелился вмешаться в богословские топкости, в которых он, как небогослов, ничего не может смыслить, и что он с очевидным пристрастием подчеркнул в евреях и их писаниях только одно хорошее, дурное же он едва отметил или даже оправдывал. Все обвинительное сочинение стремилось доказать, что Рейхлин пребывает в заблуждении, граничащем с ересью, и что Талмуд должен быть сожжен. Это первое произведение кельнцев, по форме бесталанное, а по содержанию противоречащее истине почти во всем, за исключением того утверждения, что Рейхлин раньше сам высказало те же обвинения против евреев и их писаний, было составлено Арнольдом из Тонгерна, а Орту из Граций, официальный поэт кельнцев, прибавил сюда еще и преплохие стихи, в коих он проклинал Рейхлина, призывая на него все муки ада. Тут же было высказано благочестивое пожелание: «да погибнет этот дерзкий еретик».
Арнольд из Тонгерна посвятил это позорное сочинение императору Максимилиану и во вступительном послании к последнему изложил следующие мотивы, побудившие его к составлению этого сочинения: многие христиане были огорчены этим очевидным пристрастием Рейхлина к евреям, тем более, что его сочинения, составленные на немецком языке, читались буквально всеми: кроме того евреи радовались им и хвастались, что Рейхлин послан Богом, чтобы помешать императору преследовать их писания. Это сочинение, несмотря на то, что представляло собою сплошную ложь, произвело тем не менее на императора сильное впечатление, и он сделался противником Рейхлина, на стороне коего он стоял со времени опубликования «Ручного зерцала». Возможно, что снова та же женская рука подлила масла в огонь, а, может быть, император хотел остановить все возраставшее и распространявшееся возбуждение. Находясь в Кельне, Максимилиан издал (7 октября 1512 года приказ всем сословиям империи и особенно бургомистру и совету города Франкфурта не допускать продажи сочинений Рейхлина в пользу евреев (т. е. «Глазного зерцала» и 42 параграфов «ясного объяснения»), а конфисковать и уничтожить, под угрозой немилости и наказания. В виде мотива приведено то обстоятельство, что рейхлиновская защита евреев еще более укрепляет их упрямство и огорчает и оскорбляет простосердечных христиан. К последним императору следовало бы причислить самого себя. Ибо эта защита никого не оскорбила, за исключением императора и мракобесов. Те, которым была ясна вся важность спора, быть может, и радовались выступлению Рейхлина против бесстыдства Пфеферкорна и кельнцев, но никто и не помышлял о покровительстве евреям. Курфюрст и архиепископ Кельна, Филипп, который находился в приятельских сношениях с доминиканцами своей столицы, поспешил обнародовать приказ императора (27 ноября 1512 года). Он предписал всему духовенству своего епископства прочесть с кафедр приказ императора и вывесить на дверях церквей. Строптивым, которые не пожелали бы выдать сочинение Рейхлина против Пфеферкорна, грозили отлучение и другие неприятности.
Но этот строгий приказ императора и курфюрста не произвел ожидаемого эффекта. В самом Кельне у Рейхлина было больше друзей, чем у доминиканцев, которых ненавидели за их вызывающее высокомерие и за страсть к гонениям со стороны их главы, Гохстратена. В Кельне же выступил в защиту Рейхлина и Талмуда образованный пробст, Герман фон Нюнар, который считал Гохстратена самым злобным человеком и единственным нарушителем спокойствия в Германии. Он позже писал императору: «Гохстратен чума для Германии, и, если ты его обезвредишь, все будет в порядке. Спроси всех ученых в Германии, и ты узнаешь, что он оскорбил каждого из них и со всеми находится во враждебных отношениях. На стороне Рейхлина и против доминиканцев была почти вся кельнская знать, за исключением одного человека, который, по слухам, шепотом передававшимся из уха в ухо, находился в интимных сношениях с красивой женой Пфеферкорна. Горячий поклонник Рейхлина, хотя необразованный, богатый человек, Франц Штраус, несмотря на императорский приказ и на угрозу архиепископа, носил всегда при себе «Глазное зерцало» и так часто читал его, что знал наизусть всю книгу. Он всегда вступал бесстрашно в спор с доминиканцами, имея на всякое возражение готовый ответ, так что они его избегали. Враги евреев добились того, что Талмуд нашел защитников в среде именитых людей.
Чем более кельнцы утрачивали свое влияние на общественное мнение, тем более они напрягали все свои силы, чтобы повлиять на него. Пфеферкорн (или один из его присных) снова выпустил сочинение, в коем Рейхлин изображается уже не, как прежде, знатным сановником, а отвергнутым еретиком, который способен лишь лгать и интриговать и подкуплен евреями. Его отзыв и его «Глазное зерцало» называются там клеветническими сочинениями. Уже заглавие характеризует бесконечную гнусность автора: «Зажигательное зерцало или искоренение и уничтожение необоснованной клеветнической книжонки, «Глазного зерцала», которую Рейхлин обнародовал против меня, Пфеферкорна». Еще больше ядовитых стрел было выпущено в евреев, чем в Рейхлина. Ядовитый тон вступительного стихотворения выдержан во всем памфлете. Рейхлин, которому пришлось разделить с евреями всю ненависть Пфеферкорна, осыпан следующими бесстыдными поношениями: как он осмелился классифицировать и характеризовать различные еврейские сочинения, не будучи в состоянии разобрать раввинское писание без пунктуации: да, ведь он не в состоянии был бы понять и собственный еврейский словарь, если бы последний не был
